Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 48

Я вытащил на середину комнаты скатанный в рулон ковёр. Рядышком поставил телевизор. Так-то телевизор стоял в комнате Пантелеймоновых. И хоть они уехали, а потом и Жасминов, но периодически Муза, Белла и Дуся смотрели там всякие передачи и новости. Поэтому телевизор я не забирал к себе в комнату (сам не любил смотреть ту ерунду, что показывали. А превращать собственную комнату в вечерний кинозал, не хотелось). Но так как Мулин отчим с семьёй переедет в квартиру на Котельнической, то телевизор им явно понадобится. И ковёр тоже. Я планировал забрать ещё кое-какие вещи туда, но тут уже всё решала Дуся. А вот основную мебель — мою кровать, Дусин старенький диван и шкаф со столом, я решил оставить Мише Пуговкину с супругой.

Всё-таки доходы у него несопоставимы с финансами Модеста Фёдоровича.

Дуся была уже в той квартире, а мне сейчас надлежало перенести туда ковёр и телевизор. Про остальную кучу узлов и баулов я даже говорить не хочу.

Хоть телевизор был и не очень большим, но при этом довольно тяжёлым. И я не представлял, как смогу сейчас утащить и то, и другое одновременно. Искать грузчиков в это время было уже поздно. Да, впрочем, советские люди были неприхотливы — старались сами и ремонты делать, и вещи таскать. Иногда помогали друг другу по-соседски.

О! По-соседски!

Я вспомнил это и обрадовался. Хоть в коммуналке мужиков уже, кроме меня, и не осталось, но вот сосед Василий был. И хоть мы вообще не общались от слова «никак», тем-не менее я решительно направился к двери их комнаты и постучал.

Некоторое время ничего не происходило, потом там что-то звякнуло, лязгнуло, грохнуло. Наконец, дверь распахнулась, и на пороге появился заросший патлами и седой щетиной Василий.

При виде меня он нахмурился и почесал тщедушную грудь через несвежую майку:

— Чего надо? — нелюбезно спросил он.

— Слушай, сосед, — дипломатично сказал я, — будь другом, помоги перенести ковёр на соседнюю улицу? Он не тяжёлый, просто я сам всё за раз не утащу.

— Гусь свинье не товарищ. Два раза сходишь, — буркнул Василий и захлопнул передо мной дверь.

Сказать, что я удивился — это будет ещё мягко сказано.

У соседей вообще-то было не принято отказывать на такие вот просьбы. Это я уже точно понял, прожив здесь больше трёх месяцев. А он взял и отказал. Беспричинно. И ведь просьба-то ерундовая.

Ну ладно. На нет и суда нет, как говорится.

Поэтому я сделал проще: сбегал в общагу к Мише Пуговкину и позвал его помогать. Ну а что, пусть поработает. Чем быстрее мы всё перенесём, тем быстрее они переедут.

А раз появился помощник — то носили мы всевозможное барахло аж до самого вечера. Дуся только командовала, что куда и откуда нести.

Я как раз тащил две тяжеленые сумки с Дусиными кастрюлями и чугунками, как во дворе ко мне подошёл дворник Матвей и спросил:

— Помочь?

Я уже так умахался таскать, что такой помощи отказываться не стал, поэтому лишь согласно кивнул, утирая пот со лба. Мы занесли баулы и вышли обратно во двор. Закурили.

Пользуясь уже считай, близким знакомством (ведь всем известно, что общий труд сближает даже врагов) я сказал:

— Первый раз встречаю дворника, который читает Спинозу.

Матвей прикурил и, пуская дым, улыбнулся:

— Разве где-то есть такой закон, который запрещает простому советскому дворнику читать Спинозу?

Я засмеялся:

— Нет, конечно. Просто для меня это удивительно. Никогда раньше такого не видел.

— Всё когда-то бывает в первый раз. — философски ответил Матвей и, видя мой разочарованный взгляд, добавил, — вообще-то я художник.

Я аж вытаращился на него, в немом изумлении. А Матвей продолжил:

— Война закончилась, и я понял, что жить, как все обыватели, в родном посёлке, я не могу. Решил поступать в художественный институт. Продал и раздал всё что осталось мне от родителей, и приехал в Москву. Не поступил. Решил пойти на курсы при институте. А, чтобы было где жить и что есть, пошёл дворником.

— Дела… — покачал головой я, — а как же Спиноза?

— А как постигать основы живописи, не зная метафизику бытия? — равнодушно пожал плечами Матвей и затянулся.

А на следующий день, рано-утром, на работе, не успел я зайти в кабинет, как прибежала (лично) взъерошенная Изольда Мстиславовна:

— Муля! Тебя к телефону! Иди быстрее! — воскликнула она, и, сделав большие глаза, добавила, — из Югославии звонят…

Дуся сидела и плакала.

Плакала горько и безостановочно. Уже почти час.

А я не знал, что мне с этим всем делать. Пытался уговаривать, успокаивать. Приводил доводы и аргументы, выстраивал логические цепочки — безрезультатно.

Дуся плакала.

— Ну, Дуся, ну, хватит уже, — в который раз попросил я.

— Муля-а-а-а… — наконец-то выдавила хоть что-то членораздельное Дуся.

— Что, Дуся? — забеспокоился я, — хочешь, я тебе воды принесу? Или, может, валерьянки накапать?

— Не надо мне валерьянки-и-и-и… — при последнем слове Дуся сорвалась на визг.

— А что, Дуся? — я уже начал терять терпение.

— Ы-ы-ы-ы-ы… — заголосила Дуся ещё сильнее.

— Так! — рявкнул я. — Молчать! Прекратить! Ишь, развела слякоть!

От неожиданности Дуся прекратила растекаться слезами и соплями и испуганно икнула.

— Вот так-то лучше, — проворчал я и протянул ей стакан воды, — пей и рассказывай! Кто уже тебя обидел?

Дуся, цокая зубами по стеклянным краям стакана, напилась и выдохнула:

— Ты оби-и-и-иде-е-е-ел…

Чего-чего, но вот этого я не ожидал. Аж растерялся.

— Да ладно, Дуся, — опешил я, — когда и как я тебя обидел? Жалуйся. Сейчас разберёмся.

— Ты меня выгна-а-а-ал… — опять скривилась Дуся и явно собралась разразиться очередным фонтаном слёз ещё на час.

Этого я никак допустить не мог. Поэтому опять рявкнул:

— Цыц! Не реветь! Рассказывай, откуда и куда я тебя выгнал?

— Из коммуналки-и-и-и-и… — протяжно и по-бабьи жалостливо всхлипнула Дуся.

— Погоди, Дуся, — покачал головой я и сел рядом с нею, — мы же с тобой говорили, что в этой комнате поселится Миша Пуговкин с Надей и Леночкой. Ты же была не против?

— Была-а-а-а… — приготовилась заголосить Дуся.

— Ну и вот, — развёл руками я, — ты же прекрасно знаешь, что мне выдали двухкомнатную квартиру. Так что эту комнату у меня заберёт государство. У нас, в советской стране так принято. Что тебя не устраивает? Ты же сама мечтала готовить на собственной кухне! И чтобы ванная отдельная была. Было такое?

Дуся надулась и кивнула.

— Ну вот, — словно маленькому ребёнку продолжил втолковывать я ей. — И зачем теперь плакать? Тем более, что почти все наши соседи из этой коммуналки уже разъехались. И Пантелеймоновы, и Жасминов, и Ложкина с Печкиным, и Герасим, и мы с тобой. Муза вон тоже послезавтра съезжает. Ты же сама это всё знаешь. Осталась только одна Белла. Но ты, если скучаешь, можешь же к ней сама в гости заходить. Или она к тебе.

Дуся насупилась, нехотя кивнула, вытащила из кармана юбки большой клетчатый платок и трубно высморкалась. Затем сложила платок и аккуратно сунула его обратно в карман.

— Ты сама подумай, Дуся, как хорошо будет жить в высотке этой, — рисовал безоблачное будущее, аки змей-искуситель, я, но лучше бы я этого не говорил — Дуся разревелась заново.

— Дуся… — растерянно пробормотал я: аргументы у меня закончились, терпение, кажется, тоже. — Если ты так будешь рыдать, то, конечно, ты мне намного ближе, чем все остальные. Поэтому никуда мы не переедем. Останемся в твоей любимой коммуналке. А Миша пусть разводится с женой. А дочурка их останется жить у бабушки в деревне. И от квартиры придётся отказаться. Государство не позволит мне иметь и квартиру, и комнату. Но я готов. Лишь бы ты не плакала. Отца с Машей и Ярославом, конечно, жалко. Но, думаю, они что-нибудь придумают…

Я понимаю, что мне нет оправдания и я веду себя коварно. Занимаюсь шантажом и манипуляциями. Но иначе Дусю не остановить.