Опороченная невеста графа Орлова (СИ) - Элиме Валентина - Страница 2

Мы спокойно поговорили. Миша объяснился, извинился, перевел на мой счет немалую сумму для моей спокойной жизни, отдал ключи от однокомнатной квартиры, что приобрел специально для меня, и попросил хоть изредка звонить. Он обещал помогать. Все же столько лет прожили вместе и были друг другу не чужими людьми, несмотря на всё происходящее между нами. Но первая же ночь в новом жилище прошла не так, как планировалось, и я оказалась в другом мире. Нет, вру, мир-то был, вроде как бы, и наш, свой, родной, просто года не те…

− Дарья Николаевна! – воскликнула Глаша, напугав меня, за что мне хотелось только отчитать ее. Только она ни в чем не была виновата, выполняя указания хозяйки дома.

− Передай матушке, что мне и сегодня нездоровится, − пробубнила я и снова укрылась с головой.

Я понятия не имела, что мне делать и как поступить? Рассказать родителям девушки всю правду? Как они воспримут новость, что потеряли единственную дочь? Как отнесутся ко мне? Нет, пока не выясню все, ничего предпринимать не стоит. Выдам себя с головой и запрут меня в «желтом доме». Все же мне жить хотелось, несмотря на упадническое настроение. Скоро и оно пройдет. Я вот полежу еще немного, день или два, потом возьмусь за голову. Воспряну духом и начну жить, но завтра.

Дверь в мою комнату захлопнулась. Я выдохнула. Наконец-то, Глаша оставила меня в покое. Теперь-то мне никто не помешает подумать в тишине. Как оказалось, Глаша хоть и оставила меня в покое, но ненадолго.

− Дарья Николаевна! – уже через пару минут она вихрем ворвалась в комнату обратно и бесцеремонно стянула с меня одеяло.

− Какого че.. – увидев обеспокоенное лицо девушки, я проглотила слово. На Глаше и так лица не было. Не стоило пугать верующую девушку упоминанием чертей.

– Нарышкины пожаловали! – прижимая к себе одеяло, будто кусок теплой ткани мог ее спасти, проговорила она. – Сама Марья Семеновна, да и Петр Андреич с ней вместе.

Последнее имя меня оживило, что я тут же, как заправский солдат, присела в кровати. Мне так и хотелось взглянуть в глаза этому подлецу, да высказать все в лицо. Хорошо, что он сам решился навестить Дарью. Правда, уже завтра мы бы свиделись на балу у Мещерских. Снова соскучился по девушке? Но что-то мне подсказывало, что Нарышкина заявилась к Заступовым не просто так. Моя интуиция меня еще ни разу не подводила.

− Глаша, подай мне самое лучшее платье, − вскочила я с кровати.

Что ж, пришло время знакомиться с женихом Дарьи. С моим женихом.

Пока Глаша помогала мне натягивать платье и собирала волосы в косы, я хотела угадать причину посещения семьи жениха. Вряд ли они пожаловали для того чтобы обсудить предстоящее торжество. Насчет свадьбы все было уже обговорено, да и платье почти готово. Осталась последняя примерка. Обо всем этом мне успела нашептать впечатлительная Глаша, чуть ли не закатывая глаза и веря в то, что я буду счастливой. Ведь Петр Андреич − завидный жених. Ага, привалило вон, счастье какое! Не знаю теперь, как все выдержать, чтобы не лопнуть от радости.

В комнату, куда подали чай и были усажены гости, я входила спокойно и степенно. Поприветствовала гостей сдержанной улыбкой и опустилась на диван рядом с матушкой, положив руки перед собой на колени. Глаза в пол. Елизавета Александровна удивилась поведению дочери, но ничем не показала этого. После положенных приветствий разговор начала Марья Семеновна. Все это время Петр не сводил глаз с Дарьи, точнее, с меня, и в его глазах я успела заметить злорадное торжество.

− Право, мне так неловко об этом говорить, да простит меня Бог, − Нарышкина наложила на себя крест, затем продолжила. – Вчера мой Петр был на музыкальном вечере у Неплюевых. Ах, как поет их Софушка! – женщина закатила глаза, будто сама наслаждалась голосом талантливой девушки. − Не скрою, но она могла бы выступать на сцене, − Марья Семеновна немного ушла от темы, но никто не торопился поправить ее. – Там собрались еще несколько достойных молодых барышень. Вашей Дарьи там не было, − матушка Петра взглянула на меня, словно своим отсутствием на музыкальном вечере у Неплюевых я оскорбила женщину. – Разговор сам по себе зашел о предстоящей свадьбе Петра. Да только многие засомневались и выразили свое мнение, что ваша Дарья отступила от правил и больше не может составить приличную партию моему сыну.

Елизавета Александровна ахнула. Николай Дмитриевич повернул голову в сторону дочери и сощурил глаза. Я же резко подняла голову, взглянула на Нарышкину и удивленно приподняла бровь. Была бы здесь настоящая Дарья, то я уверена, что девушка кинулась бы в ноги женщины и начала бы умолять о прощении. Заодно поведала бы о том, что чести-то ее лишил сам Петр. Да только ее положение ничего бы уже не спасло. Уверена, Марья Семеновна лишь оттолкнула бы бедняжку. Я же не собиралась ни просить, ни умолять, ни, тем более, что-то доказывать. Особенно после злорадного взгляда Петра. Внешней красивый и холеный сын Нарышкиной на деле оказался червивым яблоком.

В комнате после слов Марьи Семеновны наступила тишина. Было слышно только то, как Глаша возилась в коридоре. Неужто подслушивала? Надо будет расспросить ее потом. Родители Дарьи все еще вопросительно смотрели на меня, ожидая объяснений. Я же решала, что ответить на слова женщины. Ведь все ждали именно моего ответа.

Еще раз взглянула на Петра. Молодой человек торжествующе улыбался. Ему не нужен был этот брак. Проведя ночь с Дарьей, он тем самым расчистил себе путь на свободу и причину, по которой мог расторгнуть помолвку. Даже не удивлюсь, если выяснится, что Петр поспорил на бедную девушку и на ее честь, либо же встретил более выгодную партию. В последнем, я правда, сомневалась. Пришлось затолкать невысказанные слова поглубже. В голове вовремя всплыли слова престарелой соседки Надежды Георгиевны. Даже для своих восьмидесяти пяти лет она всегда держала спину и всегда была одета с иголочки. Бабушка моя говорила, что она выступала на сцене и была ведущей артисткой.

«Никогда не стоит удерживать уходящего мужика: ни хитростью, ни мольбами, ни угрозами. Сделайте только одну вещь: хочет уйти − откройте ему двери, чтобы он скорее освободил помещение для следующего ухажера» − принимая букет цветов от очередного поклонника, учила она меня жизни. Стоило бы воспользоваться ее советом.

Мое молчание затянулось. И тут заговорил сам Петр.

− Николай Дмитриевич, − обратился он к отцу Дарьи с заискивающим голосом. Мне же хотелось запустить в него всем тем, что было на кофейном столике. – Посещение доктора разрешило бы все наши сомнения.

Надо отдать должное графу Заступову. Он не разразился гневной тирадой, лишь удивленно взглянул на свою супругу. Елизавета Александровна тоже была растеряна. Вот тут то и настало мое время.

− Не стоит утруждаться, − встала я на ноги. – Я перед кем угодно могу поклясться, что меня не касались чужие руки, кроме моего возлюбленного, но и они не нарушали правил приличия, − и ведь не соврала даже. Кроме мужа, я ни с кем более и не была. Имен я не упоминала, во избежание беды. Вдруг реально заставят поклясться. От Нарышкиных я могла ожидать чего угодно. – Я не собираюсь оправдываться перед кем-либо, как и связывать свою судьбу с человеком, который собирает слухи и идет у них на поводу, оскорбляя свою будущую супругу подобными грязными подозрениями, − высказала я Марье Семеновне, глядя женщине в глаза, затем перевела взгляд на Петра. – Я сама разрываю помолвку, − я сняла кольцо и кинула его под ноги жениху. – Уже сегодня об этом будет напечатано в газетах, не стоит обременять себя.

Я не ушла, гневно сверкнув глазами. Не стала и лить слезы перед Петром. Он хотел разорвать помолвку, то и получил. Правда, молодой человек надеялся на то, что Дарья начнет умолять о прощении, тем самым навлекая на себя только беду. Весь свет отвернулся бы не только от нее, но и от их семьи. Никому и дела не будет, что Дарья и Петр − жених и невеста. Никто и не поверит, что это он уговорил ее выйти в сад и обесчестил незадолго до свадьбы. Девушку заклеймили бы. Ведь до свадьбы нельзя.