Московское золото и нежная попа комсомолки. Часть Пятая (СИ) - Хренов Алексей - Страница 34

На схемах были графики — высоты, скорости, дальности, кривые скороподъёмности. Судя по всему, расчёты касались попыток перехвата атакующих бомбардировщиков взлетающими с аэродрома истребителями. Новейший советский И-16 и новейшие немецкие «Хенкели» и «Дорнье». Он молча провёл пальцем по извилистой линии, обозначающей траекторию подъёма.

Контр-адмирал поднялся и медленно прошёлся по кабинету. Всё ясно.

Во-первых — истребители не успевают. Если не барражируют заранее в воздухе. Ни по какой из кривых они не догоняют бомбардировщики, если те уже в небе. А это значит… он даже потёр руки, подавляя возбуждение. Значит, внезапный удар возможен! Если атаковать первым — с воздуха, без объявления, внезапно — шансов у противника почти не остаётся. Проклятые янки со своим Перл-Харбором! Конечно, не сейчас, но всё-таки… мысль интриговала. Хотя, конечно, надо всё проверить, прежде чем выносить своё суждение.

Во-вторых — и, возможно, главное, что его буквально привело в восторг — надпись на одном из листов, сделанная по-русски, размашисто, печатными буквами:

«План ЗАХВАТА КИТАЯ».

Китая. Китая! Значит, Советы всерьёз планируют захват Китая. Не просто вмешательство, не только помощь, а захват. А это многое меняет. Армия, с которой флот грызётся за влияние, похоже, вляпалась в Китае по самые уши.

Иноуэ сжал тонкие губы:.

— Эти безумцы из Генштаба армии уже полностью увязли в Китае, а теперь лезут к русским… Флоту придётся спасать страну снова. Это вам не китаянок трахать! — злорадно подумал Иноуэ-сан.

Значит, пора готовить переброску новейших флотских самолётов на континентальные базы. Срочно форсировать ввод в строй авианосца «Сорю» и срочно готовить переход полностью на монопланы. Новый A5M «Claude» конечно хорош, но русский И-16 выглядит сильнее… А значит, надо пнуть этих лентяев из промышленности и заставить их сделать новый самолёт на замену «Claude» с нормальными убирающимися шасси, как у русских.

Он снова сел, задумчиво глядя на последнюю страницу.

Да. И, пожалуй, третье, не менее важно — надо поддержать Ямамото-сан. Открыто влезать в его конфликт с руководством страны — неразумно, но негласно и осторожно — непременно надо помочь.

Ямамото-сан этого заслуживает.

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

Ночь под Бельчите выдалась тёмной, как у негра в за… в душе у демона, и такой же влажной и липкой. Трое почти невидимых теней, выписанных лично начальником разведки легиона «Кондор» аж из самого Берлина, бесшумно крались по разбитому полю, усыпанному воронками всех калибров и поросшему уже высохшей на ярком испанском солнце травой, цепляющейся за ноги.

Возглавлял небольшой отряд из отдела диверсий и саботажа Абвера лейтенант Шмухель — настоящий белокурый ариец, раздражённый всем на свете. Его чуть не отчислили с курсов Абвера, когда, получив задание «отстрелить мишеням яйца», он на полном серьёзе поинтересовался: какие именно начальство желает отчекрыжить — исключительно левые или только правые? И ведь отстрелил, как и приказали, в шахматном порядке. С тех пор у него прочно закрепилась слава снайпера с патологическим чувством юмора.

За ним, тихо пыхтя, как паровоз на парах, крался здоровенный фельдфебель Шварц, на первом же занятии по бесшумному убийству сломавший тренировочному манекену деревянный череп и жаловавшийся на «слишком мягкий материал». Увешанный большей половиной припасов и оружия группы, бывший мясник из Баварии пёр как танк, но удивительно производя минимум шума.

Замыкал небольшую процессию рядовой Микаэль Шайзенигер. Тихий и скромный отличник, помимо своей любви к змеям, зубным врачам и допросам, отличался какой-то сверхъестественной способностью находить дорогу и обходить засады.

— Вижу проход, — прошипел Шмухель и ткнул пальцем в проволоку, которая уже давно не имела колючек.

Группа обошла секрет республиканцев с такой лёгкостью, что даже как-то неловко стало. Где испанская бдительность? Где бдительные часовые? Где стрельба в темноту по каждому шороху?

— Эти ленивые свиньи опять спят, — прошипел лейтенант, глядя на пустую траншею. — Где нам теперь этих пленных мудаков ловить! Идём к сортирам. Там у них всегда душевная жизнь кипит.

— Поймаем кого-нибудь с расстёгнутыми штанами — вот тогда и начнётся настоящий Блицкриг. Молниеносный удар по тылу, так сказать…

Группа призраков поменяла направление в сторону зоны повышенной ароматности.

— Ахтунг, шаги, — прогнусавил мясник. Группа быстро слилась с рельефом местности, прикинувшись темными пятнами.

Из-за угла траншеи появился некто в кожанке, гарцующий вприпрыжку по направлению к выкопанным удобствам. Он направился к ближайшей точке, замер на несколько секунд, облегченно что то произнёс и стал поливать со священным сосредоточением. Закончив процесс, кожаный развернулся, сделал пару шагов, закурил и поинтересовался в пустоту:

— Где, мать его, часовой⁈ — раздражённо буркнул он по-немецки, окинув взглядом пустую траншею.

— О как! По-нашему, — мысленно удивился Шмухель и кивнул Шварцу.

Фельдфебель, демонстрируя чудеса грации, не свойственной туше с кулаками такого размера, метнулся к кожаному и смачно приложил его с размаха по голове кулаком.

— Ты что творишь, идиот! — прошипел Шмухель, наблюдая, как комиссар с тихим «Хррр!» складывается пополам. — У него сейчас позвоночник в трусы высыпался! Я кого допрашивать буду!

И тут — конечно, как же без этого! — из-за угла, зевая и куря, появилась морда часового.

Реакции испанского нарушителя дисциплины позавидовал бы ловец змей. Миг он смотрел на заваленного комиссара, на гиганта с кулаками, на Шмухеля… и не стал разбираться. Вопя не своим голосом «АЛАРМААА!», он испарился в темноте с такой скоростью, что пули не успели за ним.

Из глубины траншеи щёлкнул затвор и раздался первый выстрел — БАХ! Потом ещё — БАХ! А потом — трижды БАХ! Мир вокруг моментально перешёл от состояния сонной неподвижности к истерике, полной шума и веселья.

— Шайзе! — взвыл Шмухель, думая, что теперь он до конца жизни будет ненавидеть слово «сортир». — Уходим! Они проснулись!

— А я говорил, что опять будет одно дерьмо! — заорал Шайзенигер, перелетая через бруствер и в душе мечтая родиться заново и стать как просила бабушка — бухгалтером.

Шварц, не теряя времени, закинул кожаного на плечо, как мешок с картошкой, в один прыжок миновал бруствер и помчался прочь от республиканских позиций — в сторону здравого смысла.

Начало октября 1937 года. Где в полях под Бельчите, окрестности Сарагоссы.

Они снова куда-то поползли. В какой-то момент наш герой случайно заметил, что его товарищи где-то потерялись. Лёха лёг и уставился в темноту, размышляя над тем странным поворотом, в который их завело это ночное блуждание. Звать остальных он не решался — слишком уж близко находилась вражеская линия, и каждый звук мог обернуться бедой. Это было отвратительно. Но что поделать — придётся брать пленного в одиночку!

Он допил остаток из фляги. Жидкости оказалось подозрительно много. Пахло спиртом, но в затуманенный мозг пришло сравнение со вкусом ослиной мочи. Однако жажду напиток утолял отлично — и на том спасибо. Лёха остался разочарован внезапно опустевшей ёмкостью. Он потряс фляжку, пытаясь добыть ещё хоть немного.

Внутри него стало разгораться тепло, будто кто-то тихонько поджёг внутренности. Он снял шлем, потрогал лоб, нахмурился, надел обратно и снова пополз. Вперёд. Как он себе этот «вперёд» представлял.

Сквозь рваный проход в проволоке он медленно протиснулся на другую сторону и подполз к брустверу, выложенному из мешков с песком. Оттуда, с той стороны, доносились приглушённые голоса и шаги по деревянному настилу.

Лёха замер. Несколько секунд — или минут — он просто лежал, прислушиваясь, пытаясь различить шумы. Наконец, решившись, он осторожно приподнялся и выглянул из-за бруствера.

Траншея, к которой он подполз, была почти такой же глубины, как и те, что копали республиканские ребята под Бельчите — может, чуть поуже, зато она была шикарно обложена мешками с песком. Узкий, выдолбленный в глине ход, пахнущий потом, металлом и мокрыми тряпками. Лёха поднял голову — и тут увидел, как кто-то неспешно вышагивает из-за поворота.