Защита Чижика (СИ) - Щепетнев Василий Павлович - Страница 2

Я протянул Никодиму листок с назначениями.

— Пройдёмте в процедурный кабинет, товарищ полковник, — вежливо сказал Никодим, жестом указывая на дверь.

Гришповецкий встал, выпрямился и, слегка прихрамывая (от волнения, или от былых ран — кто знает?), последовал за фельдшером.

Через десять минут он вернулся. Лицо его выражало лёгкое недоумение.

— Сделано, — сказал он, но остался стоять посреди кабинета. — Когда на следующий укол?

— Лечение завершено, — ответил я.

— Что? — он широко раскрыл глаза. — Так просто?

— За этим «просто» стоят десятилетия научных исследований и наилучшее французское лекарство, — ответил я. — Со стороны, понятно, всё просто. Укол, и гуляй дальше.

— Значит, я здоров?

— Вы на пути к выздоровлению. Лекарство будет действовать месяц. Весь этот срок не советую употреблять спиртное.

— Я не употребляю, — сказал полковник.

И соврал.

Я лишь кивнул, не став комментировать.

— Вот и славно. Теперь новость не очень хорошая.

— А, да, — он хмыкнул. — Я и забыл. Что же нехорошего меня ждёт?

— Вы излечитесь. Это несомненно. Но реакция Вассермана останется положительной надолго, возможно, на всю жизнь. Такая уж это болезнь, фрамбезия. Её вызывает бледная спирохета, очень близкая родственница спирохеты сифилитической. Реакция Вассермана, да и другие анализы, различить их неспособны.

Полковник замер. Его лицо закаменело, в глазах мелькнула тень разочарования.

— Значит… — начал он, но слова застряли в горле.

— Значит, в медицинской карточке навсегда останется отметка, — закончил я за него. — Но только отметка, Михаил Михайлович. Ничего более.

Он глубоко вздохнул, затем неожиданно рассмеялся — коротко, по-солдатски.

— Ну что ж… С отметкой я жить научусь. Главное — чтобы без последствий.

— Без последствий, — подтвердил я.

— Но лечение… лечение разве не убьёт все эти… спирохеты? — спросил он, делая паузу перед последним словом, будто оно было ему неприятно.

Я откинулся на спинку кожаного кресла, которое недавно привезли из Италии, больших денег стоило, и объяснил:

— Убивает прямо сейчас, во время нашего разговора. — Мой взгляд упал на напольные часы, восемнадцатый век — подарок одного арабского шейха. — День или два вы будете чувствовать недомогание, температура может подняться, не волнуйтесь — это внутри вас массово гибнут злые микробы.

Полковник нахмурился. Его взгляд скользнул по стенам, увешанным дипломами на разных языках, остановился на фотографии, где я стоял рядом с Каддафи.

— Однако есть большое «но», — продолжал я, доставая из ящика стола толстую папку с немецкими надписями. — Реакция Вассермана, как и остальные реакции, применяющиеся в Советском Союзе, определяет не сами спирохеты, а ответ на них организма. Антитела, говоря медицинскими терминами.

Я открыл папку, показал ему графики и схемы, которые вряд ли мог понять неспециалист, но которые производили нужное впечатление.

— И эти антитела организм будет производить долго. — Я закрыл папку с выразительным хлопком. — Как пример, возьмём войну — она давно закончилась, но по-прежнему армии существуют, никто их не распускает. Антитела — это ваша личная армия.

Полковник хмыкнул, но в его глазах читалось понимание. Он был военным, эта аналогия ему понравилась.

— Вы не тревожьтесь, — добавил я, доставая бланк с печатью, — в госпитале с нашей подачи сделают соответствующую запись, вам дадут заключение, и при дальнейших обследованиях, возможных и даже неизбежных в жизни, вы будете говорить, что во время командировки в южные страны перенесли фрамбезию. Говорить, и предъявлять заключение. — Я показал ему печать с арабской вязью. — С печатью. Круглой.

— А вот чтобы совсем, чтобы без реакции Вассермана? — спросил он, и в его голосе прозвучала последняя надежда.

Я покачал головой, с сожалением глядя на этого крепкого мужчину, чья карьера теперь будет омрачена медицинской пометкой. Вассерман? Может, и так, но нам нужен человек без пятнышка!

— Этого современная медицина не может.

Полковник вздохнул.

— Того не можете, этого не можете… Плохо, — дал оценку состоянию дел полковник Гришповецкий.

Я усмехнулся, глядя, как солнечный луч преломляется в хрустальном графине с сахарской водой.

— Не то слово, полковник. Просто ужас какой-то.

У Михаила Михайловича дёрнулась щека. Левая. Просто полковником его могут называть генералы, а для доктора он товарищ полковник, в крайнем случае — Михаил Михайлович.

— И ещё, Михаил Михайлович, — подсластил пилюльку я, доставая из ящика рецептурный бланк, — на язвочки будете наносить лечебную пенку. Препарат купите в любой аптеке, не берите на рынке. — Я сделал паузу, аккуратно выписывая средство. Врачебный почерк — это не про меня. — На рынке, конечно, дешевле, но нет уверенности, что его хранили правильно. — И я протянул полковнику рецепт.

Тот взял бумагу, изучающе посмотрел на неё, затем на меня.

— А вы… Вы не можете дать мне эту… эту пенку с собой? — спросил он, и в его голосе зазвучали начальнические нотки.

Я приподнял брови, делая вид, что не понимаю.

— С чего бы это вдруг? — спросил удивлённо, указывая рукой в сторону окна. — Ближайшая аптека в минуте езды, за углом.

Полковник нахмурился, его пальцы сжали рецепт так, что бумага затрещала.

— Нам, военным, положено бесплатно, — жестко сказал он, и в его голосе зазвучали стальные нотки.

— И вы, безусловно, это заслужили, — подтвердил я, убирая со стола папку с документами.

— Тогда где я могу получить это… эту пенку? — смягчаясь, спросил полковник, разглаживая помятый рецепт.

Я задумался, постукивая карандашом по столу.

— Вероятно, в госпитале. Если она у них имеется. — Я посмотрел ему прямо в глаза. — Пенка тоже французская, её в Союзе нет, а госпиталь в валюте ограничен.

— А вы разве не… — начал он, но я перебил:

— Мы не. Мы не госпиталь. «Космос» вообще не государственное учреждение.

Полковник наклонился вперёд, его глаза сузились.

— А какое же?

Я улыбнулся, доставая из ящика небольшую книгу в зелёной обложке.

— Это Ливия, полковник. Здесь другие порядки. И хотя пенки я вам не дам, но дам то, что куда нужнее пенки.

— Да? — загорелся полковник, его взгляд переключился на книгу.

— Да, — и я пододвинул к нему книжицу. — Это знаменитая «Зелёная книга». Перевод мой. Изучите её, не формально, а до дыр, и вы многое поймёте в местной жизни.

Я сделал паузу, наблюдая, как он берёт книгу в руки, ощупывает переплёт.

— Полковник этот перевод одобрил, — добавил я как бы невзначай.

Полковник Гришповецкий поднял глаза:

— Какой полковник?

Я улыбнулся немного злорадно, указывая на фотографию на стене:

— Муаммар Каддафи, разумеется.

— Каддафи? — в его голосе прозвучало неподдельное удивление.

— Да, Михаил Михайлович. Полковник Муаммар Каддафи. — Я встал, давая понять, что консультация подходит к концу. — Вы почитайте, почитайте.

Полковник встал, пряча книгу в сумку-плашет. Его лицо выражало смесь облегчения и нового любопытства. Он кивнул мне, и направился к двери. Я проводил его взглядом, зная, что теперь Гришповецкий будет смотреть на Ливию другими глазами. И на меня тоже.

Полковник ушёл в задумчивости, шагая медленно, словно вязнул в песке, который здесь, в Ливии, был повсюду — и под ногами, и в воздухе, и даже в мыслях, если долго не отряхиваться. Ну да, наших, советских, в этой стране сейчас почти двадцать тысяч гражданских, да ещё пять тысяч военных — цифры, которые вроде бы и невелики для Союза, но здесь, на этой раскалённой земле, они обретали вес. Трудно за всеми уследить, особенно когда каждый считает себя центром вселенной. До медицины у полковника очередь пока не дошла, но теперь дойдёт, непременно дойдёт.

Устал я. Нет, скорее утомился, это точнее передаёт состояние, когда не только тело просит покоя, но и душа. Местный больной, ливиец, приходит к врачу с надеждой и смирением, словно заранее готов принять любой исход. Всё по воле Аллаха! Больной из Союза — совсем другое дело. Он входит с уверенностью, что все ему обязаны, он же гегемон, строитель коммунизма! К своему врачу, к советскому, он предъявляет требования, словно тот должен не лечить, а исполнять его капризы. К иностранному специалисту он и не обратится — денег жалко. Он же со школы знает, что медицина за рубежом — это бизнес, что за всё нужно платить, и платить много. Но у нас-то всё бесплатно!