Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 8

— Да вот, Муля, Ивана Григорьевича вызвали «наверх» по делам, его точно до завтра на работе не будет. И я сейчас абсолютно свободна… Полностью свободный вечер. Вот решила пораньше домой вернуться. Займусь хоть своими цветами. Заодно пересажу те вазоны, что ты мне так любезно подарил.

Она многозначительно и даже чуть насмешливо посмотрела на меня, но я даже не смутился.

— Ах, Муля, ты даже не представляешь, как у меня цветёт меланжевая орхидея, — и старушка защебетала о растениях, вываливая на меня потоки совершенно ненужной и скучной информации.

А я стоял и терпеливо переносил всё это. Почему-то подумал, что пьесу Эмилия Глыбы она бы восприняла вполне благосклонно.

Я вежливо слушал весь этот поток сознания, не перебивая, потому что прекрасно знал: ей хочется хоть кому-то выговориться, ведь никто из окружающих ее увлечений не разделял.

Когда новости о секретах правильной внекорневой подкормки чуть иссякли и пошли на спад, я решил подкинуть дровишек и процитировал фразу из материалов к повести вышеупомянутого Эмилия Глыбы, которую давеча видел у него на столе и даже прихватил кое-какие фрагменты с собой:

— Говорят, очень хорошо в период цветения использовать органическую подкормку из древесной золы, настоя одуванчиков и навоза, — невинно заметил я и Изольда Мстиславовна впала в ступор.

— А ещё хорошо опрыскивать листья раствором дрожжей, — многозначительно сообщил я.

Изольда Мстиславовна задумалась, кивнула, затем посмотрела на меня более благосклонно.

Я порадовался, потому что на этом весь мой запас новых знаний и выращивании урожая вазонов в домашних условиях иссяк. И как поддерживать беседу дальше, я не представлял совершенно. Но Изольда Мстиславовна пришла мне на помощь: она немножко нахмурилась и вдруг сказала:

— Муля, что ты себе позволяешь⁈ О чём ты вообще думаешь⁈

Переход от удобрений к этим вопросам был настолько резким, что я завис.

— А что такое? — осторожно спросил я.

— Ты уже несколько дней или совершенно не ходишь на работу. Или приходишь, чуть покрутишься и убегаешь. Ты разве не знаешь, что терпение руководства не безгранично⁈ Уже все об этом говорят, и все тебя заметили! Из отдела кадров уже дважды прибегали и спрашивали! Муля, сколько я могу тебя прикрывать? Ты знаешь, что Сидор Петрович уже несколько раз давал объяснения Александру Григорьевичу, где ты? Говорил, что он тебя отправляет по каким-то делам. Но так продолжаться не может, Муля!

Я поморщился — этого я не знал. Но, посмотрев на Изольду Мстиславовну, а ведь нужно было что-то отвечать, и отвечать внятное, я сказал:

— Изольда Мстиславовна, буду с вами честным и откровенным. Данная ситуация, которая сейчас происходит на работе, в том числе оценка моих способностей и моей работы — это всё меня категорически не устраивает. Я планирую увольняться. Поэтому ходить на работу и заниматься нелюбимыми делами, выслушивать постоянные оскорбления и смотреть, как у меня отбирают результаты моей работы, я не собираюсь. Я себя всё-таки уважаю…

Изольда Мстиславовна опешила. Буквально на миг. На ее лице вспыхнули красные пятна, она посмотрела на меня со странным выражением, затем покачала голову и тихо сказала:

— Эх, Муля, Муля… А ведь я думал, что ты амбициозный мальчик, который знает, чего хочет…

— Изольда Мстиславовна, — ответил я, — я знаю, что хочу. Но при этом не могу допустить, чтобы мной помыкали. Я всегда, когда начинаю что-то делать, чётко вижу конечную цель, точнее конечный результат, который я должен получить. Сейчас же моими результатами работы воспользовались совершенно другие люди. Вы сами знаете и помните, сколько труда было вложено в этот советско-югославский проект. Сколько мне пришлось задействовать ресурсов, привлечь своих друзей, просить нужных людей о помощи, — и всё для того, чтобы в результате добиться хорошего, удобоваримого проекта, который не стыдно показать и Иосифу Виссарионовичу. А в результате — что вышло? Повысили Козляткина, квартиру получил тоже Козляткин, начальником отдела взяли какую-то бабищу. А я что? Что в результате получил я? А ничего! А ведь мне ещё с этими всеми людьми рассчитываться придётся. То есть использовать уже личный ресурс. То есть я вышел даже не в ноль, а в глубокий минус!

— Погоди, Муля, — тихо сказала Изольда Мстиславовна, — ты просто ещё не всё знаешь. Пройдёт время — и ты увидишь, что всё обстоит совершенно не так.

— Ну, Изольда Мстиславовна, вполне возможно, — кивнул я, — но это будет потом. Сейчас же я вижу, что всё именно так. А так меня не устраивает.

— Вот и увидишь, — строго повторила старушка. — В любом случае, как бы то ни было, Муля, но ты сейчас числишься у нас на работе, работаешь обычным методистом, поэтому изволь завтра прийти вовремя.

— Новая начальница хочет, чтобы я приходил на пятнадцать минут раньше, — проворчал я, но был перебит вредной старушкой.

— Вот и приходи раньше. Ничего с тобой не случится. Всё! Я всё сказала! И попробуй только не прийти!

Она поджала губы, развернулась и, не прощаясь, пошла, сердито цокая каблучками по асфальту, а я так и остался стоять, глядя ей вслед, и размышлял, что мне теперь делать.

Хотя одна идея таки пришла в мою измученную голову. Я же всё-таки комсорг! А что если напустить на неё моих комсомолок? К примеру, назначить комсомольское собрание на двадцать минут раньше, до работы. Или даже на полчаса. Придут всё. Да что придут — прибегут вприпрыжку. Я начну интересную лекцию и оборву на самом интересном. Мотивирую тем, что совершенно забыл, что новая начальница велела прийти раньше.

А уж девочки ей устроят.

Успокоенный таким хорошим выходом, я пошел дальше по улице. Хотя настроения совершенно не было. Я задумался — идти в коммуналку не хотелось: там были любознательные, хитрые соседи, жадные до сплетен и новостей. Они регулярно лезли в мою жизнь, постоянно нарушая мое личное пространство. С одной стороны — дружелюбие, коллективизм, добрососедство — всё это было хорошо. А вот с другой стороны — это было трудно, особенно для человека XXI века, который привык, что у него есть своё личное пространство, которое просто так не нарушалось — в моём времени это считалось моветоном.

С другой стороны — а куда же мне пойти? К родителям? К ним я тоже не хотел — ни к тем, ни к другим. Потому что, по сути, при всем моем отношении они мне были чужими людьми. И как я ни старался найти с ними общий язык, навести мосты дальше, –дело у нас совершенно не двигалось. Потому что они родителями мне не были.

И вот куда мне сейчас идти?

Друзей я как-то за это время не завёл, любимая женщина тоже не появилась. Почему у меня так происходит? Может, потому, что я абсолютно чужой человек в этом мире, в этом обществе? И, если ещё с соседями я смог навести нормальные отношения, то с друзьями и тем более с любимой женщиной, такое не проходило. А всё потому что с соседями можно было всё-таки соблюдать хоть какую-то дистанцию. А с друзьями ты рано или поздно всё равно душу и сердце открываешь. Тем более с любимой. Поэтому у меня так никого и не было.

Я опять задумался: нет, так дело не пойдёт. И хотя нет у меня любимой девушки, но тут я вспомнил медсестру, с которой мы тогда неплохо и конструктивно провели время. Ноги сами понесли меня по направлению к больнице.

По дороге я думал о том, что, в принципе, отношения у нас будут нормальными — можно сильно душу не раскрывать и оставаться друзьями, которые периодически дружат более близко.

Я заскочил в магазин в надежде купить или тортик, или хотя бы коробку конфет. Ну, конечно же, на прилавке ничего не было. Так, с пустыми руками я дошёл до больницы и расстроенно думал, как это нехорошо. Вот идёшь ты так к любимой женщине, а ничего с собой и не имеешь. Как нищеброд какой-то.

Я очень надеялся, что она будет дежурить сегодня. Потому что адрес, который она мне дала, я где-то не помню, куда засунул…

И вот возле больничной ограды я увидел кое-что странное…

Возле больничной ограды я увидел такое, что изумился: возле самой решётки, под разлогим покоцанным ясенем, чуть в стороне от главного входа, стояли… Валентина и Свинцов. И при этом довольно-таки мило разговаривали. Судя по их жестам, по тому, как они наклонялись друг к другу, было видно — это не просто служебная беседа. Хотя диалог был явно напряжённым. Но из-за расстояния я не смог разобрать ни слова.