Хроники новуса II (СИ) - Сторбаш Н.В. - Страница 1

Боль давила и выжигала нутро. Вот если бы я мог свернуться калачиком, сразу стало бы легче, но я держался прямо, стиснув зубы и сжав кулаки. Долго нам еще тут стоять? Всё уже сказано и выпито, так чего тянуть?

Магистр неторопливо обвел нас внимательным взглядом. По моему лицу скатилась капля пота. Лишь однажды мне было также дурно: когда после первой или второй моей стряпни резко прихватило живот, и вот пока я бежал к заднему двору, пока распутывал веревку на портках — время тянулось невыносимо медленно. Сейчас было похоже, только облегчить эту боль не получится, всего лишь сняв штаны.

— Вас ждет немало испытаний. Obstacula ipsa via sunt — препятствия и есть путь. И первое начнется прямо сейчас. Кому-то оно покажется pervilis, ничтожным, а кто-то будет до конца дней вспоминать его с ужасом. Испытание тишиной очистит ваше тело и душу, и вы принесете клятву верности в гербовом зале культа Revelatio.

Его слова текли мимо тягучей липкой жижей. Вся моя воля сейчас была направлена лишь на то, чтобы удержаться на ногах и не морщиться от боли. Потому я не сразу заметил, как брат Арнос позвал всех новусов следовать за ним, только тычок под ребра от Ренара привел меня в разум.

Лестница. Бесконечные ступени вниз. Каждый шаг отдавался в животе. К боли я почти притерпелся, не впервой, но накатила жуткая слабость. Я еле шел, держась за стену, ноги стали тряпичными, как у куклы. Один за другим пропадали новусы, шедшие передо мной, я толком не замечал, как и куда они девались, пока брат Арнос не втолкнул меня в какой-то проход. Я треснулся лбом, согнулся, и дверь тут же захлопнулась. Наглухо.

Темень хоть глаз выколи. Ни единого проблеска. Я со стоном упал на каменный пол и скрючился, обхватив колени руками. Нет, это ни капли не помогало, теперь к горлу еще и дурнота подступила. Прикусив губу, я нащупал стену за спиной и медленно пополз вдоль нее. Голова как-то слишком быстро уперлась в другую стену, в углу я наткнулся на что-то непонятное, потрогал — вроде бы кувшин и вроде бы с водой. Пополз дальше — снова стена, и в том углу была дырка в полу, небольшая, едва ли с руку толщиной. Поворот — еще одна стена, с дверью. Что-то меня смутило во всем этом, но сейчас было не до того.

Я вернулся к дырке и попытался выплюнуть ту дрянь, которой меня опоили. Не идет, зараза! Ударил себя в живот — боль радостно окатила с ног до головы, но жадное нутро никак не хотело отдавать своё. Вспомнил, как надо мной, еще совсем мальцом в короткой рубахе, пошутили деревенские мальчишки, сказали, что если пощекочу себе горлышко изнутри, получу подарок. Подарок и впрямь вышел, забрызгал всю рубаху, а потом мать задала мне изрядную трепку. Я засунул пальцы в рот, разинул пошире — к горлу на миг что-то подступило и тут же трусливо укатилось назад. Ну, давай же! Еще одна попытка. И снова никак. Видать, брюхо так изголодалось за ночь, что не хотело отдавать даже мерзкое пойло, что рвало его на части. В третий раз я пропихнул пальцы так глубоко, что даже поцарапал что-то, зато всё пошло наружу.

Когда я вывернул кишки, боль притихла, но слабость навалилась такая, что я едва смог откатиться от дыры назад и сразу же ударился спиной о стену. Какое-то время я лежал и просто дышал. Сердце выплясывало в груди, то замирая, то пускаясь в бешеную скачку, в голове было мутно, пол подо мной качался туда-сюда, и непонятно, это от того пойла чудилось или на самом деле всё пошло кувырком.

Я не знал, сколько так провалялся — было слишком темно и тихо. Открыв глаза, я даже подумал, что ослеп, пока не вспомнил, что было прежде. Это испытание! Хотелось пить, во рту был мерзкий привкус. Я попытался встать и ударился головой о потолок. Что же это за клетушка такая? Ощупал стены — три шага в одну сторону, два шага в другую, ни стоя, ни лежа не выпрямиться. Дотянулся до кувшина, глотнул воды — аж в голове прояснилось, а вот съестное сюда положить забыли. Впрочем, голода я не чувствовал, живот всё еще побаливал, да и слабость никуда не ушла. Зато теперь я мог обдумать, что же со мной случилось, почему мне стало так дурно после того кубка. Как там говорил магистр? Нельзя кому-то говорить слова. Нельзя вредить культу словом или делом. Нельзя нарушать приказы.

Хмм, а что, если я навредил кому-то из культа? Эдмеру, например. Я же ему навредил! Поджег его келью, и он чуть не задохся. Но тогда почему Фалдос стоял, как ни в чем не бывало? Он ведь ранил меня, разбил нос другому, а еще по его наущению нещадно колотили ренаровых новусов, значит, и его должно было затронуть то пойло. Но перед глазами почему-то стоял брат Арнос с опущенной головой.

Знал ли он, что так будет? Знал. Он же сам сказал: «Пока приказа нет…». Брат Арнос предупреждал. Однажды он уже попытался меня убить — когда не сказал verbum и запихал ядро в глотку. Кто-то иной помер бы или превратился бы в чудище вроде Ломача. А сейчас он, видать, добавил в кубок какую-то отраву, не сам, конечно, а по наущению командора. Тогда почему я живой? Может, мало подсыпал? Пожалел меня? Или я оказался крепче, чем та отрава? Или помогло то, что во мне два ядра, а не одно?

Выпитая вода вновь что-то разбередила в моем животе, так что я свернулся и стал пережидать боль. На камнях лежать было холодно, я продрог до зубовного стука. Отодвинулся от стены, обхватил колени руками и затрясся, пережидая приступ холода. Вдруг вспомнились отчимовы слова.

Море камней и льда… Море — это такое большое озеро из соленой воды, которое раскинулось от берега и прямо до неба, проходящие сказители так говорили. А если там не вода, а сплошь камни да лед? Значит, это зима, вся вода застыла, и из ледяных глыб торчат скалы. Или это крошечная каморка в огромном замке, в которой только и есть, что стены из камней да лютый холод?

Пылает в огне вода. Как это может быть? Водой огонь тушат. Не бывает так, чтобы вода горела. Но я все же растопил льды в моем каменном море, увидал бесконечные волны, а потом поджег их так, как прежде поджег свои сарай и дом. Я вновь увидел красочные языки пламени, что вздымались к небу, окрашивая его в багрянец, почувствовал ярый жар, что опалял кожу и согревал кости. Подымались серые хлопья пепла, их подхватывал неугомонный ветер и швырял в лица людей.

Ветер из пепла и стали. Пепельный ветер я видел как будто воочию, а как в нем может быть сталь? Она же тяжелая. А потом вспомнил ножи Колтая, что летали и жалили, как взбешенные осы. За клубами пепла не разглядеть их блеска. Я закрыл глаза, чтоб не ослепнуть от серых облаков, и почуял порыв ветра на щеке от пролетевшего мимо ножа, вспыхнувшую и тут же умолкшую боль в ухе, по которому чиркнуло лезвие.

Стирает жизнь навсегда. Море еще пылало, в огне плавились камни, бурлила вода, горел сам воздух, клубы пепла заволокли всё от земли до неба. Исчезли городские стены, дома с соломенными крышами, зеленые поля, пастбища, реки, дороги, леса. Исчез даже я. Осталась лишь серая мгла, непроглядная, как ночь.

Я открыл глаза и шумно вдохнул. Я жив. Я есть. И это было magnifice! Великолепно!

Мои спина и ноги упирались в противоположные стены, камень еще холодил кожу, но я не мерз. И живот больше не болел. Даже кровь внутри меня бежала как-то иначе — легко и в то же время яростно.

Что-то изменилось во мне, но я пока не знал, что именно. Если бы не стены, я выскочил бы в поле и мчался бы, пока не закончатся силы.

Потянулся к кувшину и выхлебал с треть воды. Наверное, зря. Кто знает, сколько мне тут сидеть? Может, день-другой, а может, и всю неделю. И кто знает, сколько я уже здесь просидел!

Скорее всего, я мог снова нырнуть туда, в отчимовы слова, снова ощутить и тот жгучий холод, и жар пылающего моря, и липкость серого пепла… Но я не хотел. Там, внутри, не страшно, просто слишком много всего. Как после самого развеселого деревенского праздника, когда обожрешься вкуснейшими пирогами и обопьешься сладкой медовицей, на другой день хочется тишины и простой кашицы на воде.