Бремя власти I (СИ) - Ладыгин Иван - Страница 30

— Ну, и чего тебе надо… — начал Песец. — Может яичницу с бекончиком?

Я вытащил из глубокого кармана трофей. Тяжелый, теплый, пульсирующий мерзкой жизнью комок черной плоти с багровыми прожилками. Сердце Князя Бездны.

Степан остолбенел. Его единственный глаз расширился до невероятных размеров, лицо побелело, как мел. Он узнал. Узнал по описаниям, по легендам, по тому, как от мерзкой вещицы веяло запредельным злом.

— Ты… Ты чертов ДЕМОНОПОКЛОННИК⁈ — прошипел он, хрипло, с ненавистью и ужасом. Он рванулся ко мне, огромный кулак с золотыми кольцами понесся к моей голове. — Гад! Да я тебя…

У меня не было сил на долгую возню. Остатки адреналина хлынули по венам, я совершил немыслимый, последний рывок. Мгновенно вскочив, я уклонился от медленного удара и всадил мужику короткий, точечный апперкот в челюсть. Не для убийства. Для выключения. Степан Песец осел на пол, как подкошенный дуб, с глухим стуком.

— Прости, старик, — прошептал я, запирая дверь кухни на засов. — Времени мало.

Я подошел к плите, зажег газовую горелку, она вспыхнула синим шипящим пламенем. Достал огромную, закопченную чугунную сковороду. Бросил в нее демоническое сердце. Оно зашипело, зачавкало, выпуская клубы вонючего черного дыма. Я стоял, опершись о столешницу, и смотрел, как мерзкая плоть темнеет, покрывается корочкой, теряя свою пульсацию. Запах стоял невыносимый — жженой резины, гниющего мяса и серы. Но сквозь него пробивался… другой. Густой, мясной, почти аппетитный. Я добавил лука, соли и немного перца.

Мы — то, что мы едим. Но это глупость. Мы — то, во что верим. Вот истина. Я верил в свою волю. В свою победу. В свет, который сожрет эту тьму.

Когда «бифштекс» был приготовлен, он оказался угольно-черным, с багровыми прожилками. Я сгреб его на тарелку. Уселся за стол. Налил бокальчик вина. Взял нож и вилку. Руки слегка дрожали. Тело звало на помощь.

Я отрезал кусок. Плотный, волокнистый. Запах… странно притягательный. Засунул в рот. Зажевал. На вкус… как очень жесткая, пережаренная печенка. С привкусом пепла и крови. И силы. Огромной, дикой, хаотической силы, хлынувшей в меня, как бурлящая лава!

Я вскрикнул от боли! Казалось, жилы сейчас лопнут! Хаос рванул наружу, выжигая меня изнутри! Но я верил. Верил в свою волю. В свой свет. В свое право поглотить эту силу и сделать ее своей. Я сжал зубы, впиваясь ногтями в стол. Мысленно выстроил Щит. Не для отражения. Для контроля. Для трансформации.

Моя сила. Мой свет. Мой порядок.

Хаотическая энергия, вопя, упиралась, бодалась и кусалась, но воля сжимала ее, как кузнечные клещи. Выжигала скверну. Превращала черное пламя в чистое золото Эфира. Я чувствовал, как мой иссохший, разорванный источник не просто наполняется — он расширяется! Трещины на его стенках срастаются, укрепляются. Энергетические каналы, бывшие жалкими ручейками, превращались в полноводные реки! Боль сменилась экстазом чистой, неукротимой силы, заливающей каждую клеточку! Языки золотого пламени на миг лизнули мою кожу, не причиняя никакого вреда, лишь сжигая грязь и усталость. Тело выпрямилось, боль исчезла. Я чувствовал себя… восстановленным. Не просто целым. Сильнее, чем до битвы.

Уровень? Судя по наполненности источника… Теперь я был твердым Арканистом. Шестьдесят, может семьдесят Эфов. И каналы теперь могли выдержать куда больше нагрузок.

Я доел последний кусок. Утопил это дело вином. Тарелка опустела. От демонического сердца осталась лишь горсть гари на сковороде.

Я встал. Полный сил. Ясности. Злости на себя за проявленную слабость, которую пришлось показывать… Но вместе с ней было и холодное удовлетворение от сделанного. Я взглянул на грудь. Деревянная пуля… почему-то стала медной. Теплой на ощупь. Артефакт сам признал мою инициацию. Теперь я был медным охотником. Неплохо для начала.

Я подошел к выходу, открыл дверь кухни. Степан Песец за мое спиной лежал на полу, похрапывая. Бритоголовый бармен и пара здоровенных шестерок уже суетились рядом, почуяв неладное.

— Эй! — крикнул я, делая испуганное лицо. — Быстро! Степану плохо! Упал тут! Дышит тяжело! Человек пожилой! Наверное, сердце! Вызовите лекаря! Скорее!

Хаос мгновенно взметнулся. Бармен завопил, шестерки бросились поднимать босса, кто-то побежал за водой. А я тем временем слился с суматохой, проскользнул через толпу ошалевших посетителей бара и вышел в прохладную весеннюю ночь.

Я торопливо зашагал подальше от Медвежьей Берлоги, растворяясь в серых сумерках Петербурга. Дворец ждал. Император-двойник ждал. Крым ждал. Но игра продолжалась. И теперь у меня были новые карты. И новая пуля на шее…

Двое мужчин в темных, неброских плащах стояли в тени напротив бара знаменитого криминального авторитета. Их лица были скрыты под глубокими капюшонами. Один, что постарше, с медной пулей, едва видневшейся на груди, держал в руках компактный бинокль с затемненными стеклами. Другой, помоложе, нервно переминался с ноги на ногу.

— Видишь? — спросил старший, не опуская бинокль. — Вышел. Абсолютно целый. Не то что полчаса назад.

— Там что? Пиво целебное подают? Как он…? — младший качнул головой в сторону бара, откуда доносились крики и суета. — Там же переполох. Песец…

— Не наше дело. Задание — следить за ним. Капитан хочет знать все. Куда пойдет, с кем встретится. — Старший следил, как фигура Соломона Козлова, в походном кожаном доспехе и с медной пулей на шее, быстро шагает по мостовой, явно направляясь в центр города. — Иди за ним. Держи дистанцию. Я предупреждаю: он может чуять слежку.

Младший кивнул и растворился в темноте переулка, двигаясь параллельно цели, используя тени и выступы зданий.

Соломон шел быстро, уверенно. Ни шатаний, ни признаков недавней смертельной усталости. Он свернул на соседний проспект, сливаясь с редкими ночными прохожими. Наблюдатель следовал за ним, как тень, опытный и незаметный.

Но когда Соломон поравнялся с огромной, мрачной громадой Зимнего дворца, он вдруг… остановился. Не оглядываясь. Просто встал, будто раздумывая. Младший наблюдатель замер в тени арки, стараясь не дышать.

Соломон повернул голову. Не в его сторону. А в сторону темного переулка напротив дворца. Его глаза, казалось, на мгновение сверкнули в темноте — не серым, а старым, холодным янтарем. Он улыбнулся. Тонко, едва заметно. Потом шагнул вперед — не к воротам дворца, а вдоль его высокой стены. И в следующее мгновение, когда запоздалая туча накрыла луну, его фигура растворилась. Исчезла. Будто его и не было.

Младший наблюдатель выскочил из укрытия, подбежал к тому месту. Ничего. Пустая мостовая. Тень от фонаря. Пар из водосточной трубы. Он обвел растерянным взглядом улицу, дворцовую стену, темный переулок. Ничего.

— Провал… — прошептал он в подол плаща, активируя крошечный передатчик-камушек. — Объект… исчез. У дворца. Почти наверняка почуял слежку. Повторяю, объект исчез.

В тени арки напротив старший наблюдатель хмыкнул, не столько разочарованно, сколько с уважительной горечью. Капитан Орловская не зря предупреждала. Этот Козлов был куда опаснее и хитрее, чем казался. И явно принадлежал к числу высшей аристократии…

«Человек я простой. Ром, свиная грудинка, яичница — вот и всё, что мне нужно. Да вон тот мыс, с которого видны корабли, проходящие по морю… Как меня называть? Ну что же, зовите меня капитаном…»

Стивенсон

Петербургский рассвет только начинал красить небо грязновато-розовыми мазками, когда я тенью просочился обратно в свои роскошные «тюремные» покои. Стрелки на часах стояли на четверке. Это было то время, когда даже самые бдительные стражники уже начинали поклевывать носами. Запах воска, дорогих духов и чего-то затхлого ударил в нос после вонючей свободы улиц. На кровати сидел… я. Вернее, Николай. Мой доппельгангер. Он встретил меня взглядом, в котором смешались сонливость, тревога и жгучее любопытство.