Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 35

На фигуре не было каски — только мятая кепка, как у почтальона. Оружия он не разглядел, но в такие моменты проверять особо некогда. Лёха крепче сжал «Браунинг», наклонился — и, не раздумывая, со всего размаху врезал рукояткой пистолета по затылку вояки. Сухой и глухой удар раздался в темноте ночи, будто по бревну с силой ударили палкой. Тень осела вниз с грацией мешка с картошкой, не проронив ни слова. Только ботинки дрыгнулись в коротком полёте.

— Гуте Нахт! Спокойной ночи, нах… — пробормотал Лёха и, не теряя ни секунды, перекатился через бруствер.

Глиняная стенка траншеи обвалилась под его тяжестью, пыль ударила в нос, в глаза, и Лёха съехал на заднице прямо на лежащие внизу тело. Несколько мгновений и впереди снова послышались шаги. Лёха пригнулся. Стрелять не хотелось.

— Хосе! Хорош ср**ть в нашей траншее! — громко раздался возглас и ботинки затопали по настилу, неумолимо приближаясь.

Советский пилот судорожно обшаривал валяющееся тут же тело. Руки сами нащупали небольшую лопатку. Такую знакомую ещё со службы в Советской Армии — малую сапёрную лопатку! Эта была чуть больше и тяжелее знакомых ему и, к тому же, нихрена не наточена!

— Наш бы старшина заставил бы залётчиков траву ею косить или копать окоп для стрельбы с коня стоя! Чтобы знали, как должен выглядеть шанцевый инструмент — подумалось ему. Он встал и вжался в стенку траншеи, пытаясь мимикрировать под окружающую его темноту.

И тут новая фигура в шинели внезапно появилась из-за поворота!

— Ну всё Хосе! Ты попался! — Лёха вдруг осознал, что прекрасно понимает кричащего. — Будешь теперь убирать дерьмо за всей ротой!

Тускло блеснуло в замахе матовое лезвие, раздался короткий свист и жуткий хрустящий звук, сопровождаемый вскриком, заполнил окрестности…

Глава 17

Ослик Иа на тропе войны

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

Лёха не стал ждать. Резко нырнув вперёд, он всем телом вложился в удар. Лопатка со свистом рассекла ночной воздух и с сухим чавканьем вошла куда-то в тёмный силуэт. Солдат взвизгнул, захрипел и завалился, зажимая горло обеими руками, оставляя на рукавах тёмные полосы.

В нос шибанул запах крови. Пара секунд — тело ещё дёргалось — и наконец затихло.

Лёха вытер лопатку о его же шинель и, слегка покачиваясь, пошёл дальше. Становилось тепло. Даже жарко. И весело.

Он уже не думал. Его вело нечто — азарт, злость, адреналин. Проплутав несколько зигзагов, цепляясь за мешки, сшибая локтями углы, он вдруг обнаружил прямо перед собой низкую дверь и несколько накатов тощих брёвен — перед ним был блиндаж.

Обойдя его сбоку, он заметил торчащую трубу. Печка! Холодная — Лёха потрогал её на ощупь.

— Ну что, сейчас кто-то погреется, — радостно прошептал он, вынимая из подсумка французскую F-1, тяжёлую, бугристую, как злая картошка.

Наш герой с удовлетворением покрутил её в руке и выдернул чеку. Дождавшись щелчка рычага, бывший десантник с дурацкой улыбкой бросил стальное яйцо в трубу, заорав уже не таясь:

— Граната! — и присел, по-миномётному зажав руками уши и открыв рот.

Глухой взрыв внутри блиндажа отозвался вполне уловимой дрожью под ногами, как следует тряхнув глиняную стенку. Из трубы вырвался клуб дыма.

Дальше действие перешло из шага сразу в галоп.

Первым наружу вывалился здоровенный детина в сером кителе, пошатываясь, с полуслепыми глазами. Лёхин «Браунинг» кашлянул подряд пару раз. Детина так и завалился на бок, как подкошенный. Следом из блиндажа вылетел офицер — судя по звёздочкам на погонах. Ещё один выстрел грохнул в темноте, и офицер упал рядом с первым страдальцем.

И тут из блиндажа, на четвереньках, неуверенно, покачиваясь, выполз какой-то тип в кожанке. Морда у него была замотана то ли шарфом, то ли какой-то тряпкой. Лёха уже поднял пистолет, но в голове мелькнуло важное слово — пленный. Он хмыкнул, перехватил сапёрную лопатку поудобнее и, не церемонясь, с размаху плашмя отоварил кожаного по кумполу. Тот вздрогнул, дёрнулся, как рыба, вытащенная на лёд, и рухнул вниз.

— Ты чего! Не вздумай сдохнуть! Будешь пленным! — обиженно пнул лежащего попаданец и покачнулся. Кожаный что-то нечленораздельно замычал в ответ.

— Пошли домой, кожаный… — пробормотал советский Рэмбо, приподняв пленного за шиворот. Он немного кривовато нацепил ему на голову валяющийся тут же мешок и обвязал это творение для надёжности верёвкой. Из-под мешка раздались хриплые звуки.

— Ничего! Сейчас до дома доберёмся — расскажешь, как мелочь по карманам тырил! — весёлость захватила нашего диверсанта.

В траншее, где-то за поворотом, вдруг началась суета — дурная и беспорядочная. Послышались крики, команды, громкие вопли — и всё это подозрительно быстро переросло в тяжёлый топот бегущих ног. Лёха, улыбаясь, молча выдернул чеку из второй гранаты, приподнялся и ловко метнул её за поворот траншеи — точно туда, где уже шумела делегация желающих познакомиться с ним поближе. Через секунду грянул взрыв, и вместе с ним донеслись крики уже в другой тональности — пронзительные, срывающиеся на визг и с хрипотцой. Топот стал стремительно удаляться.

— Ну вот! А мы даже ещё и знакомиться не начали! — рассмеялся попаданец.

С трудом вытолкав пленного из траншеи, Лёха перебрался через бруствер сам и, пригнувшись, поволок свою добычу вперёд, по серой, пыльной земле нейтральной полосы. Первый десяток шагов он преодолел на автомате, почти не дыша — как будто тело само знало, что делать, без участия мозга. Только на втором десятке метров он вдруг сообразил, что тащит пленного не скрываясь — во весь рост.

Мгновение он даже замедлил шаг, в недоумении, как бы глядя на себя со стороны. А ведь действительно — не ползёт, не на четвереньках, а прямо и гордо, тащит на спине этого франкистского придурка.

Но только он об этом подумал — как из вражеской траншеи донеслись новые крики. Короткие, резкие. И сразу за ними — захлопали выстрелы. Пули прошили воздух в нескольких метрах от него, затрещали по сухим комьям земли, по кустам — но, к счастью, не попали.

— Ах вот вы как…

Лёха сбросил пленного, гордо встал лицом к врагу, как ему казалось — ловким движением выхватил «Браунинг», и, придерживая одну руку другой, как на соревнованиях по спортивной стрельбе, стал стрелять в ответ.

Бах-бах-бах-бах — клац! Затвор встал на задержку.

Ответом ему стали несколько вспышек выстрелов совсем недалеко, метрах в тридцати.

Наш герой не стал пригибаться. Он отважно продолжил атаку неприятеля с какой-то сумасшедшей смесью злости и восторга. Всё это время, пока он ползал сегодня, они прижимались к земле, как крысы в подвале — юркие и невидимые. А тут — пожалуйста! Вставай и воюй! Это же так просто — в полный рост, как человек. Как воин.

Он выхватил третью гранату, выдернул чеку, запустил её, стараясь попасть в мелькающие вспышки. Грохнул взрыв. Потом последовала ещё одна. Он швырял их с жутким азартом, почти с наслаждением. Они рвались, расцветая огненными цветами в ночи, производя восхищающий его грохот. Пули рвали воздух всё ближе — одна пролетела так близко, что Лёха явственно почувствовал её, как будто ветер стеганул по щеке.

Весело. Страшно. И смешно.

Он засмеялся — коротко и нервно.

Эх, гранаты кончились…

А потом увидел пленного. Тот лежал у его ног, уткнувшись лицом в землю. Видимо, контужен или просто потерял сознание от удара лопатой. Лёха схватил его за ворот, дёрнул, перевернул, снова закинул тело на плечо. Вроде тощий — а тяжёлый, зараза. Мяса мало, значит — мослы да кости.

Ослик Иа рванул прочь от вражеских траншей — туда, где, по его мнению, должны были быть свои. В полный рост, с висящим на плече телом пленного, как с мешком картошки. Только гораздо тяжелее. Пленный слабо шевелился, что-то мычал и безвольно болтался, ударяясь коленями и ботинками о Лёхины бока и спину.