Бабочка в стекле (СИ) - Левашова Елена - Страница 27

– Анечка, давай я дам тебе жаропонижающее, ты такая горячая.

– Мамочка, не надо, не переживай, это просто стресс, завтра все пройдёт, – Анюта свернулась калачиком на коленях матери и уснула.

Она проснулась к полудню абсолютно разбитая.

Погода не налаживалась, ветер выл сквозь оконные щели пластиковых окон новостройки. Как хорошо, что есть мама... Анна слышала, как с утра она шуршала на кухне, что-то для неё стряпая. Татьяна вошла в комнату, услышав, что дочь проснулась.

– Нюся, ну что такое?

При виде мамы Анна снова расплакалась. Мать все гладила и гладила её по голове, ничего не спрашивая, ничего не говоря...

Первый раз за последние дни Анна с удовольствием поела. Когда они сидели на кухне и допивали чай, Татьяна, наконец, нарушила молчание:

– Теперь расскажи, что случилось? Опять этот Юргис? – она покачала головой.

– Мама, я такую глупость совершила. Если бы ты знала, что произошло за эти два дня… По поводу Юргиса я так убиваться не стала бы, как ты могла подумать?

– Тогда Борис?

Анна выпучила глаза. Своими чувствами она не делилась ни с кем, кроме Кристины.

– Мам, откуда ты знаешь? – она заплакала, обнимая маму.

– Ой, доченька, я давно все видела, только ты признаться боялась сама себе... Не пара он тебе. Подальше нужно держаться от этих Колосовских, слишком они сложные люди. Боря не полюбит больше никого после Наташи, царствие ей небесное. Ну почему тебя тянет к таким мужчинам? Неужели нет кого попроще?

– Да уж... Меня любит один человек, Отто... Даже жениться хочет.

– Вот! На него и переключись. И не забивай себе голову.

Татьяна стала расспрашивать дочь о доверенности, пришлось рассказать о краже со счетов Колосовских. Мать долго молчала, абсолютно сокрушенная.

– Аня, надо вашу квартиру продавать, пока нет судебного решения. Как только судья вынесет приговор, наложат арест и будут реализовывать на торгах, – деловито подытожила она.

– Мама, откуда ты все это знаешь? – удивилась Анна.

– Смотрю всякие программы по телевизору про суд.

Татьяна была права, и в этот же день, ближе к вечеру, Анна позвонила в агентство недвижимости. Помимо управления акциями, в доверенности Юргиса был пункт, дающий ей право распоряжаться всеми его счетами и недвижимостью.

Вечером она поехала в аэропорт забрать машину, заваленную снегом: зима не унималась в стремлении остаться. Анна любила ездить за рулем. Под легкую музыку она думала, мысли приобретали более четкие очертания, решения принимались верные, не было места никакому авантюризму. При воспоминании о близости с Борисом внезапно накатила волна радости от возможности помнить, кристаллизовать эту ночь в своей памяти. Бабочка в стекле. Зарубка на дереве. Этого больше не повторится, но ей есть что помнить. Не осталось обиды, лишь легкая грусть...

Возникло желание пофилософствовать, поумничать за чашкой кофе, поучить кого-то жизни, но оно разбилось о суровую реальность собственной несостоятельности: учить может лишь тот, кто добился успеха. Снова прилив жалости к себе... Нет, надо подниматься с колен, учиться, ползти снова: пусть она напоминает скалолаза, который взбирается на вершину, раздирает колени и пальцы в кровь, но почва под ним обрушивается, и он снова летит вниз – к началу... Стоит ли вообще без подготовки начинать подъем? Надо научиться оценивать величину скалы, а не лезть необдуманно. Именно так легкомысленно, опрометчиво она влезла в жизнь человека против его воли. И это ей нужно извиняться за вторжение.

Позвонил риелтор с предложением встретиться в офисе агентства. Анна договорилась подвезти документы через час.

В подземной парковке теснились железные кони, выстроенные в правильные ряды. Тишину нарушал лишь звук ее каблучков. Анне показалось, что за ней кто-то наблюдает... Чьи-то жгучие глаза съедали её. Она стала озираться по сторонам, но никого не увидела.

Лифт на десятый… Эту квартиру они с мужем смогли себе позволить через несколько лет работы. Она не радовала Анну и была слишком большой для неё одной. Темный коридор, затем свет… Тихо и безжизненно. Надо сбросить это с себя, как балласт, оставить прошлое в прошлом. Простить, прежде всего, себя. Это сейчас ум трезвый, а в тот момент она не могла поступить иначе. Анна забрала документы и вернулась к автомобилю.

Отъезжающую машину проводил взгляд чужих зорких глаз...

Утром она сама позвонила следователю Семенихину. Рассказала о собрании и своём новом статусе в составе директоров, о намерении продать квартиру.

– Послушайте, вам же не предъявлено обвинение, лично вам. Может, не стоит торопиться с квартирой? Вас вызовут в качестве свидетеля, не более.

– Я точно знаю, что деньги украл Юргис. Аудиторы уже подняли историю счетов, там была его подпись – не экономиста, не бухгалтера, а его. Эти деньги я буду отдавать до конца жизни, не иначе, но по-другому не могу. Город у нас небольшой – я не хочу терять своё доброе имя.

– Получено судебное решение на распечатку его телефонных звонков, надеюсь, на следующей неделе что-нибудь проясним.

– Я хотела сообщить: кажется, что за мной следят. Я чувствую чужие взгляды на себе в таких местах, где нет людей. Вы понимаете меня, я не толпу имею в виду, не рестораны, не лекции? Как будто кто-то наблюдает за мной со стороны и подстерегает одну.

Следователь Семенихин промолчал и задумался. Кто угодно мог бы отвертеться от этих опасений, успокоить молодую женщину, придумать причину не обратить на это внимания, но только не он, не Алексей Семенихин. Мечта о серьезном расследовании была его целью в последние годы. Он закончил разговор со свидетелем и подошёл к окну.

Рыжеватый, с веснушками, Лёшка Семенихин, как его называли в отделе, был молодым следователем двадцати восьми лет. Недавно женившийся, живущий в служебной квартире, он не утратил ещё веру в закон и справедливость, желание быть полезным для людей. Начальник отдела, к которому пришёл Михаил Колосовский с заявлением, посчитал преступника личностью установленной, определенной, а дело – не требующим серьёзных навыков и опыта. Вот тут и пришёл на память Семенихин. Дело о хищении будет висяком: ведь преступник, скорее всего, сбежал без следа с денежками. А висяки серьезным следователям не нужны.

Сигарета догорала, дым улетучивался через открытый балкон. Алексей вернулся в кабинет и подошёл к магнитной доске, что-то начертил на ней, отошёл в сторону. Как минимум два вопросительных знака стояли возле фамилии Раудиса...

Анна улетела, но весь следующий день гости отеля провели в разговорах о ней. Берта пару раз вспомнила «эту хитрую Рауде», Борислав же никому ничего не говорил, но голову его занимали только мысли об Анне. Вида он не подавал, но выглядел озадаченным.

На завтраке собрались Колосовские и Отто Вагнер.

– Отто, нам не совсем понятно твоё поведение. Ты вёл себя не как партнёр по бизнесу. Что тебе до Анны? Это наши внутренние проблемы, никак не связанные с тобой, – Борис злился, ревновал и хотел узнать планы Отто в отношении Анны. Прямо спросить он не решался.

– Борис, а мне непонятно твоё поведение. Насколько я знаю, Анна за несколько лет доказала свою преданность, – недоумевал Отто. – По-твоему, я позволил бы обвинять её?

Слова прозвучали как точный и выверенный удар. Ощущение собственной слабости и никчёмности в последние дни стало верным союзником Бориса. Что он мог дать ей?

– Отто, никто её не обвинял, так сложились обстоятельства, – вступился Михаил.

Проницательности молодому немцу было не занимать. Взгляды Бориса на Анну, её смущенные опущенные глаза... Между ними определенно что-то произошло, и этот факт его совсем не радовал. Отто надеялся её завоевать.

– Да, она не виновата, но долг мужа теперь отдавать ей.

– Отдавать деньги Анну никто не принуждает, решение об этом примет суд, – объяснил Михаил.

– Я буду добиваться расположения Анны, если это вас интересует. Насколько мне известно, соперников, готовых за неё бороться, у меня нет? – Отто хитро посмотрел на Бориса, ответа не последовало, как он и ожидал.