Я - Товарищ Сталин (СИ) - Цуцаев Андрей - Страница 10

Свет лампы стал тусклее, и Сергей почувствовал, как усталость накатывает волнами. Он встал, прошелся по кабинету, разминая затекшие плечи. Окно выходило на Красную площадь, где фонари отбрасывали желтые круги света на брусчатку. Он подумал о будущем — о 1937 годе, о войне, о миллионах жизней, которые он хотел спасти. Но каждый шаг в этой игре требовал компромиссов, и он боялся, что эти компромиссы могут сделать его тем, кем он не совсем хотел становиться.

Он вернулся к столу, взял перо и написал еще одну заметку: «Следить за собой. Не стать клоном Сталина». Затем закрыл блокнот, выключил лампу и вышел из кабинета. В коридоре его ждали охранники, тихо переговариваясь. Они проводили его до Мерседеса, стоявшего во дворе. Водитель молча открыл дверцу. Сергей сел сзади, чувствуя холодную кожу сидений. Машина тронулась, и он закрыл глаза, позволяя гулу двигателя заглушить мысли. Завтра будет уже новый бой. И он должен быть готов.

Зубалово, июль 1924 года

Сергей проснулся в своей спальне на даче в Зубалово, разбуженный мягким светом июльского утра, пробивавшимся сквозь тонкие льняные шторы. Половицы слегка поскрипывали под ногами прислуги, а из кухни доносился звон посуды и аромат свежесваренного кофе. После вчерашнего напряженного заседания ЦК, где он переиграл Зиновьева, укрепив свой контроль над партийным аппаратом, Сергей чувствовал усталость. Победа была важной, но хрупкой — Троцкий подозрительно молчал, он был не тот человек, который легко откажется от власти. Каменев чего-то выжидал, а Зиновьев наверняка готовил ответный удар, подговаривая своих сторонников. Сегодня Сергей решил отложить политику и посвятить день семье. Ему нужно было выстроить с ними связь, не только чтобы убедительно играть роль Сталина, но, и чтобы сохранить в себе человечность, которая, как он боялся, могла утонуть в паутине интриг и власти.

Он встал, надел простую серую гимнастерку, слегка потрепанную на локтях, с едва заметным пятном от чернил на рукаве, и спустился в столовую. Там уже сидела Надежда за длинным деревянным столом, покрытым белой скатертью с вышитыми красными ромашками. На столе стояли глиняные миски с гречневой кашей, нарезанный ржаной хлеб, масло в фарфоровой масленке с потрескавшейся глазурью, кувшин с квасом и медный чайник, от которого поднимался ароматный пар. Надежда, в строгом сером платье с высоким воротом, выглядела усталой, но ее глаза потеплели, когда она заметила Сергея. Она аккуратно складывала салфетки, ее движения были размеренными, но в них чувствовалась привычная энергия.

— Иосиф, ты редко встаешь так рано, — сказала она, наливая чай в чашку с тонким золотым ободком, слегка потускневшим от времени. — Обычно ты до ночи с бумагами. Что-то изменилось? Или это из-за вчерашнего заседания? Слышала, там было жарко.

Сергей сел напротив, стараясь улыбнуться. Он все еще учился быть Сталиным в семейной жизни — сдержанным, но не холодным, внимательным, но не слишком мягким. Его опыт подсказывал, что любая неосторожность могла вызвать подозрения, особенно у Надежды, чья наблюдательность была почти пугающей. Он взял чашку, чувствуя тепло фарфора под пальцами, и вдохнул аромат травяного чая.

— Хочу провести день с вами, — ответил он, стараясь говорить спокойно. — Василий вчера болтал о жуках и своей «крепости» в саду. Яков говорил о технике. Пора и их послушать, а не только доклады товарищей.

Надежда посмотрела на него с легким удивлением, ее рука замерла на ручке чайника. Она привыкла, что Сталин — настоящий Сталин — редко находил время для семьи, поглощенный партийными делами. Ее взгляд задержался на нем, словно она пыталась разгадать, что скрывается за его словами.

— Это непривычно, — сказала она, слегка улыбнувшись. — Ты всегда был занят — дела, встречи, бумаги. Василий будет в восторге, он вчера весь вечер строил что-то в саду. Но Яков… он стал таким замкнутым. Ты заметил? Иногда я не знаю, как к нему подступиться.

Сергей кивнул, чувствуя укол вины. Яков, сын Сталина от Екатерины Сванидзе, был для него загадкой. Шестнадцатилетний подросток, худой и молчаливый, казался отстраненным, словно не доверял отцу. Сергей знал из исторических книг, что отношения Сталина с Яковом были полны недопонимания, и он хотел изменить это, хотя бы ради того, чтобы защитить мальчика от трагической судьбы, о которой знал из будущего. Он отрезал кусок хлеба, намазал его тонким слоем масла и сказал:

— Я поговорю с ним. Он в том возрасте, когда нужно найти себя. Может, его интерес к технике — это начало его жизненного пути. Помогу, если он захочет.

Надежда посмотрела на него внимательно, ее глаза сузились, словно она искала подвох.

— Ты стал мягче, Иосиф, — сказала она, ее голос был тихим, но теплым. — Раньше ты редко говорил о детях. Это из-за Ленина? Его смерть тебя так тронула?

Сергей почувствовал, как ее слова задели его. Он знал, что должен быть осторожнее — Надежда замечала малейшие изменения в его поведении, и любое отклонение от привычного Сталина могло вызвать вопросы.

— Может быть, — ответил он, глядя в чашку, где чай слегка дрожал от его движений. — Смерть Владимира Ильича заставила задуматься. О том, что важно. О семье, о будущем. Дела в Кремле никуда не денутся, но дети… они не должны чувствовать себя забытыми.

Надежда кивнула, но ее взгляд остался настороженным.

— Будь осторожен, — сказала она, ставя чайник на подставку. — Яков все чувствует, а Василий смотрит на тебя, как на героя. Они верят в тебя, Иосиф. Не подведи их.

Сергей почувствовал, как ее слова бьют в цель. Он допил чай, стараясь скрыть напряжение, и сказал:

— Где они сейчас? Хочу их увидеть.

— Василий в саду, строит свою «крепость», — ответила Надежда, указывая на окно, за которым виднелась лужайка, усыпанная гравием. — Яков в своей комнате, читает. Попробуй с ним поговорить, но не дави. Он не любит, когда его заставляют.

Сергей кивнул и вышел на веранду, где утренний воздух был пропитан запахом свежескошенной травы, сосновой хвои и легкой сырости от пруда. Сад окружал двухэтажный деревянный дом с темно-зеленым фасадом, слегка облупившимся от июльской жары. Яблони и вишни покрылись молодой листвой, их ветви слегка покачивались на ветру. У пруда, окруженного ивами, блестела вода, отражая голубое небо. Василий копошился у беседки, увитой засохшим плющом, складывая ветки и камни в «крепость». Его светлые волосы растрепались, а лицо светилось энтузиазмом.

— Папа! — крикнул он, заметив Сергея, и помахал рукой, держа в другой блестящего черного жука. — Смотри, я строю замок! Он будет как в сказке, с башней! А этот жук — мой генерал! Поможешь?

Сергей улыбнулся, чувствуя, как душевное тепло Василия контрастирует с холодной расчетливостью Кремля. Он присел рядом, взяв толстую ветку и вбивая ее в землю, чтобы укрепить «стену».

— Хороший замок, — сказал он, подмигнув. — Но знаешь, настоящие крепости строят из стали. Хочешь, расскажу, как делают танки? Они сильнее твоего жука.

Василий кивнул, его глаза загорелись, как маленькие фонари.

— А танки быстрее поезда? — спросил он, теребя жука, который пытался уползти. — И могут стрелять? Расскажи!

Сергей рассмеялся, его смех был искренним, что удивило его самого. Он начал рассказывать о танках, стараясь объяснить просто: как работает двигатель, как гусеницы позволяют ехать по грязи, как пушка пробивает стены. Василий слушал, открыв рот, задавая вопросы быстрее, чем Сергей успевал отвечать.

— А можно мне увидеть танк? — спросил он, когда Сергей закончил. — Настоящий, не в книжке!

— Может, и увидишь, — ответил Сергей, вбивая еще одну ветку. — Но сначала построй свою крепость так, чтобы ни один танк не пробил. Давай сделаем башню.

Они провели почти час, складывая камни и ветки, пока «крепость» не стала напоминать небольшой форт с неровными стенами. Василий болтал без умолку, рассказывая о жуках, которые, по его словам, были «как солдаты», и о том, как он хочет стать «командиром танков». Сергей слушал, чувствуя, как тепло мальчика согревает его, но его мысли возвращались к Якову. Он знал, что должен поговорить с ним, пока момент не упущен.