Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 9

Но это не из-за отсутствия патриотизма. Чаще всего господам генералам (а еще полковникам и прочим офицерским чинам), после выхода в отставку просто некуда возвращаться. Имений на исторической родине нет, родители умерли, их дома обветшали, а сами господа офицеры из Череповецкого уезда жили только на жалованье, как и подавляющее большинство дворян Российской империи. Кажется, таких насчитывается 98%?

Поэтому, выслужив свои «календари», оставались доживать свой век на пенсионе там, где их заставала отставка. А тех, кто получил в наследство хоть какое-то поместье или иную недвижимость, возвращался к родным пенатам в лавровых венках, можно посчитать по пальцам.

Генерал-майор в отставке Григорий Алексеевич Калиновский являлся одним из исключений. У него-то есть имение неподалеку от города (и всего-то семьдесят верст) и двухэтажный каменный дом на Дворянской улице.

С генералом мне сталкиваться не доводилось. Знаю, что есть у нас такой, в храме встречались, но коли он в поле зрения следствия и полиции не попадал, зачем он мне нужен? Возможно, если бы я посещал Дворянское собрание, заходил с визитами к представителям своего сословия, так и познакомились бы. И он мне не нужен был, а уж я-то ему тем более.

Двухэтажный, да еще и каменный дом для Череповца — тоже редкость. У Милютина, у братьев Демидовых, да у купчихи Волковой. Кажется, еще у кого-то есть, сразу не вспомню. У остальных первый этаж из камня, второй из дерева. Вон, даже у самой известной дворянской фамилии в наших краях — Верещагиных, дом деревянный. Слышал, что они его собираются продавать, подумывал даже — а не купить ли, потом раздумал. Зачем мне огромный дом на один год? Если только потешить свое самолюбие — мол, живу в доме, где родился великий художник-баталист. Но не стоит оно того. Купить-то куплю, но потом мне двухэтажный дом не продать.

При желании, дом Калиновского можно назвать и особняком, и городской усадьбой. Расположен не прямо по улице, а в глубине, а вокруг деревья и кусты. Есть еще флигель, какие-то службы. Возможно — каретный сарай, и конюшня. Но, в принципе, не обязательно. Если нет надобности разъезжать туда-сюда, то коней и коляску можно и напрокат взять. Лошади, если их держать просто так, удовольствие дорогое. А помимо лошадей еще и конюх понадобится, и кучер. Так что, свои выезды имеют только те, кому жизненно важно в течение дня перемещаться часто и быстро.

Не люблю я городских усадеб. Все закрыто от чужих глаз, соседей мало. Случись что — свидетелей не отыщешь.

Около входа меня встретил городовой Смирнов.

— Здравия желаю, ваше высокоблагородие, — козырнул Федор, а я лишь кивнул и протянул ему руку.

Может, не полагается мне с нижними чинами здороваться за руку, но они это ценят. Да и не в армии мы.

— Здесь? — на всякий случай уточнил я, кивая на дверь. Мог ведь хозяин и в сарае удавиться, и на конюшне. Его усадьба, где хочет, там и вешается.

— Так точно. В кабинете удавленник.

В сопровождении городового прошел внутрь. Дом хороший, но запущенный. Такое впечатление, что здесь убираются крайне редко. А для большого дома и прислуги нужно много. И где, кстати, прислуга?

Поднялись наверх, на второй этаж. В коридоре, около раскрытых дверей в кабинет, уткнулся лицом в стенку плачущий старик. Скорее всего, слуга покойного. Значит, первый свидетель у меня есть. Как отрыдается, так и допрошу.

А посредине комнаты стоял недовольный доктор Федышенский и рычал на Савушкина:

— Н-ну? Снимать-то его кто станет? Мне прикажете? Или мне прямо на весу осмотр проводить?

— Сейчас его высокоблагородие следователь прибудет, осмотрит удавленника, место преступления, тогда и снимем, — спокойно отозвался Спиридон Савушкин. — Он тут давно висит, повисит еще немножечко.

— За Чернавским послали? — обреченно вздохнул лекарь. — Вам что, своей работы мало? Если Чернавский, сразу скажет, что здесь убийство произошло, даже если убийства никакого нет. В крайнем случае наш следователь сам кого нибудь подвесит. Да, господин унтер-офицер, а с чего вы взяли, что висит он давно? Вы что, лекарем или фельдшером стали?

Эх, не любят доктора, если кто-то пытается проявить собственную эрудицию. Понимаю. Сам слишком умных не люблю.

Но Спиридона Савушкина так просто с толку не сбить.

— Господин доктор, а тут и лекарем быть не нужно — холодный он, и давненько. Всю ночь провисел, и утро.

Михаил Терентьевич стоял спиной ко мне, поэтому не видел, что я остановился и внимательно слушаю. Зато Савушкин, завидев следователя, воспрянул духом. Понятно, что полиции не улыбается заполучить лишнее преступление (если оно имеет место быть), но ворчание лекаря немало всех забавляло.

— Михаил Терентьевич, вы опять занимаетесь сокрытием преступлений? — поинтересовался я. — Чему полицейских чинов учите?

От неожиданности, доктор вздрогнул. Терпеть не могу, когда заходят со спины и пугают, поэтому сам всегда захожу, но здесь уж сам бог велел. К тому же, я имел на это моральное право. Ишь, поклеп на следователя возводит. Если дедушка сам повесился, возражать не стану. Тьфу ты, выразился неудачно. Я к тому, что, если это самоубийство, так и ладно, но если нет, извините.

— Здравствуйте, господа, — вскинул я ладонь к фуражке, поприветствовав и нижних чинов, и доктора. Ручкаться не стал (Федышинский, небось, из анатомички, а Спиридон признался, что труп щупал), зато сразу же принялся за осмотр.

Итак, что мы видим? А видим мы покойника, как уже сказано выше, болтающегося посередине комнаты. Одет отставной генерал в цивильное платье — серый сюртук, штаны в полоску. Одна нога обута в туфлю, вторая в носке, а туфля валяется. Значит, слетела.

Расстояние от пола до ног примерно… Нет, глазомер штука ненадежная, лучше измерить с помощью специального инструмента.

Вытащив свою линейку из папочки, принялся замерять.

Значит, еще раз. Расстояние между полом и ногами покойного составляет одиннадцать с половиной вершков. По привычке переведя в сантиметры, прикинул, что это будет 50 сантиметров.

Высота потолка не чрезмерная по здешним понятиям — две сажени, бывают потолки и повыше, в потолке крюк, сквозь который проходит веревка. Но она, веревка, то есть, не просто привязана к крюку, а проходит через этот крюк, а потом уходит в дальний конец комнаты и привязана к чему-то в стене. Веревка длинная, свободный конец еще сажени две, что нехарактерно для удавленников. Они, как правило, обрезают ровно такой кусок, который требуется, чтобы повеситься. Веревка, кстати, новенькая, не обмятая. Значит, ее специально для такого случая приобрели.

Узел шикарный, сложный, мы его развязывать не станем, оставим так, как он есть, только чуть сдвинем, посмотрим, а что под ним? Ага, а в стену вбит еще один крюк. Интересно, он для чего?

Тот, что в потолке, я знаю — к нему прицепляют люстру или жирандоль со свечами, а те, кто идет в ногу со временем, вешает керосиновую лампу. А в стене? Впрочем, мало ли для чего мог предназначаться крюк в стене. Картину повесить, какое-нибудь красивое оружие прицепить. Часы, наконец. И впрямь — в стене еще кое-где крюки торчат, только где картины или какие-нибудь погремушки?

И мебели почему-то в кабинете мало. Пара стульев (один валяется почти под телом), письменный стол и книжный шкаф. А кабинет-то большой. Вон там, словно бы пространство для дивана, а тут мог бы вписаться еще один шкаф.

Фотографа бы сюда, чтобы заснять. Или Василия Абрютина.

— Можно снимать, — дал я отмашку городовым. — Веревку перережьте, узлы не трогайте.

— Яков, стремянку тащи, — скомандовал Савушкин слуге и тот, оторвавшись от стены, отправился за лестницей.

Несмотря на возраст и кажущуюся дряхлость, старик Яков довольно быстро принес стремянку. Надо будет спросить — где она стоит?

Савушкин поставил стремянку поближе к покойнику, вытащил складной нож, раскрыл его, поднялся на пару ступенек, ухватился за веревку и приказал Смирнову и лакею:

— Придерживайте, я резать стану.