Умоляй меня (ЛП) - Джессинжер Джей Ти - Страница 56

— Эв, что у тебя с губами? Это аллергическая реакция?

Она фыркает: — Да, это аллергическая реакция на старение. Я делала инъекции в губы.

Мы с Вэл обмениваемся взглядами.

— Перестаньте осуждать меня, вы двое.

Я говорю: — Здесь нет никакого осуждения. Я просто не думала, что с твоими прежними губами было что-то не так.

— Ну, так и есть. Они сдулись.

— Опухоль спадет или это конечный результат?

— Она спадет. Но это чертовски больно. Брайан поцеловал меня, и я чуть не ударила его.

Вэл говорит: — Я знаю девушку, у которой после инъекций губная ткань омертвела. Большие черные дыры у нее на губах. Некроз или что-то в этом роде. Это было отвратительно.

Эвелин говорит: — Спасибо тебе за это, Валери, ты бессердечная сука.

— Я просто говорю, что могут быть осложнения.

— С ботоксом тоже могут быть осложнения, но я не слышала, чтобы ты жаловалась на это, когда ходила к своему косметологу.

— Ботокс существует уже целую вечность. Он намного безопаснее филлера. Верно, Соф?

— Понятия не имею. Я его тоже не пробовала. Я слишком боюсь игл.

Я достаю из холодильника одну из охлажденных бутылок вина, открываю его и разливаю по бокалам. Затем сажусь и беру кусочек гауды. Я жую его, когда понимаю, что никто ничего не говорит.

— Что?

Вэл недоверчиво спрашивает: — Ты не колешь ботокс?

— Нет.

— Ты лжешь.

— Зачем мне врать об этом?

— Понятия не имею, но у тебя на лице нет ни единой морщинки. Что это за колдовство такое?

Я пожимаю плечами.

— Я никогда не курила и каждый день пользуюсь солнцезащитным кремом.

С порога раздается голос: — И она итальянка. Хорошая кожа – это у нас семейное. Я точно знаю, я ее мать.

Вэл и Эв оборачиваются и видят, что мама стоит там, а затем снова поворачиваются ко мне с одинаковым выражением ужаса на лицах.

Я бормочу: — Сюрприз.

Моя мать подтягивает стул и садится рядом со мной. Нетерпеливо жестикулируя, чтобы кто-нибудь налил ей бокал вина, она говорит непринужденным тоном: — Вы бы видели мою бабушку Лючию. Какая потрясающая женщина. Она дожила до ста десяти лет и выглядела ни на йоту не старше семидесяти. Все дело в оливковом масле, которое употребляют на Сицилии. Плюс свежие продукты. В те времена не было вредной пищи. И никакой ГМО-ерунды.

Пока мои подруги застыли в шоке, я наливаю вина и протягиваю бокал маме. Она отхлебывает из него, причмокивает и удовлетворенно вздыхает.

— Привет, девочки.

Моргая в недоумении, Эв говорит: — Э-э-э… Привет.

— О, не выгляди такой шокированной. София сказала тебе, что я уже мертва?

Мама поворачивается к Вэл.

— Я помню тебя, Салли. Или это была Энни? Неважно, главное, что я помню, что была не очень любезна с тобой в ту нашу встречу, и я хотела бы извиниться. Это беспокоило меня многие годы. То выражение твоего лица.

Она вздрагивает, как будто для нее оскорбительно воспоминание о боли Вэл, а не о том, что ее вызвало.

— В любом случае, я надеюсь, ты простишь меня. Итак! Что у вас новенького?

Когда подруги уставились на меня в ошеломленном молчании, я сухо сказала: — Да, здесь можно посмеяться минутку. Добро пожаловать в психиатрическую лечебницу, дамы, где за все отвечают заключенные.

В этот момент кто-то постучал во входную дверь. Я практически вскакиваю со своего места, проливая вино себе на руку.

Мама хмурится, глядя на меня.

— Что с тобой не так?

Я сердито смотрю на нее.

— Наверное, это просто небольшое посттравматическое расстройство после того, что случилось, когда в последний раз кто-то постучал в дверь.

Она прищелкивает языком.

— Не будь мелодраматичной, София. Это неприлично.

Я встаю и направляюсь к двери. К сожалению, я забыла заглянуть в глазок. Потому что, когда я открываю дверь, на пороге стоит мой бывший муж, кипящий от злости.

Прежде чем я успеваю сказать хоть слово, он рявкает: — Нам нужно поговорить.

Делая глубокий вдох, чтобы успокоиться, я расправляю плечи и встречаю его сердитый взгляд с невозмутимым видом.

— Иди домой, Ник. Приятных выходных. Поговорим в понедельник.

— Тебе лучше впустить меня в этот гребаный дом, пока я не вызвал полицию и тебя не арестовали за угрозу жизни ребенка.

— Прекрати, Ник. Я серьезно. Уходи.

Я начинаю закрывать дверь, но он прижимает к ней ладонь и так сильно толкает, что я отшатываюсь и натыкаюсь на консоль. Я теряю равновесие и падаю, сильно приземлившись на бедро.

В отличие от гостиной, в прихожей нет ковра, а каменная плита – самая твердая поверхность, какую только можно найти.

Боль пронзает мое бедро, я ошеломленно смотрю на него, когда он нависает надо мной.

— Это мой гребаный дом! — кричит Ник, брызгая слюной. — Все, что здесь есть, принадлежит мне, ты понимаешь? Это принадлежит МНЕ!

Его яростный голос звучит у меня в ушах. Мое сердце бешено колотится, в бедре пульсирует боль, и я не могу отдышаться. Я осознаю внезапную тишину в гостиной, вижу, как все дети в ужасе таращатся на нас из-за кофейного столика, и в одно мгновение вспоминаю, что Картер сказал о том, чтобы вести учет моего общения с Ником.

Потом я жалею, что у меня нет чего-нибудь – чего угодно – чтобы защититься, потому что Ник наклоняется ко мне, оскалив зубы и сжав руки в кулаки.

На долю секунды мне кажется, что отец моего ребенка вот-вот причинит мне физическую боль, прежде чем резкий женский голос прорывается сквозь мое застывшее недоверие.

— Эй! Coglione¹⁵! Прикоснись хоть пальцем к моей дочери, и это будет последнее, что ты сделаешь в жизни!

Моя мать стоит в нескольких футах позади меня, расставив ноги, выражение ее лица свирепое, глаза черные от ярости.

В правой руке она сжимает нож для разделки мяса.

Когда Ник не двигается с места и только смотрит на нее, раздувая ноздри, она делает шаг вперед и размахивает ножом. Мама шипит что-то по-итальянски, настоящая болотная ведьма, произносящая проклятие.

Я понятия не имела, что моя мать говорит по-итальянски.

Ни разу в жизни она не упоминала об этом, даже когда я сказала ей, что учу язык перед моим свадебным путешествием во Флоренцию.

Сердце колотится, я дрожащим голосом говорю Нику: — Она говорит, отвали, или ее люди придут за тобой.

Он кривит губы.

— Твои люди? Кто, Кармелина? Американская ассоциация пенсионеров? Да пошла ты.

Мама ловко перекладывает нож в левую руку, подходит к нему и наотмашь бьет его по лицу. Невысокая седовласая старушка, в ортопедической обуви и бежевом кардигане, она бьет Ника по лицу с такой силой, что его голова откидывается назад.

Держась за щеку, он в шоке смотрит на нее.

Поджав губы и прищурив глаза, мама поднимает тесак.

Ник мгновение оценивает ее, без сомнения, гадая, не блефует ли она, затем решает, что рисковать не стоит.

Он разворачивается и выходит.

Когда его машина с ревом отъезжает от тротуара, моя мать опускает нож, поворачивается ко мне и спокойно улыбается.

— Я думаю, мне следует остаться здесь дольше, чем на две недели. Вам с Харлоу нужна защита.

30

СОФИЯ

Поскольку вечер испорчен, и никто не хочет рисковать тем, что Ник не вернется, Вэл и Эв увозят своих детей домой.

Моя мама забирает с кухни все ножи для разделки мяса, затем обходит дом, тщательно запирая двери и проверяя окна, задергивая шторы и опуская жалюзи. Она прячет ножи в пределах легкой досягаемости от всех «вероятных мест проникновения».

Когда я спрашиваю ее, что она делает, мама отвечает: — Любой, кто попытается проникнуть в этот дом без приглашения, выйдет оттуда истекающим кровью.

Моя жизнь превратилась в фильм «Джон Уик».

Потрясенная встречей с Ником и появлением этой новой и еще более странной гангстерской версии моей матери, притворяющейся слабоумной, я сижу за кухонным столом с Харлоу и пытаюсь разобраться в том, что происходит с моим бывшим.