Хроники новуса II (СИ) - Сторбаш Н.В. - Страница 2

Я сел иначе, подогнул под себя колени, чтоб согреть задницу, и задумался, как же быть дальше. Как смотреть брату Арносу в глаза? Сейчас я не сомневался в том, что меня пытались отравить. За предательство наказание должно быть иным, как и говорил магистр. Что командор задумает в следующий раз? В келье ко мне не подобраться, ем я из общего котла с другими новусами. Не станет же брат Арнос убивать меня прямо на уроке?

Задумавшись, я не сразу услышал тихий, похожий на шелест, шум, будто прямо за стенами гулял сильный ветер или бились волны. Я навострил уши — делать-то всё едино нечего — ан нет, теперь на голоса похоже. Вернее сказать, на один голос. Он шептал-наговаривал verbum культа: «Revelatio veritatis illuminat animam». Мне даже стало стыдно, ведь я так и не смог приладить эти слова к себе, слишком уж они чуждые и неудобные, как одежда не по чину да с чужого плеча. И смысл их тоже непонятен. Откровение истины освещает душу! С душой-то всё понятно. Откровение — это вроде как открытие, то бишь сказать что-то. Истина значит, правда. Освещать — это показывать, делать видимым, зримым. Выходит, заветные слова культа означают: «Говорить правду всё равно что показывать душу». Ну, наверное, оно так и есть, вот только культ не упоминает, дурно это или хорошо. Я тоже могу сказать, что ягода кислая, но промолчать, ядовитая она или нет.

А голос всё не умолкал. Он нашептывал про верность культу, про воздаяние за добро и зло, еще что-то. Наверное, услышь я это раньше, перепугался бы до смерти и прикипел бы всей душой к культу, ведь вокруг сплошной камень, из-за толстой двери не доносится ни звука, может, подумал бы, что это глас того древа Сфирры, что растет во дворе замка. Но я уже пережил две попытки убийства, издевки Фалдоса и видения о каменном море, знал о колдовских зельях, что могут исцелить рану в один миг. Шепчущим голосом в пустой келье меня уж не напугать. Так что я отхлебнул из кувшина, устроился поудобнее и заснул.

Сколько времени я провел в той конуре… Без единого лучика света, без съестного, без петушиного крика или других звуков, кроме неугомонного шепота, было не разобрать. Я спал, когда хотелось спать, справлял нужду в дыру, пил воду, вспоминал былое и ждал. И почему магистр сказал, что это сложное испытание? Гораздо тяжелее было лежать после порки в скрипящей лачуге, слушать злобные придирки Пятки, чувствовать грызущий голод в кишках, ждать, когда же вернется Воробей, надеяться на лишний глоток скудной похлебки и думать, что я уже никогда не исцелюсь, не окрепну, останусь калекой и буду уповать лишь на людскую милость. А какая там милость, если эти самые люди меня и приговорили к порке?

Когда-нибудь нас отсюда выпустят. Если только… аж дрожь берет от эдакой мысли… если только командор не велит оставить меня тут навсегда. А вдруг уже? Вдруг всех уже вызволили, один я сижу тут. Сколько должно времени пройти, чтоб я убедился в этой мысли? Вода скоро закончится, там осталось-то пару глотков.

Я решил перестать пить, чтоб поберечь воду. И вот теперь стало страшно. Что мне тот голос, шепчущий о муках после предательства? Лишь бы открылась дверь!

Когда загремели запоры, я едва не разрыдался от облегчения, но сумел удержаться от слез, встал, наклонив голову, дождался, пока откроют дверь, и зажмурил глаза, ослепленный ярким светом.

— Ты… — вздохнул брат Арнос. — Сам выйти можешь?

Я приоткрыл один глаз, выбрался из комнатушки и с наслаждением потянулся. Как мне этого не хватало! И с каких пор обычный фонарь в одну свечу горит так ярко? За братом Арносом я увидел нескольких новусов. Кто-то держался ровно, а кого-то тащили под руки, один тихонько всхлипывал и что-то бормотал.

— Благодарю, брат Арнос, — сказал я хрипло. Отвык за эти дни говорить. — И не держу на тебя зла. То был приказ.

Жаль, из-за накативших слез я не смог толком разглядеть его лица. Зол ли он? Рад ли? Или огорчен?

— Идем дальше!

Пара шагов в сторону. Брат Арнос снял засов, открыл дверь. Там в дальнем углу сидел брат новус из Фалдосовых, его лоб был в крови. От света он дернулся, закрыл лицо руками и взмолился:

— Не… не убивай! Я верен культу! Всё сделаю! Выполню всё, что скажешь! — и разрыдался.

— Выходи! — велел брат Арнос.

— Да! Да! Конечно! Я сейчас!

И он пополз к выходу, плотно зажмурившись.

Все, кого вызволял брат Арнос, нелегко пережили это испытание. Кое-кого даже пришлось выволакивать силой, а кто-то, например, Ренар, вышел сам с гордо поднятой головой. Жаль, что я пропустил, как открывали келью Фалдоса. Я бы с удовольствием посмотрел на то, как он ползает на четвереньках.

Не вышел лишь один новус. Когда Арнос открыл дверь, мы увидели скорчившийся труп с вывернутыми суставами и странными ранами, будто его кожу тянули в разные стороны, пока не разорвали, как гнилую тряпку.

— Вот так выглядит смерть от предательства, — сказал Арнос.

Мы медленно поднимались по лестнице. Эдмер еле ноги волочил, и мне с Ренаром пришлось тащить его на себе, как и после пожара. Фалдос громко рассказывал, что это испытание выеденного яйца не стоит, разве что живот от голода свело, а так подземелья в замке его отца пострашнее будут, оттуда на своих ногах еще никто не выходил.

Я тихо спросил у Ренара:

— Тебе с того кубка дурно не было?

— Нет, — ответил он.

Эдмер сказал то же самое.

— А тебе как? — покосился Ренар.

— Да так, живот прихватило. Устал враскоряку над дырой сидеть.

Отрава. Всё-таки отрава. Я глянул на пятно света, что плыло по ступеням выше. Брат Арнос… Какими же глазами отныне смотреть на тебя?

После нескольких подъемов и поворотов мы оказались перед большой двойной дверью, у нас в деревне бывали ворота поменьше. Створки распахнулись, и мы вошли вслед за братом Арносом в огромную залу. Не просто огромную, а прямо громаднющую. Потолок был так высок — хоть яблони сажай. Стены сплошь глухие, без единого окошка, зато свечей наставили видимо-невидимо, от густого запаха воска аж голова закружилась. Или это от столь яркого света? Или от почти забытых просторов? Я уж привык, что куда ни глянь взгляд упирается в камень, а тут было где разгуляться!

Новусы возле меня утирали слезы, да я и сам нет-нет да и проходился рукавом по лицу. От одного лишь тусклого фонаря нам глаза резало, а от стольких свечей и вовсе дурно становилось. Сквозь пелену я видел очертания людей, какие-то яркие пятна по стенам и что-то большое в глубине залы.

Брат Арнос неумолимо шел вперед, а мы следовали за ним, как утята за уткой. Были слышны чьи-то шепотки, короткие смешки. Ну да, мы же только что из подземной темницы вышли, сами не особо чисты, и одежда вся замялась, волосы всклокочены, еще и слезы…

Когда мы добрели до нужного места, брат Арнос велел встать нам в один ряд. Кое-как я разглядел перед собой ступени, ведущие к помосту, а на нем стоял магистр культа в окружении богато одетых мужчин. На стене за ними был высечен огромный — от потолка до пола — герб культа, его выступающие грани горели золотом и слепили даже привычный глаз.

— Новусы, преклонить колено! — рявкнул брат Арнос.

Мы все опустились наземь.

— Испытание прошло восемнадцать новусов. Найден один предатель.

— Кто? — послышалось с помоста.

— Милик из рода Ротенвальд.

— Отозвать новусов из земель Ротенвальдов и не посылать им подмоги в течение пяти лет. Увеличить подать. Если есть спорные земли, передать их другим. Запретить продавать на их землях наши товары! — и едва слышно: — Лурик, смотри, на сей раз не ошибись.

— Не извольте сомневаться.

Лурик… знакомое имя. Я прищурился и разглядел среди магистрова окружения командора. Это ведь его имя! Любопытно, каково ему видеть меня живым и здоровым? Удивлен ли он? Зол? Или огорчен? Теперь надо смотреть в оба, чтоб вновь не попасть в его капкан.

— Новусы, повторяйте за мной! — вновь провозгласил магистр. — Перед великим древом Сфирры клянусь!