Господин следователь 9 (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич - Страница 5

— Надеюсь, вы свои шуточки при барышнях не говорили? — поинтересовался я. — Я-то уже привык к вашему черному юмору, а ведь кто-то может и не понять. Огреет вас чем-нибудь тяжелым, а мне потом дело расследовать.

— Хм… — ответил лекарь, уходя от прямого ответа, потом принялся меня осматривать и ощупывать:

— Синяк имеется, но синяк, юноша, это ерунда, переломов, на первый взгляд, нет, ребра в порядке. Когда дышите, болей нет? Кровью плюетесь? Ну-ка, вздохните поглубже.

Я задышал, а доктор побарабанил пальцами по моей груди.

— Как я и думал — ребра не сломаны. Наличествует ушиб. Встряска, конечно, сильная для организма, но он у вас молодой, так что, ничего страшного. К старости, разумеется, все скажется, но вам до старости еще далеко, — вынес доктор вердикт. — Опасаюсь, что вы, с вашим темпераментом, все равно до старости не доживете, так что, все просто отлично.

— Да, господин Парацельс, умеете вы утешать, — заметил я.

— Так к чему мне вас утешать? — усмехнулся доктор. — Вы человек умный, порой даже слишком, сами все понимаете. Кто же вас заставляет то голову под полено совать, а то и грудь под пулю? Вот, если, лет через тридцать-сорок — если доживете, когда у вас начнет болеть позвоночник, а вы станете грешить на сердце или кишечник — имейте в виду, что это вам привет из вашего бурного прошлого. Позвоночник даст знать, ребра.

Чуть было не брякнул, что будет у меня остеохондроз позвоночника, но не уверен, что нынче имеется такой термин. А коли нет термина, так и заболевания нет.

— Пуля, как я понимаю, вырвала у вас немножко мясца, ударилась о что-то твердое? — поинтересовался Федышинский

— Именно так. Зацепилась за крест святого Владимира, ударилась о часы, — подтвердил я. — Часы, конечно жаль, но жизнь они мне спасли.

— Вот видите, какая от вашего «владимира» польза, — заметил доктор. — А вы как-то жаловались — мол, нескромно все время с крестом ходить, а снимать нельзя, не положено.

— Собирался фрачный вариант заказать, но не собрался, — подтвердил я.

— Вот это правильно, — заметил доктор. — Но хорошо, что «фрачник» заказать не успели. А так, пуля ударилась об орден, срикошетила и стукнулась о часы. Радуйтесь.

— Так я и радуюсь. Но часов все равно жалко.

Осмотрев повязку, что вчера наложила акушерка, осторожно ее потрогал и сказал:

— Перевязку менять не стану, смысла не вижу. Сделано грамотно, крови нет, лучше пока не трогать, рану не бередить. Небось, Алевтина делала?

— Она самая, — подтвердил я.

— Алевтина — девка толковая. На ней вся земская больница и держится. Плохо только, что разговаривать она не любит.

— Это я заметил, — улыбнулся я. — Только в конце, когда указания давала.

— Вот, это она зря. Я ей уже говаривал — мол, Аля, иной раз и слово помогает, не только дело. А она только кивнет, улыбнется, и дальше молчит. А к больным да раненым свой подход нужен. Кого-то и похвалить надо, а кому-то, вроде вас — наглому и нахальному, указать, что все в этом мире бренно. И жизнь, она на самом-то деле короче, чем кажется молодому дураку, вроде вас. Ничего, что я вас так, попросту?

Ах ты, зараза с клистиром! Он еще и педагогикой с психологией тут занимается. Ставит на мне сомнительные эксперименты.

— То, что дурак, я и без вас знаю, — усмехнулся я. — Но чтобы умники, вроде вас, без нас делали? Вышел на улицу, а вокруг сплошные Федышинские. Не дай бог в такой мир попасть.

— Не льстите мне, юноша. Если бы я умным был — то доспал бы себе спокойно, а я сюда поехал. Четыре часа задницу по дороге бил!

— Кстати, акушерка здешняя, которую вы Алей кличете, рекомендовала к вам обратиться, если что, — вспомнил я.

— Да с такой ерундой, как у вас, даже студент справится, — хмыкнул лекарь. — Знал бы, так вообще бы не поехал. Само заживет, как на собаке.

— И чего же поехали? — слегка обиделся я. Или сделал вид, что обиделся. На Федышинского обижаться нельзя.

— А как не поехать, если на меня две ваших фурии напали? Были бы они мужского пола — разговор короткий. А эти, чуть дверь не выломали, камердинера моего с ног сшибли, меня прямо с постели вытащили. Я и говорю — фурии. Хотя… — призадумался доктор на миг, — для фурий ваши барышни слишком красивы. Скорее, гурии. Тоже нет, — покачал головой Федышинский, — таких бешеных гурий не бывает. Маленькая, которая вашей прислугой числится, даром, что гимназистка, пообещала, что она меня из ухвата пристрелит, или в болоте утопит, если я шуточки шутить не перестану, а та, что постарше — ваша невеста, сказала, что пожилых людей топить неприлично, да и болота подходящего нет. И пусть господин доктор вначале свой долг исполнит, как Гиппократ завещал, тогда подумаем, как на шуточки реагировать.

Вот тут я не выдержал и засмеялся. Определенно, Анька вредно действует на воспитанных барышень. Если бы не дурное влияние барышни-крестьянки, Леночка бы себе такие выражения не позволила. Но вообще-то, она права. Вначале следовало дождаться, пока доктор свой долг исполнит, а уж потом его и топить. Так что, учительница гимназии показала здоровый прагматизм.

— Вы на что больше обиделись? На болото или на пожилого?

— Я больше на вас обиделся, — парировал доктор. — Вроде — приличный человек, коллежский асессор, могли бы и умереть спокойно, так нет, живой. Значит, опять у меня из-за вас работа будет. Не пожелали порадовать старика. Ну, что уж теперь. У каждого свой крест. У вас — святого Владимира, а у меня следователь неугомонный.

Нет, точно, Федышинскому бы на сцену. Или писать рассказы для юмористов.

— Скажите, доктор, а почему я сознание потерял?

— Надолго? — забеспокоился он.

— Время не засекал, но по ощущениям — полминуты, может минута.

— Тогда ерунда, — успокоил меня доктор. — Пуля, она все-таки вещь, которая для организма вредна, да и удары тоже здоровью не способствуют. Все у нас связано — и грудь, и руки, и голова. Небось, еще и видения какие-нибудь были?

— Были, — кивнул я, решив, что не стоит пересказывать содержание видения или глюка. Как правильно? Если начать рассказ, доктор все равно не поймет. Ограничусь самым главным. — Привиделось, что Леночка от меня ушла, и за другого замуж вышла. Теряюсь в догадках — к чему бы это?

Я сразу же пожалел о том, что сказал. Ждал, что Михаил Терентьевич скажет что-то циничное, типа — «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», но Федышинский, улыбнулся:

— Любите вы ее. А когда ты женщину любишь, то больше всего боишься ее потерять. А когда чего-то боишься, то эти страхи тебе и мерещатся. Так что, не берите в голову, Иван Александрович. Все у вас хорошо будет. Вон — вас сразу две барышни любят. И какие барышни!

— Ваня, завтрак на кухне, горшок прикрыт полотенцем. Ешь прямо из горшка — там твоя доля оставлена. Большой самовар не трогай — он все равно пустой. В маленький я воды налила, углей подсыпала, тебе только разжечь. Кофе не ищи, я его спрятала — доктор сказал, что тебе кофе пока вредно. Никуда не ходи, тяжести не поднимай, помои я сама вынесу, как вернусь. Узнаю, что дрова тащишь или воду носишь — нажалуюсь Леночке. Я убегаю, опаздывать нельзя.

— Дуй, — милостиво разрешил я.

К тому времени, пока продрал глаза, Анька уже и печь протопила, и завтрак сготовила. Наверняка успела и Маньку накормить. Если бы не успела — постоялица бы орала.

Опаздывать на уроки и на самом деле нельзя. Мои девчонки и так провинились. Директор гимназии собирался составить разговор с учительницей, прогулявшей четыре урока, и с гимназисткой шестого класса, вообще увильнувшей от занятий на целый день, но не стал. Нехорошо, конечно, когда педагоги и учащиеся не ставят администрацию учебного учреждения в известность об отлучке, но причина была уважительной. Кто осмелится сделать выговор невесте, если ее жених ранен? А Аньке, той вообще бесполезно делать внушения. Шаркнет ножкой, вздохнет, согласится, но все сделает по-своему.