Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 28

И, к слову говоря, вкусом дусиной наливки Иван Вениаминович был сражён наповал. В переносном смысле, конечно же. Мы же не алкашня какая-то, выпили по чуть-чуть и хватит. Потому что пришла Надежда Петровна и разогнала нас идти в комнату слушать Танечкины стихи.

Отвертеться не удалось, но всё равно я был чрезвычайно доволен.

Поздно вечером я вернулся обратно в коммуналку. Я был немножко пьян и почти счастлив. А что ещё для полного счастья человеку надо? Я молодой, у меня есть родители (причём аж два комплекта). У меня есть где жить, и есть работа. Более того, мне дали двухкомнатную квартиру с улучшенным комфортом, и я скоро еду в Югославию руководить съемками фильма. Великая Отечественная война шесть лет как закончена. А до новой ещё более семидесяти лет. И до развала СССР ещё целых сорок лет.

И вся жизнь у меня впереди.

Вот такой, окрылённый, мечтательно-задумчивый и чуть пьяненький, я вышел на кухню покурить.

На кухню вальяжно, переваливаясь на кривоватых лапах, вышел Букет. И был он сейчас до неприличия ярко-розово-фиолетового цвета. Словно эмо из моего мира.

— Ну, что, Букет, — сказал я ему, выпуская дым в форточку, — вот уедет завтра Ярослав в свою деревню, кто тебя красить в зелёный цвет будет? Так и останешься вонючкой.

— Я не уеду, — раздался голос Ярослава из коридора и через миг он вошёл на кухню.

— В смысле не уедешь? — даже не понял сразу я, — я уже билеты вам с Орфеем купил.

— Я передумал, — пожал плечами Ярослав. — Здесь останусь.

Я вернулся домой с вокзала, целиком и полностью довольный собой: юное дарование по имени Ярослав, удалось-таки впихнуть в поезд на Кострому. Конечно, не обошлось и без жарких дебатов, уговоров, мелкого шантажа и даже товарищеского подзатыльника, но в результате дело сделано. Бедняга Жасминов был так счастлив, что я помог ему вырваться из КПЗ, что без всякого возмущения, молча сгрёб упирающегося Ярослава и увёз его к Ложкиной и Печкину.

Вчера почти весь день ушёл на уговоры и сборы.

Дуся, вымотанная всем этим до предела, тихо посапывала на своём диванчике.

Тихонечко, на цыпочках, стараясь не разбудить её (время-то уже позднее, почти одиннадцать вечера), я снял пиджак и галстук, переобул туфли на домашние тапки и отправился по привычке (вредной, кстати, привычке) на кухню подымить перед сном.

На кухне курила Фаина Георгиевна. Печальный Букет, всё также ядовито-розового цвета, сидел на полу и, не отрываясь, смотрел на дверь комнаты Пантелеймоновых, где все эти дни спал Ярослав.

— Скучает, — проворчала Фаина Георгиевна, кивнув на Букета и мрачно выпустила струйку дыма в форточку.

— Ничего, — вздохнул я, — через пару дней привыкнет. Дети должны жить с родителями. Пусть и приёмными. В школу ходить. К труду приучаться.

— Думаешь, это правильно? — чуть нахмурилась Фаина Георгиевна, — он же так хотел с тобой тут остаться…

— Правильно, — проворчал я и вздохнул, как оно ни есть, а всё равно почему-то чувствовал себя виноватым.

— Ох, Муля, Муля… — покачала головой Фаина Георгиевна, — надо бы уже и тебе детей заводить. Своих. А ведь ты ещё даже не женат. Сколько тебе лет?

— Двадцать семь, — хмуро сказал я, — уже скоро будет двадцать восемь.

— И ты ещё не женат даже…

Я хотел сказать, мол, кто бы говорил, но не сказал. Вместо этого заметил:

— Через месяц, если всё будет нормально, едем в Югославию на съемки. Вы себе платья купили? Ну или пошили?

— У меня есть платья, — фыркнула она. — Вот ещё!

— Видел я ваши эти платья, — недовольно покосился на неё я (правда была она в домашнем халате, но всё равно). — Вам срочно нужен новый гардероб. И Рине Васильевне, между прочим, тоже.

— Нормальные у меня платья! Много ты понимаешь!

— Фаина Георгиевна, — устало сказал я (за день тоже вымотался, особенно на вокзале), — даже если не брать то, что там будут разные приёмы и товарищеские вечера, то в Белграде вы встретитесь с сестрой. Как ей будет видеть вас в этом вашем старушечьем гардеробчике? Она-то прожила в Париже, в столице моды!

— Муля… — начала Злая Фуфа, но я перебил:

— Ваши деньги Эмиль Глыба обещал вернуть. Дня через два. Вы пока по магазинам походите, присмотрите платья. А лучше в ателье закажите. Там, если не ошибаюсь, можно в самом конце платить за готовое изделие…

— Ты думаешь мне получится увидеться с Изабеллой? — тихо спросила Фаина Георгиевна и посмотрела на меня полными надежды глазами.

— Работаю над этим, — я докурил, затушил окурок и напоследок сказал, — а насчёт платьев вы всё-таки подумайте, Фаина Георгиевна. Чтобы потом не пришлось впопыхах всё делать…

— А ты о женитьбе подумай, Муля, — иронично парировала Злая Фуфа, — а то же тебя из страны не выпустят, и кто там всем руководить тогда будет?

Я вернулся в комнату, мрачнее тучи: Фаина Георгиевна была права. Миша вон озаботился этим вопросом, более того, я ему помог (надеюсь они за это время не разругаются заново), а вот о себе даже не подумал.

— Муля, — не поднимая головы от подушки сказала Дуся сонным голосом, — ты не знаешь, куда Августа Степановна и Василий Петрович уходили с чемоданами? Они что, съезжают?

— Не знаю, — проворчал я, — спи давай.

Сам же я ещё долго ворочался на кровати, мысли лезли в голову. В конце концов я плюнул на всё это — все проблемы буду решать завтра. Вот прямо с утра и начну.

Но с утра не получилось.

Только-только я умылся, привёл себя в порядок и приступил к завтраку, как прибежала Надежда Петровна. И была она вся прямо какая-то взмыленная, взъерошенная, что ли. И прямо с порога выпалила:

— Муля! Что это такое⁈ Почему я обо всём узнаю от чужих людей⁈

— Что такое? — от неожиданности я чуть не поперхнулся чаем.

— Ты едешь в гости к Танечке! У тебя свидание с ней! И ты маме не сказал! — аж задохнулась от возмущения Надежда Петровна.

— А как же Валентина? — всплеснула руками Дуся и застыла с пудингом в руках.

— Да к какой Танечке! Ты о чём⁈ — возмутился я.

— Что, хочешь сказать, ты не едешь к Котиковым на дачу? — едко прошипела Надежда Петровна, — хочешь сказать, что я всё выдумала, да?

Я пожал плечами и посмотрел на Дусю, которая, кажется, и не собиралась ставить блюдо с пудингом на стол. Так и стояла.

— Еду, — честно ответил я.

— Ну вот! — торжествующе припечатала Надежда Петровна и опять возмутилась, — а маме сказать, значит, не надо, да⁈ Пусть мама от чужих людей всё узнаёт! Ты меня в какое положение перед Ангелиной Степановной поставил⁈ Она мне, значит, звонит, а я — не в курсе! Я! Родная мать!

Она зарыдала, картинно заламывая руки.

— А как же Валентина? — растерянно пролепетала Дуся, посмотрела на меня осуждающим взглядом и решительно вернула пудинг на место — в холодильник.

Я молча, одним глотком допил остывший чай, встал, надел пиджак и галстук, и подошёл к двери, чтобы обуться.

— Тебе нечего мне сказать⁈ — закричала Надежда Петровна скандальным голосом.

— Мама, прекрати, — тихо сказал я, — меня пригласил Иван Вениаминович в мужскую компанию. Нам с ним серьёзно поговорить надо. Точнее мне нужно с ним проконсультироваться по поводу заграничной поездки. Мне, между прочим, людьми там руководить. И всякое случиться может. Это будет скучный и неинтересный разговор. Но мне очень надо. Так что не драматизируй, Тани там не будет. Скорей всего. Во-всяком случае, я очень на это надеюсь.

У Надежды Петровны вытянулось лицо.

— И вообще, — добавил я, — ты сама меня учила, что любовь любовью, а в этой семье главное — связи. Вот я и решил, что у нас с Таней может что-то получится, а может и нет. А вот с её отцом подружиться надо обязательно. Или я не прав?

— Прав, Мулечка… — прошелестела успокоенная Надежда Петровна, и лучезарно улыбнулась.

А Дуся подошла, когда я уже обулся и собирался выходить, и протянула мне коробочку:

— Возьми. Здесь кусочек пудинга. На работе потом покушаешь, Муля, — смущённо и виновато сказала она, — а то ведь не успел даже со всеми разговорами этими…