Муля, не нервируй… Книга 5 (СИ) - Фонд А. - Страница 18

Но, наконец, уже и я не выдержал и тихо сказал:

— Хватит.

От удивления она запнулась и не нашлась, что ответить, только открывала беззвучно рот, словно выброшенная на берег большая рыба.

— Если вы сказали всё, то давайте до свидания. Выход вон там. А сейчас извините, у меня обед, — с этими словами я развернулся и пошел по направлению к столовой. Вдобавок ко всему разболелась голова.

В столовой было уже много народу. Как раз час пик начался. Когда я вошёл, все головы трудящихся повернулись ко мне, словно подсолнухи к солнышку.

Другой бы на моём месте, может, и смутился бы. Но, во-первых, как я уже говорил, я был всю ночь не спавши, а, во-вторых, у меня была закалка корпоративных войн двадцать первого века. Но, главное, мне было фиолетово на их любопытные взгляды. Поэтому я бесстрастно отстоял очередь, нагрузил поднос первым-вторым и компотом, и побрёл за первый попавшийся свободный столик.

Не успел я приговорить чудесный рассольник «по-ленинградски», как прямо над моей головой опять раздался знакомый голос:

— Приятного аппетита, Муля!

Я поднял взгляд и чуть не выругался — надо мной опять стояла Марецкая. Сейчас она с трагическим видом держала поднос, на котором были тарелка с винегретом, стакан компота и огромная сладкая булка.

Худеет, видимо.

Но не отвечать было бы невежливо, поэтому я ответил:

— Спасибо. Вам тоже, — и, демонстративно потеряв к ней интерес, флегматично зачерпнул очередную ложку густого кисленького рассольника.

— Можно я присяду? — не спросила, а скорее сообщила мне Марецкая, уже усевшись рядом.

Я посмотрел по сторонам — примерно треть столиков была свободна.

Марецкая явно заметила мой взгляд, но не прокомментировала никак.

Некоторое время (секунд пять) мы молча ели. Я доел рассольник и взялся за гречку с котлетой, а Марецкая вяло ковыряла винегрет.

— Муля, — наконец первой нарушила молчание она, — давайте поговорим спокойно!

Я чуть скривился. Спокойно она поговорить хочет. Даже на «вы» перешла. И это после того, как орала на коридоре и окончательно меня задолбала.

— Когда я ем — я глух и нем, — ответил я и продолжил свирепо поедать котлету.

— Ох и шуточки у тебя, Муля! — деланно рассмеялась она кокетливым смехом и вдруг резко, без перехода, сказала мурлыкающим голосом, — Муля, верни меня обратно в проект! Главную роль должна играть я!

— Главная роль там мужская, — осторожно ответил я, — зауряд-врача будет играть актёр Пуговкин. Он по типажу и манере игры лучше всего подходит.

— Я про женскую роль! — возмущённо воскликнула она, аж вилка сердито звякнула, — её должна играть я!

— Там две роли, — я бесстрастно пододвинул к себе стакан компота из сухофруктов и отхлебнул немного. Вкусно.

— Та, которая старше! — раздражённо сказала Марецкая. — Помощницу сестры милосердия будет играть Любочка Орлова. Мы уже за всё договорились. И даже немножко порепетировали.

— Замечательно, — криво усмехнулся я и вяленько поапплодировал, — вы с Любочкой обо всём договорились и сейчас решили сообщить мне. Замечательно! Молодцы!

— Ну, раз тебе Юрин проект передали, то да, — не врубилась в мой сарказм Марецкая.

— Какой Юрин проект? — сначала не понял я. — Что за Юра?

— Проект под названием «Зауряд-врач», — терпеливо, словно дебилу, пояснила мне Марецкая, — а Юра — это Юрий Александрович Завадский. Стыдно лучшего режиссёра не знать, молодой человек!

И так она меня этим выбесила, что сам не знаю, как я вместо того, чтобы не послать её лесом, на волю, в пампасы, ответил спокойно:

— Эту роль будет играть Фаина Георгиевна Раневская. А ту, что молодая — Рина Васильевна Зелёная.

Марецкая побледнела. Несколько долгих мгновений она молчала, только желваки на скулах ходили взад-вперёд. Наконец, она выпалила, зло прищурив свои красиво накрашенные глаза:

— А вы в курсе, что Раневская — еврейка?

После этого я встал, взял поднос и молча отнёс в окошко для грязной посуды. А потом вышел из столовой. Марецкая осталась за столиком одна.

Мне она больше была не интересна. Мне она и раньше была не интересна, и как актриса, и как личность. Особо ярких ролей я за ней не замечал (то, что в СССР её вовсю хвалили и пиарили, в двадцать первом веке меня, к примеру, как зрителя, оставило полностью равнодушным, в отличие от игры той же Рины Зелёной или Фаины Раневской). А как личность? Я вдруг подумал, а если бы она не стала женой Завадского, стали бы её так выделять и давать главные роли? Да и то, как она травила Фаину Георгиевну, её вообще не красило. Да, я бы мог найти и для неё какую-нибудь роль. Не главную, конечно, но вполне хорошую. Но я всегда руководствуюсь принципом: поддерживать надо таланты, бездарности пробьются сами. И нет, я не считал, что она прямо совсем уж бездарность. Так, актриска средней руки (как и Любочка Орлова, кстати), но меня всегда раздражало то, как они легко, с весёлыми улыбками, задвигали остальных актрис. Взять хотя бы ту же самую Раневскую. А о скольки сломанных судьбах мы вообще ничего не знаем.

Поэтому я, как только вышел из столовой, так сразу выбросил Марецкую из головы.

Мне нужно было доделать документы.

Ага. Документы. Доделать.

Конечно же, мне опять не дали. После обеда неожиданно припёрся… Миша Пуговкин.

Да, прямо на работу, чего за ним ранее никогда не водилось.

— Миша, что надо? — нелюбезно спросил я его, — ночью поговорить не мог? Рядом же сидели. В общем, у тебя пять минут. Или приходи вечером. А то я сейчас прямо горю в бумагах.

— Мне сейчас надо! Извини, вчера не мог, — густо покраснел и замямлил он, — сам только что узнал. Извини, Муля.

— Ладно, говори, — вздохнул я, понимая, что с документами сегодня я снова не успеваю. — Что у тебя?

— Жена, — смущённо выпалил Пуговкин.

— Что жена? — не понял я.

— У меня, можно сказать, нет жены… — начал он и тут уже взбеленился я:

— Твою мать! Ты совсем офонарел, что ли⁈ Ты припёрся ко мне на работу, чтобы задушевно поговорить о том, что у тебя жены нет⁈ Что ты от меня хочешь, Миша? Тебя пожалеть срочно надо? Или что?

Пуговкин стал уже не красным, а бордовым и от моего крика вжал голову в плечи:

— Извини, Муля, — хрипло промямлил он, –вижу, что не вовремя. Извини. Я сам как-то, может, что придумаю…

У него был такой несчастный вид, что я заподозрил, что дело не в его внезапно вспыхнувшей тяге к семейной жизни.

— Рассказывай! — хмуро велел я, — только кратко и ёмко!

— Мы с Надей, супругой моей, на развод же подали, — начал объясняться он, — я тебе рассказывал, из-за жилплощади… и что Леночка у бабушки…

— Так, Миша! Прекращая мямлить, — покачал головой я, — твою печальную историю с обиженной из-за жилплощади супругой я помню. И помню, что обещал помочь. И помогу. Сейчас Глаша вернётся и займётся ремонтом в квартире. Это недолго. Я смотрел там: нужно обои переклеить, да по мелочам — подкрасить, потолки подбелить. Всё остальное там приличное. Как только Фаина Георгиевна переселится в ту квартиру. Мы с Дусей уйдём в её. А ты будешь жить в нашей комнате. Там вы все втроём вполне поместитесь. Пока так. Это примерно месяц подождать надо. Может, и раньше. Чуть позже я тебе постараюсь помочь с комфортабельной квартирой. После съемок в Югославии это будет сделать легче. Ты бы так своей супруге и объяснил. Миша, неужели она месяц-другой подождать не может? Люди десятилетиями ждут, в бараках вообще живут, по десять человек в одном углу ютятся. А тут гляди, какая прямо королева!

Я сердито читал нотацию ему, а он всё порывался меня перебить, но не перебивал. Наконец, я выдохся.

— Ты не так меня понял, Муля! — замахал руками Михаил.

— Так объясни, чтобы я понял правильно, — нахмурился я, голова разболелась опять.

Пуговкин помялся, повздыхал, икнул и, наконец-то, сформулировал мысль:

— Муля, я же документы в Югославию готовлю…

— Опять Югославия! — сердито буркнул я.