Ученица Злодея - Мерер Ханна Николь - Страница 4

– Даю тебе возможность исправиться, Злодей. Гивры очень важны для будущего этого королевства и его народа. Это твоя последняя возможность исправить весь причинённый вред.

Тристан усмехнулся:

– А что насчёт причинённого тобой вреда? – Он с отвращением осмотрел Бенедикта с ног до головы, зная, какой гнев это вызовет. – Полагаю, ты веришь, что твои преступления можно извинить, раз всё происходило в темноте.

Король сглотнул, плечи у него напряглись, будто он сдерживался, чтобы не наброситься на Тристана.

– Дурак несчастный, ты понятия не имеешь, что на кону!

Бенедикт стоял на самой грани, и Тристан чувствовал, как пузырится правда на надменно поджатых губах короля. Гордыня – вот его слабое место, Тристан знал это, как луна знает звёзды, а трава – солнце. Нужно только ткнуть в верную рану.

– Что, уже не справляешься с грузом ошибок, Бенедикт? – улыбнулся Тристан.

На лбу короля взбухла вена, он подошёл, остановился почти в зоне досягаемости.

– Я не ошибался. Меня предавали – сперва ты, потом самка гивра. – Бенедикт помолчал, опасно посверкивая довольными глазами. – К счастью для меня, всё можно исправить. Начиная с бедной, запутавшейся матери Эви Сэйдж.

Её имя, произнесённое вслух, было объявлением войны. Тристана мгновенно охватил слепящий гнев, отвлекая от слов короля, от правды, которую Бенедикту не следовало выдавать.

«Зачем это королю мама Сэйдж?»

Тристан изо всех сил старался не выдать эмоций, но, услышав имя, вздрогнул. Бенедикт усмехнулся, заметив это, – после того, как Тристан умолял за Сэйдж, король наверняка понимал, что её имя сделает с пленником. Как же мерзко, когда все твои ошибки на виду, как же невыносимо больно.

Тристан собрался с духом, чуть расправил плечи, принимая игру.

– Новорождённый гивр в плену? Судьбе вряд ли бы понравилось, Бенедикт. Ты держал у себя самку добрых десять лет, едва ли обошлось без последствий.

Король улыбнулся:

– Никто этого и не утверждал.

Тристан скрипнул зубами, не желая выдавать королю ни крупицы информации. Но любопытство вгрызалось в него, как бешеная гончая.

Он молчал, и королевская маска вежливости дала трещину. Бенедикт с отвращением скривился:

– Жалкий эгоист! Я взял тебя в ученики. Я научил тебя всему, что знал, я слепил тебя по своему образу и подобию. Мало того, я доверил тебе судьбу королевства, смотрел, как ты трудишься, чтобы помочь мне спасти его… И как прискорбно ты провалился.

Жжение в груди и глазах Тристана – всё это было не взаправду. Если не хочется, можно этого не чувствовать – он сам управляет своими эмоциями. Тристан шмыгнул носом и сморгнул жидкость, которая туманила и без того натруженные глаза, выпрямился, невзирая на протесты тела.

– Кошмарить королевство куда приятнее, чем совершать благородные подвиги. Я рад, что вырос из них.

«Тебе меня не достать».

– Кроме того, – усмехнулся он, чувствуя прилив яростных сил, – я по-своему помог тебе. Я стал Злодеем из легенды, разве не этого ты хотел на самом деле?

Король улыбнулся и кивнул на двери, отправляя стражу прочь. То, что он собирался сказать дальше, им слышать не стоило. Он дождался, пока они уйдут.

– Не представляю, что ты имеешь в виду.

– Если помнишь, я перерыл для тебя всё королевство в поисках звёздной магии. Помог поймать самку гивра. Ты определил мой дар и обратил его против меня. Я не дурак, Бенедикт. Я понял, что всё связано: шпионы донесли до меня слухи о «Сказе о Реннедоне». Незачем теперь прикидываться.

Бенедикт замахнулся для удара, но спохватился, сглотнул и опустил руку.

– Ты так похож на мать. Впрочем, надо думать, Артур вряд ли уделял тебе много внимания, чтобы передать свой характер.

Король говорил так, будто хорошо знал родителей Тристана, но об этом он подумает позже. Сейчас его слишком занимали мысли об Артуре, его отце, которого схватили люди короля и – он ощутил, как на душу лёг камень, – ложно обвинили в том, что он и есть Злодей.

– Раз теперь у тебя есть я, ты, очевидно, отпустишь Артура.

– Всему своё время, мальчик мой. – Бенедикт направился с факелом к раздвижной стене, унося с собой свет. – Гивры будут моими любой ценой.

Темнота наползала обратно, а Тристан подался вперёд во внезапном отчаянии.

– Бенедикт!

Король остановился, не поворачиваясь.

– Моя ассистентка крайне важна для дела. Если с ней что-то случилось, если ей был нанесён хоть какой-то вред… я уничтожу тебя. И сделаю это при свете дня, чтобы все смотрели.

Король замер, вслушиваясь в угрозу. Лицо Эви предстало перед внутренним взором Тристана, который больше не мог с этим бороться. Её слезы, её крики, когда Отто Варсен зажал ей рот своей мерзкой ладонью. Физические раны Тристана не шли ни в какое сравнение с пронзительной болью в сердце. Он больше десяти лет не ощущал себя таким беззащитным. Тело не выдерживало напряжения – он рвался защитить Эви и не имел ни малейшей возможности.

Король склонил голову, нахмурился с мнимым сочувствием.

– Неужели забыл сказать? Мои соболезнования…

Тристан практически почувствовал, что сейчас прозвучит. От этого предчувствия тьма вокруг внезапно показалась уютной. Подходящей.

– Она умерла.

Семь дней спустя…

«Сэйдж не умерла».

Солнце исчезло за горизонтом, но ночное небо, усыпанное звёздами, будто дразнило своей яркостью.

Из темницы Тристана выволокла стража: руки и ноги болтались, как мешки с песком, благодаря волшебным наручникам, высасывающим силу. Сохранить волю ему помогла единственная неоспоримая правда, которую повторял в последние несколько дней как мантру.

«Сэйдж не умерла».

Король наверняка соврал, чтобы помучить его, – следовало признать, ход оказался удачный. Но Бенедикт так и не узнал, что Тристан и Сэйдж были навечно связаны золотыми чернилами: сначала Тристан хотел использовать магический договор, чтобы обеспечить лояльность новой ассистентки, но вместо этого вышло так, что чернила стали способом следить за её безопасностью. Хотя Сэйдж до сих пор считала, что золотая татуировка вокруг мизинца убьёт её, если она предаст нанимателя, он тихо поклялся рассказать ей правду, как только увидит вновь.

А он увидит её, непременно.

Будет, конечно, катастрофа. Сэйдж вспыхнет, скривится, и это доставит ему извращённое удовольствие. Она наорёт на него, румянец сползёт на грудь, нырнёт в вырез платья, и к этому времени Тристан, разумеется, отвлечётся на это и перестанет слушать. Она заметит и наорёт ещё сильнее.

Скорее бы.

Цепи на руках были настолько длинные, что свисали до пола – крайне грязного и липкого, даже подземелья Злодея были почище. Но здесь имелись окна и можно было видеть, а цепи уже не приковывали Тристана к стене, что в целом приятно улучшало условия.

– А можно мне угловую камеру? – спросил он стражников сквозь решётки.

За последние сколько там дней он практически не разговаривал, и по хриплому голосу это было слышно – словно наждачкой по камню.

– Заткнись, придурок! Надеюсь, король выпотрошит и повесит тебя после церемонии срыва маски.

Стражник слева дёрнул за цепь, и Тристан споткнулся.

– А с тебя тоже снимут маску? – мрачно бросил он.

Стражник поднял шлем, демонстрируя унылую и, как догадался Тристан, вечно недовольную морду. Неужели он сам так выглядел, когда хмурился?

– Я не ношу маску, – сказал стражник.

– А зря, – вздохнул Тристан.

Стражника перекосило от ярости, он замахнулся кулаком.

– Ах ты тварь…

Но стражник справа остановил его.

– Опустите руку, сэр Сэймор, и не извольте тревожиться. Я лично отведу его в бальную залу для церемонии.

Голос нового стражника звучал до странности знакомо, но лица было не разглядеть, лишь зелёные глаза.

Кажется, где-то Тристан их уже видел.