Бремя власти II (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 9

— Договорились, — кивнул я, сохраняя улыбку на лице. — Цена абсолютно справедливая. Честное царское!

Капитан вышел. Дверь захлопнулась за ним с таким грохотом, что задрожали стены, зазвенели стекла в окнах, а с полки свалилась фарфоровая китайская собачка, разбившись вдребезги.

Я усмехнулся и не стал терять ни секунды. Молниеносно сорвал с себя шелковый халат, под которым уже прятался пропитанный воском и скверной броник охотника. Затем достал из гардероба свой тайный чемоданчик. Кобуры щелкнули, кольты влетели в них, как палец невесты в кольцо. Ремни с серебряными патронами обтянули пояс. Клинки зашипели гадюками, когда я потянул их из ножен, желая проверить на остроту. Лезвия были отточены до бритвенной остроты и холодными бликами отражали огонь камина.

Маскировка легла на лицо привычной волной холодка: кожа слегка огрубела, волосы почернели до угольного оттенка, а янтарь глаз сменили безликие серые озера.

Окно спальни бесшумно отъехало в сторону. Холодная и колючая ночь плеснула мне в лицо опасной свободой. Я шагнул на каменный отлив и растворился в глубоких, ненадежных тенях дворцового парка, став частью ночи, ее бесшумным призраком на пути к охоте…

«Охотник на демонов» буквально ревел. Густой, едкий смог трубок и дешевого табака висел под закопченными потолочными балками, смешиваясь с тяжелым духом прокисшего пива, жареной солонины и немытых тел. Грохот деревянных кружек о столы, лязг оружия о лавочки, хаотичный гул десятков голосов — все сливалось в сплошной, оглушающий кипящий котел.

Когда я переступил порог, протиснувшись мимо двух пьяных гигантов, упирающихся лбами в дверной косяк, произошло настоящее чудо. Шум мгновенно умер. Он будто бы замер на полуслове, на полуноте песни, на полуударе кулаком по столу. Десятки пар глаз, затянутых бельмом хмеля, уставились на меня. Тишина повисла липкой паутиной, но потом гул рванул снова. Правда, теперь это был не ровный грохот отчаянного праздника, а возбужденный, шипящий шёпот, который полз от столика к столику:

«Смотри-ка… Это ж он? Соломон Козлов! Черт подери! Призрак… Говорят, вылитый молодой Юрий Соболев…Слышал, он две „С-шки“ закрыл? Под Питером и в Крыму? Практически один, как перст! Истинное чудовище!»

Я прошел сквозь этот шелестящий шквал взглядов и перешептываний, не сбавляя шага, к своему угловому столику. Вадим Петрович, угрюмый как туча, сидел, обхватив огромными ладонями кружку. Васька Кулак развалился, его артефактная рука из металла и темного дерева лежала на столе неподвижно, как боевой кистень. Семен Мухтарыч блестел желтыми глазами и традиционно втягивал воздух носом, прогоняя запахи через какое-то волшебное сито.

Мужчины быстро подсуетились, и перед моим стулом уже стояла кружка темного пива: густая пенная шапка оседала, оставляя кремовые подтеки по стенкам. Холодок и шипение отскакивали от стекла.

— Ну что, парни, — воскликнул я громко, поднимая тяжелую кружку, обращаясь уже не только к ним, а ко всему притихшему залу. — Засиделись здесь, как мыши в норе? Скверна плодится быстрее, чем блохи на псарне, а мы тут пиво тянем да байки травим! Хватит прятаться по углам!

Я сделал театральную паузу, ощущая, как внимание зала фокусируется на мне, словно лупа на кузнечике. Даже бармен замер с тряпкой в руке.

— Я создаю свой клан! — провозгласил я уверенно. — «ГНЕВ СОЛНЦА»! Кто со мной⁈ Кто готов рвать глотки этой проклятой Скверне не за жалкие медяки, а за будущее Империи и за свою честную долю в НАСТОЯЩЕЙ охоте⁈ В охоте, где трофеи меряются не черепами импов, а сердцами князей Бездны⁈

Тишина прокатилась зыбкой волной. Даже печка в углу перестала потрескивать. Казалось, воздух загустел до непробиваемости. А потом все взорвалось!

Лес рук взметнулся вверх… Голоса сорвались с мест, смешавшись в единый рёв:

— Я! Меня запиши! — выкрикнул какой-то беззубый дед.

— Куда вступать, Соломон⁈ Назови место! — требовал молодой парнишка, только-только оторвавшийся от родительского очага.

— Считай, я уже в строю! «Гнев Солнца»! Да! Мне нравится! — одобрил матерый бородатый охотник.

Васька Кулак громко стукнул своим артефактом по столу, оставив вмятину в дереве, и резко кивнул. Его широкое лицо расплылось в редкой ухмылке. Вадим Петрович крякнул, углы его рта поползли вверх в подобии мрачной улыбки, и он тоже поднял руку… Коротко, по-деловому. Семен Мухтарыч чмокнул губами, его желтые глаза сверкнули алчностью и азартом:

— Чую, дело пахнет кровью княжеской… и золотом. Я в деле, шеф. До победного или до самого пекла!

Шум зала снова набрал силу, но теперь это был гудящий рой возбужденных голосов, обсуждающих «Гнев Солнца», мой миф и грядущую кровавую жатву. Энергия витала в воздухе, осязаемая, как заряженный грозой ветер перед битвой.

Валерия Орловская вжалась в угловой столик, как грозовая туча, собирающаяся разрядиться. Тяжелый, дубовый стул под ней скрипел от напряжения. Она прилипла к бутылке дешевого вермута не как к спасательному кругу, а как к якорю, единственному, что удерживало ее от падения в пучину ярости.

Ее люди, пять обветренных морд, знавших ее многие годы, сидели напряженно, пытаясь расшевелить молчание топорными шутками, неуклюжими байками о прошлых охотах. Атмосфера висела тягучей, удушающей смолой. Она отвечала односложно: «Угу», «Ага» или просто игнорировала, уставившись невидящим взглядом в темную, мутную жижу в ее стакане.

Проклятый помолвочный бал, на который ее не пустили… Проклятый Рябоволов с его «нецелесообразностью», как приговором… Проклятые демоны, сорвавшие ей все планы… Она чувствовала себя брошенной на свалку, ненужной, слабой. А слабость бесила больше всего на свете. Больше демонов, больше предателей. Она снова приложилась к горлышку бутылки, игнорируя грязный стакан. Глоток обжигающего сладкого пойла обострил головную боль и горечь во рту.

И тут, как назло, с гулким стоном распахнулась старая дверь. В проеме показался Соломон Козлов. Собственной персоной! Самодовольный выскочка в дешевой коже, но с походкой победителя. А за ним, как за мессией, поползли восторженные взгляды и слова восхищения.

Многие зашептались, словно змеи: «Идол…», «Призрак Императора…», «Две „С-шки“ на счету…». А потом он встал, как на трибуне, и объявил о своем клятвенном клане. И в баре взметнулся лес рук! И некоторые из ее людей тоже подняли руки, как послушные щенки! Васька, этот тупорылый увалень, еще и поддержал его, стукнув своим уродливым протезом по столу!

Ярость, черная и взрывчатая, закипела в Валерии, поднялась волной от пяток к горлу. Она вскочила рывком, опрокидывая стул. Движения ее были резкими, некоординированными, пьяными. Она грубо расталкивала людей на пути, не слыша возмущенных возгласов, не видя лиц, только его стол. Весь паб затих, затаив дыхание, создав мертвую звуковую воронку вокруг нее. Она с размаху, всем весом отчаяния и гнева, ударила ладонью по столешнице прямо перед его лицом! Звон опрокинутой посуды, лязг ножей и вилок на миг оглушили ее.

— С чего вы все взяли⁈ — ее голос прорезал тишину, заставляя вздрогнуть даже бывалых. — С чего вы решили, что этому БУРАТИНО можно доверять⁈ Что он может нести ответственность за ваши жизни⁈ Он — самовлюбленный болван, играющий в героя!

Она подняла голову, тяжело дыша, и окинула толпу презрительным взглядом.

Васька Кулак мрачно поднялся во весь свой исполинский рост. Его артефактный кулак глухо стукнул по столу, заставляя подпрыгнуть остатки посуды.

— А с чего ты взяла, что нельзя, Орловская? — прорычал он. — На прорыве под Питером он нас вытащил из того ада! Князя Бездны в пепел обратил! Башню повалил! Это разве не ДОКАЗАТЕЛЬСТВО? Или ты слепая?

Ропот согласия прокатился волной по залу:

Валерия побледнела до цвета мрамора, потом густо покраснела, как раскаленный металл. Лицо ее исказила гримаса чистого, неприкрытого гнева и отчаянной обиды, унижения.

— Это потому… — ее голос сорвался на хрип, но она сделала судорожный вдох, выпрямилась и продолжила громко, четко, вонзая каждое слово в пространство, как отравленный кинжал. — Что за это спасение он потребовал, чтобы я ему отдалась! Вот его настоящая цена, идиоты! Я молчала, щадя ваш идиотский восторг! Но видеть, как вы лезете в пасть к этому… этому прохвосту…