Тактик 3 (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar" - Страница 35

Внутри, на куче гнилой соломы, сидела фигура. Когда свет ударил ему в глаза, он вздрогнул и прикрылся рукой. Это был бледный от недостатка света молодой человек, лет двадцати.

Он был страшно худым, измождённым, его одежда превратилась в лохмотья. Но даже сквозь грязь и страдания в нем угадывалась былая стать. А в его глазах, когда он привык к свету и посмотрел на вошедших, не было страха. В них горела холодная, неугасимая ненависть. Ненависть к своим тюремщикам, к этому месту, ко всему миру, который допустил это. Это был Кносс, сын советника Петурио. Шесть месяцев в подвалах Цербера не сломили его, а напротив, закалили.

— На выход, — коротко бросил Грохот.

Кносс смотрел на него с недоверием, явно ожидая подвоха. Он решил, что его ведут на очередную пытку или вообще на казнь. Он медленно поднялся на ноги, готовый дорого продать свою жизнь, даже будучи безоружным.

Командир разбойников, видя его состояние, добавил, смягчив голос:

— Ты свободен. Мы друзья твоего отца и «не-друзья» Цербера.

Эти слова подействовали на Кносса сильнее, чем удар. Он замер, не веря своим ушам. Отец? Его отец, которого он всегда считал сломленным и запуганным рабом короля и злобного Цербера, смог освободить его? Это было невозможно. Это был бред.

— Кто вы? — хрипло спросил он.

— Строители… Строители светлого будущего. Видишь, кое-какой демонтаж производим, — ответил Грохот. — А теперь пошли. У нас мало времени.

Он посторонился, полностью открывая выход из камеры. Кносс колебался ещё мгновение, а затем, увидев, что это не сон и не ловушка, что дверь его темницы действительно открыта, шагнул через порог.

Шагнул из ада на свободу.

Вслед за ним из соседних камер начали выпускать и других заключённых, тех, кто был осужден по политическим мотивам. Им раздавали оружие, отобранное у стражи. Тюрьма, бывшая символом тирании, превращалась в арсенал и вербовочный пункт для повстанцев.

Кносса вывели из тюрьмы. Его не прятали в тёмных переулках. Наоборот. Мой план требовал демонстрации. На него накинули чистый плащ, а сопровождать его поставили четырёх бойцов Грохота, переодетых в форму городской стражи. Они выглядели как почётный конвой, сопровождающий важную персону.

Их маршрут был просчитан до минуты и пролегал мимо ратуши.

В это самое время я, оставив Рэда и основной отряд у входа на Арену, уже был там. Используя суматоху и общую нервозность, я под видом королевского курьера невозбранно прошёл в унылое здание и без труда нашёл кабинет советника.

Петурио был там, как я и ожидал. Он на каком-то невероятном уровне чувствовал, что в его городе что-то происходит, чувствовал, что с его сыном что-то творится и не мог работать. Он стоял у окна, глядя на площадь невидящим взглядом, и ждал. Быть может, он ждал завершения нашего безумного разговора.

Я вошёл без стука. Он резко обернулся, и на его лице промелькнул испуг.

— Время пришло, Второй советник, — сказал я, кладя на его стол заранее подготовленный документ.

Это был фальшивый приказ, составленный на основе старых и никому не нужных образцов, которые мы стащили из ратуши, когда производили разведку.

На нём стояла поддельная, но очень похожая печать короля и воеводы Архая.

Приказ предписывал всем частям гарнизона, находящимся в городе, в казармах, немедленно выступать на северные границы для отражения внезапного набега орков, которые якобы жгут там деревни. Это была дезинформация, призванная увести из города последние лояльные короне войска.

Петурио смотрел то на приказ, то на меня. Он всё ещё колебался. Он долго-долго, словно наполнял кузнечные меха своими лёгкими, с шумом вдохнул. Страх перед Цербером был слишком силён.

— Посмотрите в окно, советник, — тихо сказал я.

Он подошёл к окну. И увидел. По улице, в сопровождении четверых «стражников», шёл его сын. Живой. Свободный. Он шёл не в кандалах, а с гордо поднятой головой, направляясь прямо к дому своего отца.

Это был последний аргумент. Молот, разбивший остатки его сомнений. Я видел, как в его глазах что-то изменилось. Страх уступил место стальной решимости. Он понял, что мы, безумные заговорщики, выполнили свою часть сделки. Мы вернули ему сына. Мы дали ему то, чего не мог дать ему ни король, ни Цербер — надежду.

Теперь был его черёд делать ход.

Он молча отвернулся от окна, взял со стола приказ, даже не взглянув на него, и не сказав мне ни слова, быстрым, уверенным шагом направился к выходу из кабинета. Его семенящая походка исчезла. Теперь он шёл как человек, знающий, что ему нужно делать. Он шёл в сторону армейских казарм, чтобы лично передать приказ воеводе Архаю. Его слово, слово первого советника, подкреплённое официальной бумагой, не вызовет подозрений.

Ещё одна шестерня сдвинулась и собиралась убрать другую важную деталь общей картины, чтобы открыть дорогу новому.

Административная власть в лице Петурио только что перешла на нашу сторону. Город был почти наш. Оставалось лишь сорвать главный плод с этого дерева хаоса — убить короля. И это должно было произойти прямо сейчас, на залитой солнцем и кровью Арене Ворона.

Глава 17

Ферзь покидает доску

Я не видел этого своими глазами, но благодаря магии «Роя» — знал.

Сейчас, всё ещё в плаще королевского гонца, я стоял на крыше высокой мастерской у северных ворот, чувствуя, как холодный камень под сапогами впитывает тепло моего тела, и прокручивал сцену в голове с точностью часового механизма, который я сам спроектировал и завёл.

Каждая деталь, каждое слово, каждый жест были частью моего плана. Сейчас, в эту самую минуту, самый тихий и незаметный винтик государственной машины, советник Петурио Дегри, должен был с оглушительным скрежетом сорваться со своей резьбы и запустить необратимый процесс разрушения.

Ветер шептал о переменах.

Он приносил с севера запах дождя и пыли, смешанный с дымом кузниц — обычные для столицы ароматы.

Но сегодня даже воздух казался наэлектризованным, готовым взорваться искрами. Я прислушался к далёкому гулу Арены. Даже отсюда было слышно, как нарастает ярость толпы. Время шло. Каждая секунда была на счету.

Я представлял это так, словно смотрел пьесу, для которой сам написал сценарий. Двор главных армейских казарм. Пыльный плац, окружённый унылыми двухэтажными постройками из серого камня, почерневшего от времени и дыма. Ленивое полуденное солнце пробивалось сквозь редкие облака, отбрасывая острые тени от знамён и деревянных болванчиков-манекенов для отработки ударов.

Несколько солдат слоняются без дела, их кольчуги звякают от каждого движения, другие чистят оружие, методично водя точильными камнями по лезвиям, третьи дремлют в тени, положив голову на руки и посапывая. Обычная гарнизонная жизнь, пропитанная скукой и запахом дешёвой похлёбки из расположенных в углу казарм.

«Статичная ситуация. Уровень бдительности — минимальный. Идеальные условия для внедрения дезинформации», — автоматически отметил я, продолжая мысленно прокручивать сцену.

И в эту сонную идиллию, как камень, брошенный в болото, врывается Петурио Дегри. Человек, который ещё вчера был для всех невидимкой, серой мышью, боящейся собственной тени. Но сейчас он увидел своего сына живым. Увидел в нём искру надежды там, где раньше была только чёрная пустота отчаяния.

Часовые у ворот — двое здоровенных детин в потёртых латах с гербом королевства на груди, наверняка сначала даже не сразу поняли, кто это.

Солнце било им в глаза, и силуэт бегущего человека сначала был лишь тёмным пятном на фоне яркого света. Они машинально сделали шаг вперёд, приподняв алебарды, готовясь произнести заученную фразу.

Армейцы редко видели Петурио и помнили его как суетливого, сгорбленного старика в гражданской одежде, который всегда семенил, опустив глаза, и старался быть незаметным. Он был для них частью городского пейзажа, не более опасным, чем уличный голубь или бродячая собака. Военные привыкли, что он появляется изредка, что-то тихо бормочет про налоги или поставки зерна и тут же исчезает как тень.