Дом на птичьем острове. Книга первая. Рожденная быть второй - Муляр Таша - Страница 8

Да, пусть папа говорит, что детей должно быть много, так им легче в жизни будет, они никогда не останутся одни, – вон у отца сколько братьев, их жены, дети, они теперь тоже все нам родные. Они есть у нас, а мы – у них. Да, но когда вот так, рядом, то только тот тебе близок, кого ты действительно любишь, а разве можно всех детей сразу любить?

«Наверное, на самых младших любви уже не хватает? Или, наоборот, от старших любовь забирают и младшим отдают? Где же такое сердце взять, чтобы на всех хватило?»

Нет, пусть у меня будет одна дочка. А сын как же? Ладно, сын и дочка, и все. А муж? Если муж так не захочет? С мужем договорюсь!» – представив, как она будет с мужем договариваться, Василиса улыбнулась, вспомнив редкие споры отца с матерью, в которых прав всегда оказывался отец – без вариантов.

После таких мыслей ей так жалко стало маленькую сестричку, что она невольно сгребла ее вместе с одеялом, подобрала всю, словно драгоценную ношу, прижала к себе и стала качать на ручках в такт колыбельной про пушистого Умку, представляя, что вот так же будет укачивать свою доченьку.

– Ну, лягу сегодня позже, подумаешь, – уговаривала Василиса саму себя, продолжая убаюкивать сестру, сидя на краю кровати, раскачивалась в такт колыбельной, перебирая в ладони ее маленькие пальчики.

Пока тихонько пела, унеслась мыслями в свое раннее детство, когда она действительно была вдвоем с мамой. Вспомнила, как они, переделав домашние дела, пока томился в ожидании ужина в большом чугунке картофель и тушилось ароматное мясо с подливой, а у мамы была свободная минутка, заговорщицки доставали из новенького желтого шифоньера большую коробку с ее картонными куклами.

Сам по себе шифоньер тоже заслуживал отдельного внимания. Когда Васька была маленькой, в их большом доме почти не было мебели. Только самое нужно и простое. Для нее и брата – металлические кровати с пружинными сетками, на которых было так здорово подлетать к потолку, путаясь в спущенных колготках; старая родительская тахта, обтянутая зеленой потертой тканью в крупную черную клетку, да небольшой кухонный стол с основательными ножками и шестью дубовыми табуретками, которые еще дед сколотил на новоселье молодоженам, словно рассчитав заранее количество членов семьи сына.

Потом родители где-то по случаю достали – а тогда можно было только достать через братьев или знакомых, кому-то что-то уступив, пообещав, подождав, – румынский мебельный гарнитур из нескольких предметов. Василиса помнила тот день, когда на огромном совхозном грузовике, водителем которого работал папин брат дядя Леша, привезли мебель. Отец с братом разгружали, Игорек крутился тут же, мама с бабушкой радостно суетились вокруг, сбежались ближайшие соседки, на Василису то и дело прикрикивали, чтобы не путалась под ногами и забрала кошку, которая ошалела от происходящего и металась по всему двору.

Суетясь, шутливо переругиваясь и чертыхаясь, всё разгрузили во дворе, перегородив вход в дом. Две большие полуторные кровати стояли около ступеней. Василиса и дочки соседки, как только взрослые скрылись в доме, тут же забрались на эти кровати вместе с кошкой. Они радостно прыгали, поскальзываясь на пленке, защищающей матрасы, – непередаваемое ощущение полета, веселый визг и гвалт на весь двор! Жаль, недолго длилось их маленькое счастье – всего лишь пока взрослые тащили в дом шифоньер-богатырь, сверкающий, соломенного цвета, со скругленными боками и с большим зеркалом в полный рост.

Потом все предметы заняли свои места в доме. Две полуторные кровати разместились в родительской спальне, превратившись в супружеское ложе и заменив зеленую тахту, которая перекочевала на первый этаж и поселилась в коридоре. По бокам от кроватей торжественно водрузили две тумбочки, где мама со своей стороны теперь хранила вязанье и старенькую потертую Библию, доставшуюся ей от прабабушки. Василисе эту книгу не разрешали трогать.

«Это ценная старая книга. Вот вырастешь, я тебе про нее расскажу», – говорила мама.

Только когда дочка болела и никак не могла справиться с температурой, Галина Игоревна присаживалась к ней на кровать с томиком в руках, раскрывала пожелтевшие странички и шептала лишь одними губами, умоляя Господа дать здоровья ее девочке.

Шифоньер поставили напротив кроватей. В нем поселились мамины платья, блузки, юбки и папины костюмы с рубашками. А еще туфли. Господи, сколько же у мамы было туфель! Где только она их брала и куда носила? Этим вопросом Василиса задавалась позже, когда выросла. А тогда…

По субботам она не ходила в детский сад, почему – уже и не помнит, это была последняя группа, осенью ей уже пора было идти в школу, и мама считала ее достаточно взрослой, чтобы оставлять дома одну. Это было ее лучшее время!

Позавтракав и проводив брата в школу – в субботу он учился, а родители работали, – Вася заходила в спальню родителей и приотворяла дверцу в грозный загадочный шифоньер, принадлежавший в эти часы ей одной. Раскрывая большую скрипучую створку шкафа, она смотрела на него снизу вверх, прикладывала маленький пальчик к губам и таинственным шепотом говорила:

– Тс-с-с, только маме, чур, молчок!

Дотрагивалась пальчиками до ткани платьев, ощущала фактуру струящегося прохладного шелка, невесомого крепдешина, теплой, чуть колючей шерсти, мягкого сукна. Выбирала самое красивое, ныряла в него, а потом долго рассматривала восхитительные, пахнущие натуральной кожей туфли. Выбрав подходящие, обязательно на высоком каблуке, надевала их прямо на свои белые носочки, подхватывала подол платья и, шаркая каблуками, перемещалась в длинный коридор между комнатами, где стояло трюмо с тремя зеркалами, на котором выстроились в ряд нехитрые флакончики маминых духов и помад.

Мама почти не красилась и мало душилась, но и то, что у нее было, казалось Василисе невероятным богатством. Накрасив губы – духами она пользоваться не рисковала, вдруг заметят, – она крутилась возле трех зеркал, представляя себя певицей из передачи «Утренняя почта». Распустив длинные темные волосы, чуть прихрамывая и поскальзываясь на деревянном крашеном полу на неудобных маминых каблуках, путаясь в шелках длинного подола, Василиса кружилась и пела, ощущая себя невероятно взрослой и красивой.

Коробка с картонными куклами была собственностью Василисы. Она их очень любила, просила дарить ей на Новый год и день рождения. Несмотря на небольшой выбор, родители собрали для нее приличную коллекцию. Самой же любимой была кукла Наташа. Она была старше самой Василисы лет на десять. Маме ее отдала какая-то из приятельниц. Осталась от дочери.

Кукла была вырезана из плотного картона. Черные волосы, как у Василисы, были подстрижены по ушки и кучерявились, обрамляя лицо. Каждый раз, глядя на прическу Наташи, Василиса мечтала отрезать волосы – вдруг папа когда-нибудь все-таки разрешит!

На кукле были нарисованы розовые трусики-шорты, белая маечка, носочки и туфельки с перепонкой – точно такие же, в каких сама Василиса ходила в садик. Руки Наташа сложила на груди, прижав к себе смешного разноцветного клоуна и коричневого плюшевого мишку – о таком Василиса только мечтала.

Эта кукла была редкостью. Обычно наряды на картонных кукол «надевали» с помощью бумажных «ушек», загнув которые платье закрепляли на картонном основании. У Наташи же на животике был наклеен круглый магнит, к которому можно было прикладывать наряды, хранящиеся в коробке, меняя образ куклы и ее настроение.

В коробке с Наташей лежали наряды на все случаи кукольной жизни. Для прогулок – голубая матроска с большим отложным воротником, украшенным двумя белыми полосками по краю, плиссированной юбочкой и аккуратными манжетами с теми же полосками. Руки Наташи на этой картинке держали маленький бумажный кораблик, словно была весна и она вышла прогуляться вдоль ручья. Наряд хозяюшки – розовое платье с повязанным поверх него синим кухонным фартуком в белый горошек, в руках – зеленая кастрюля. Для путешествий у Наташи было белое меховое пальто, зеленые вязаные рукавички – Василиса попросила маму связать ей такие же – и аккуратный дерматиновый чемоданчик с металлическими скругленными уголками.