Повелительница пустыни (СИ) - Рош Ярина - Страница 13

Ледяной коготь страха сжал мое сердце, а воображение уже рисовало самые жуткие картины.

Амия! — вопль сорвался с моих губ, полный отчаяния. — Мама! Тёти! Откройте! Умоляю, пустите!

Я билась в дверь, и она внезапно открылась, что, потеряв равновесие, упала в руки тёти Селим.

Она подхватила меня, словно хрупкую куклу, и вынесла в коридор. Дверь за нами захлопнулась с глухим стуком, отрезая от остальных.

.— Пустите! — я билась в её руках, захлебываясь криком… — Да пустите же меня.

Слезы отчаяния обжигали щеки, спутанные волосы хлестали по лицу. Я повисла на руках тёти Селим, обессиленная и сломленная.

— Пойдём, эврам, тише, тише, — шептала она, ее голос дрожал, как осенний лист на ветру. — Не кричи так громко. С Амией всё будет хорошо, она жива. Просто… просто немного приболела.

Она незаметно подталкивала меня в мою комнату. Я видела, как слезы блестят на её щеках в полумраке коридора.

Если с Амией всё хорошо, почему же она плачет? И почему волосы её не покрыты платком, как будто случилось непоправимое?

Я уцепилась за дверной косяк, вцепившись пальцами в дерево.

— Не врите мне! Я знаю! — хрипела я, чувствуя, как в горле поднимается ком, не дающий дышать. — Что случилось? Что с Амией? Где мама? Где все?

Тётя Селим обхватила мое лицо ладонями, большим пальцем вытирая слезы.

Ее взгляд был полон боли и отчаяния, зеркально отражая моё собственное состояние.

Она притянула меня к себе, крепко обнимая.

— Эврам, милая моя, все очень сложно. Мама сейчас там, она нужна Амии. А Амия… Амия нуждается в покое. Ей сейчас очень тяжело, и ей нужно, чтобы ты была сильной. Ты же моя умница, ты справишься. Пожалуйста, не кричи. Не делай ей ещё больнее. Пойдем, я напою тебя чаем, а мама потом всё тебе объяснит.

Так под тихий шепот тёти я оказалась в своей комнате. Меня усадили на постель, и тётя напоила меня чаем, вкус которого я не чувствовала.

Мои мысли все были в комнате Амии, моей сестрёнке, которой я не в силах помочь.

Я была в неведении, не понимала всего произошедшего и это меня больше всего угнетало.

Тётя выскользнула из моей комнаты, лишь тогда, когда я, окончательно обессилев, рухнула на кровать и смежила веки.

Слёз не осталось, лишь судорожные всхлипы терзали грудь.

Тишина, нависшая в моей комнате, звенела в ушах оглушительнее самых громких взрывов.

Она давила, словно вакуум, высасывая остатки ясности из сознания. Вопросы кружились хаотично, не находя ответов, сталкивались друг с другом, порождая лишь новые порции неразберихи.

Чувствовалось, что где-то рядом, совсем близко, кроется ключ к пониманию, но он ускользал, как вода сквозь пальцы.

Сон, целительный и милосердный, укрыл меня в своих объятиях, воздвигнув хрупкую преграду между мной и той всепоглощающей болью, что сдавливала грудь.

Но с первым лучом рассвета ворох неразрешенных вопросов вновь нахлынул, требуя ответов, словно голодные птицы.

Мать сидела рядом. В некогда лучистых глазах плескалась лишь выцветшая тоска.

Нервный трепет пронизывал руки, губы кровоточили от искусанных ран, а безупречно приглаженные прежде волосы, непокорные и взъерошенные, обрамляли осунувшееся лицо.

Передо мной сидела женщина, постаревшая в одночасье на целую вечность.

— Мама, — прошептала я, касаясь ее руки дрожащими пальцами.

Где-то в глубине души змеился ледяной ужас, подсказывая, что случилось непоправимое, то, что-то, изменившее мать до неузнаваемости.

Я не могла понять, что именно? Что за чудовищная тень прокралась в наш дом, заставив его замолчать, словно кто-то внезапно выключил звук?

Она резко обернулась, и вырвавшийся из груди вздох разорвал тишину. Мгновение — и она заключила меня в объятия с такой силой, словно боялась, что я исчезну.

Я чувствовала, как ее беззвучные рыдания сотрясают её плечи, и мои глаза наполнились слезами.

Она почувствовала влагу на моей щеке, опустила голову и дрожащими пальцами смахнула мои слезы.

— Мы должны быть сильными. Главное, что мы все живы…

— Мама. Амия… — я задохнулась от волнения, ища ответа в ее глазах, и увидела лишь тоску, непроглядную, как ночная тьма.

— Амия жива, только… — она запнулась, подбирая слова, и по ее лицу пробежала тень, отражающая внутреннюю борьбу: сказать правду или умолчать? Собравшись с духом, она продолжила:

— …только свадьбы не будет. Принц обесчестил ее.

Эти слова рухнули в моё сердце, словно груда камней, погребая под обломками все мои девичьи мечты о прекрасном рыцаре.

— Госпожа, — прозвучал приглушенный голос тети, словно эхо в пустом коридоре, — Господин приехал.

— Не выходи пока, — предостерегла мама, нервно приглаживая растрепавшиеся пряди.

В усталом взмахе руки читалась обреченность. Дверь за ней неслышно прикрылась, оставив меня наедине с тишиной.

Я вскочила с постели. Внутри клокотала буря, требуя выхода. Хотелось ринуться к сестре, заключить в объятия, передать безмолвную поддержку, чтобы она знала: я люблю ее и всегда поддержу.

Резко распахнув дверь, я замерла на пороге. Впервые остро осознала, что запрет оставаться в комнате — не просто прихоть.

Сейчас, именно в этот момент, необходимо дать родителям решить всё самим, не вмешиваясь, не добавляя лишнего волнения за меня.

И я медленно, с тяжелым сердцем закрыла дверь.

Дом погрузился в могильное безмолвие. Ни звука, ни шороха, ни обрывка голоса. Лишь давящая тишина свисала плотной тканью, пропитанная тихой яростью и бессилием.

Постепенно жизнь по капле возвращалась в наш дом, изменив моих родителей: они постарели лет на десять.

Я невзначай услышала, как отец винил себя за то, что случилось, и я первый раз увидела, как он плачет.

Мама прижимала его голову у груди и тихо говорила:

— Он принц. Ты не смог бы ему противостоять, тем более он не только запугал Амию расправой над нами, но и применил магию. Она не могла ничего сделать…. Мне жаль…, жаль растоптанную любовь…, но мы живы и все вместе. Нам нужно уехать в другое место, где забудется горе, где нас не знают. Тебе решать, господин мой.

— Он же мог просто забрать её в свой гарем и не обрекать её на позор. Почему он не сделал этого? — Вопрос повис в воздухе, и отец замолчал, лишь судорожно вздрагивала его широкая спина.

Вся сила, вся уверенность, которую он всегда излучал, словно испарилась, оставив лишь оболочку из сломленного горем человека.

Я тихонько присела у двери, прислушиваясь к каждому слову, пытаясь осознать смысл сказанного. У принца магия?

Нет, я знала про свой дар, но магия…, что это? Но, подумав, решила, что это одно и то же.

Просто отец не хотел мне давать надежду на что-то большее, потому что от этого зависела моя жизнь.

«Женщина только тень мужчины…»

Спустя несколько дней мне удалось проскользнуть в комнату сестры. С того рокового дня она не покидала её, и по перешептываниям тетушек я знала, что Амия сидит на кровати, почти не притрагиваясь к еде, и безутешно плачет.

Тихонько притворив дверь за собой, я приблизилась к сестре, но она даже не удостоила меня взглядом.

Вся её поза источали отрешенность и безучастность. Её мир рухнул, обратившись в безжизненный пепел, из которого, казалось, уже никогда не восстать.

Застыв в безмолвном объятии, ощутила её тепло и услышала, как моё сердце забилось в унисон с её сердечком, словно оно делилось с ним жизненным импульсом.

Лицо Амии, пылающее от непрошеных слез, тихо струившихся из глаз, медленно повернулась ко мне.

В этом повороте читалась отчаянная попытка усмирить рвущееся наружу, подобно дикому зверю, рыдание.

Она смотрела долго на меня, словно пытаясь в моих чертах отыскать утешение или сказать что-то важное.

— Я с тобой сестрёнка, — выдохнула я, собрав воедино остатки воли, нарушая безмолвное созерцание.

— Всё будет хорошо. Мама предложила уехать далеко — далеко, где ты обретёшь покой и новую жизнь.