Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 38

— Надо же! Алекс, совершенно точно обрисовал ему смысл и, главное, точный порядок действий и даже примерный размер взяток, что бы оперативно стать гражданами The Dominion of Canada!

* * *

Теперь Алекс, точнее МЫ, официальные партнёры Collins!

Правда стоило это! Серхио недовольно скривился, когда подумал, сколько пришлось продать многообещающих активов… Но! Алекс четко оставил инструкции!

— Кто бы мог подумать… — ухмыльнулся Серхио, беря следующую папку.

Сначала, конечно, был цирк с Моторолой. Вернее, с Моторолой, которой не было. Ну как — радиоприёмник был, а вот такой компании — нет. Официально она звалась Galvin Manufacturing Corporation, и Серхио, как честный банкир, чуть не поседел, пока это выяснил.

— Ха! — взмахнул рукой Серхио и чокнулся сам с собой. — Клиент облажался. Моторола! Он ещё и писал это слово через два «л» — МотороЛЛа. Сгинь, безграмотный гений!

Понадобилось больше десятка телеграмм и даже дорогущие междугородние звонки в Чикаго, после которых его жена ещё неделю ходила с поджатыми губами и избегала взгляда в глаза. Но он таки вышел на Пола Гэлвина лично. И тут его ждал облом.

Нет, «частотная модуляция» возбудила Гэлвина, так что он отбил ему ответную телеграмму, но… там какие то патенты Армстронга! (Бред! Отсталые люди! Платят за то, что можно просто украсть! Или если совсем уж быть честными, то ловко обойти!)

Он отложил бумаги по «Motorola» и с особым удовлетворением вернулся к папке «Collins». Да-да, Коллинз был той дверью, что распахнулась неожиданно широко. Сначала он, этот американский технарь, посмеялся над ним в ответной телеграмме.

А через пять дней курьерская почта добежала до Америки и Артуру Коллинзу те самые желтоватые листочки — со схемами, графиками, какими-то «кварцевыми резонаторами, модульными конструкциями, амплитудно-частотной модуляцией» и прочими кракозябрами, написанными Алексом от руки.

Для Серхио это вся эта писанина была как иероглифы ацтеков. Хотя он аккуратно отправил в патентное бюро всё, что велел Алекс.

Но Коллинз… Коллинз позвонил сам! И всё закрутилось!

Он осушил свой бокал, аккуратно поставил его на столик и повернулся к сейфу. Там, в жёлтой папке с гербовой печатью патентного бюро, лежал ещё документ.

Он открыл папку и, хихикнув, прочёл название, а затем с удовлетворением сообщил в пустоту:

— И вы мне ещё будете рассказывать, что агенты разведки какого то там Величества ни при чём⁈

«Aqualung: appareil de respiration sous-marine autonome».

Он налил себе ещё сорок грамм.

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

Лёха покосился на Ганса. Тот слабо захрипел, его лицо исказила гримаса боли в полубессознательном состоянии.

— Прости, товарищ комиссар, — вздохнул Лёха. — Это не я тебя похитил. Это судьба. Я просто временно исполнял обязанности дьявола.

Оставалась малая сапёрная лопатка. Тяжело вздохнув и помотав мутной головой, Лёха достал её из-за пояса. Крякнув, осмотрел её при слабом, словно ироничном, лунном свете с чувством тяжёлого профессионального разочарования.

— Ну убивать таких специалистов надо, — с глубоким возмущением подумал он, глядя на тупой, зазубренный край лезвия. Острое ностальгическое воспоминание о нормальных лопатках времён его десантуры промелькнуло и скрылось в затуманенном сознании.

Он привычно крутанул её в руке раз, другой… Баланс всё таки несколько отличался, от привычного ему инструмента. Он вспомнил как царь Петр рубил головы боярам. Или стрельцам? А боярам бороды? Бородатые мужики из фильма тут же полезли к нему в мозг, хватая его на руки и противно щерясь беззубыми ртами… Лёху аж передернуло. Изыди, нечистая! В общем, холодное оружие для совсем уж отчаявшегося пилота. Как таким зубилом перерубить самому себе шею⁈

Сзади зашевелилось что-то подозрительно живое, и раздался слабый, но внятный стон. Лёха обернулся, продолжая по инерции крутить лопатку, и тут, как в замедленном кино, на третьем витке рукоятка выскользнула из его перепачканных пальцев и… шлёп! — с чувством и исключительной точностью — опять плашмя припечатала комиссару прямо в лоб.

— Бл***ть! — с глубоким эмоциональным насыщением прокомментировал происходящее наш герой. Он на секунду замер, прислушался.

— Никогда такого не было и вот опять! — неосознанно процитировал наш герой Виктора Степановича. Но смертельной тишины не последовало.

— Нет, ну ты посмотри, а! — продолжил он уже удивленно, делая шаг к пострадавшему. — Товарищ комиссар, по ходу, у вас череп бронированный! Уж я стараюсь, стараюсь — а он только шишки собирает.

Он присел рядом и осторожно потрогал новую шишку на лбу комиссара. Та уже уверенно оформлялась в нечто рогоподобное, достойное отдельной главы в медицинском учебнике: «Механические травмы при оказании первой помощи в полевых условиях».

— Ну хоть не зря стараюсь… — философски добавил Лёха, пряча лопатку за ремень. — Это знак от всевышних зеленых человечков! Сигнал, что, суко, коллайдер не построен и фашизм не искоренен! — Лёху захватил пафос момента.

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

В конце концов, Лёха нашёл неутешительный, но абсолютно логичный выход: другого выхода нет.

— Сам насрал — сам и выгребай! Советский ассенизатор с боевым стажем,— философски резюмировал он. — Придётся тащить этого комиссара, обратно, сдавать.

Лёха сел на землю и минут пять просто сидел, дышал и смотрел в никуда, а мысли в голове звучали в основном матом и одними междометиями.

Наконец, пересилив дрожь и внутреннее нежелание жить, он подполз к телу комиссара, подхватил того под мышки и начал вытаскивать из воронки. Пыхтел, скрипел зубами, плевался, но тащил почему то ставшее неимоверно тяжелым тело в общем то некрупного комиссара.

И тут вдруг с неба прилетело нечто горячее и очень конкретное. И прямо в пятую точку нашего героического пилота. Причём ровно в ту самую её часть, которую совсем недавно с профессиональной жестокой лаской мазала йодом симпатичная советская врачиха в госпитале Картахены.

Над изувеченным войной полем раздался вопль исполинской силы и отчаяния.

— А-А-А! ЗА ЧТО⁈

Лёха скаканул как подбитый ишак, взбрыкнул, держа комиссара железной хваткой. Не отпустил — боевое же братство, как ни крути! И два темных и грязных силуэта совершили безумное па-де-де — танец на двоих — скорее всего из балета «Жар-птица» Стравинского.

Остальное он помнил очень смутно: вспышки света, звук выстрелов, он куда то тащил тяжеленное тело, песок и пыль в зубах и постоянное ощущение, что всё это — какое-то недоразумение, которое уже который час отказывается заканчиваться.

Ввалившись в очередную воронку, где-то, по его внутреннему навигатору, около позиций республиканцев, Лёха уложил комиссара и, в попытке вернуть ему товарный вид, приступил к наведению марафета.

Он смахнул грязными руками пыль с комиссарской кожанки, отчего вещь обрела вид плаща бомжа из коллектора. Лёха попытался стереть кровь с лица комиссара — но только размазал её по щекам и лбу так, что тот стал похож на главного шамана роты.

— Маркетинг наше всё! Товар лицом! Не какая-нибудь уценёнка, второй сорт! — пробурчал он, пытаясь разлепить комиссару глаз.

Где-то в глубине души он пожалел, что у него нет с собой одеколона, хотя побрызгай он комиссара даже Шанелью, всё равно получился бы аромат «Поджаренный Боевой офицер».

Для придания образу законченности и что бы скрыть шишак требовался головной убор, но комиссарская фуражка, к огромному Лёхиному сожалению, где-то осталась на поле брани. Он пригладил комиссарские вихры как мог руками, отчего его подопечный стал выглядеть как мокрый драный котяра с городской помойки.

— Ну бл***ть! Вылитый Гитлер! Красавец! Чо! Если не приглядываться. — чуть не плакал наш герой, видя зомбака из Апокалипсиса перед собой.