Ледяные объятия - Брэддон Мэри Элизабет - Страница 8

– Увы, Мартин, – ответил я, – это невозможно. Я женатый человек, и дал слово женщине, дороже которой не имею и не буду иметь в христианском мире, что никогда не оставлю ее.

Фрэнк Мартин даже не попытался скрыть ни разочарования, ни презрения к мотиву моего отказа.

Я давно привык всем делиться с женой, поэтому рассказал ей и о дебатах в Королевском обществе, и о встрече со старым товарищем.

– Но ведь ты сдержишь обещание, Ричард? – спросила она, и в ее взгляде мелькнул страх.

– Я буду верен ему, пока жив, если только ты сама, родная моя, не освободишь меня.

– Это едва ли случится, Ричард: я не способна на такие жертвы.

Я продолжал посещать собрания в Королевском обществе; обедал в клубе с Фрэнком Мартином, который представил меня своей команде, которая жаждала вдохнуть колкий арктический воздух и мечтала пройти по лабиринтам среди плавучих льдов. Я внимал им, говорил с ними – и демон Севера вновь завладел мной. Моя жена заметила, что я подпал под влияние новой силы, что дом отныне для меня не весь мир.

Однажды, после многих тревожных вопросов, ей удалось узнать мою тайну. Я вновь был одержим. Я сообщил Изабель, что присоединиться к экспедиции велит мне каждый импульс разума и каждый стук сердца, но ради нее, моей жены, отказался и от удовольствия, и от вероятной славы. Изабель со вздохом поблагодарила меня и молвила:

– Я стою между тобой и твоим предназначением, Ричард. Какой эгоисткой ты, должно быть, считаешь меня!

– Ты не эгоистка, родная: ты женщина, которая любит.

Поскольку я наотрез отказался возглавить экспедицию, капитаном единодушно был избран Фрэнк Мартин. Некий богач с авантюрной жилкой прибавил изрядную сумму к той, что выделило правительство, я тоже не поскупился, причем сделал свой взнос от души.

– Я уверен, что Данрейн поплывет с нами, – сказал Фрэнк Мартин. – Он передумает в последний момент и станет умолять, чтобы мы его взяли. Так вот, Дик, помни, – продолжил Мартин, глядя на меня, – что и в самый последний момент тебя примут в команду, а я буду рад уступить должность капитана тому, кто знает Арктику не хуже, чем кокни – Стрэнд.

Подготовка к экспедиции заняла больше времени, чем мы рассчитывали.

Шли месяцы; я тянул с отъездом из Лондона, хотя и знал, что Изабель предпочла бы вернуться в Девоншир. Я просто не мог уехать, пока снаряжают «Упование»: судно, зафрахтованное нашим меценатом, все еще стояло в доке. С командой я встречался почти ежедневно, участвовал во всех приготовлениях, корпел над картами и посредством карандаша – наставляя своих новых товарищей – проделал весь путь по арктическим просторам, столь мне памятным.

До отплытия оставалась неделя, и никто из членов команды не был так взволнован, как я. В то утро жена вдруг бросилась мне на шею, обливаясь слезами.

– Изабель, родная, что с тобой? – вскричал я.

– Ах, Ричард, ты должен плыть на «Уповании», – всхлипнула она. – Я не вправе удерживать тебя, ведь это твое предназначение. Мои эгоистичные страхи губят тебя – это видно по твоему лицу. Отправляйся в дикий и страшный мир; до сей поры Небеса направляли и хранили тебя – значит, будут направлять и хранить и впредь. Да, любимый, ты свободен от своего обещания. Разве Господь недостаточно могуществен: разве он не убережет тебя в чужих краях? – и разве здесь, если рассудить, меньше опасностей? Господь сам создал мир вечных льдов и снегов, где он там благодать. Нет, Ричард, я не впаду в отчаяние. Я не встану между тобой и славой. Нынче ночью ты говорил во сне – и уже не впервые, – твои речи были о далеких безлюдных землях, и я поняла, что сердцем ты на Севере. Так неужели я стану удерживать в рабстве своего мужа, когда его сердце упорхнуло от меня? Никогда, Ричард. Ты отправишься в эту экспедицию.

Она поцеловала меня и лишилась чувств, упав к моим ногам. Я же, ослепленный эгоизмом и одержимостью, не уразумел: здесь отвага отчаяния, которая стоила Изабель огромных душевных сил. Я думал только об ее великодушии и своем освобождении. Совсем не поздно было согласиться и взять на себя командование «Упованием». Я отблагодарил Изабель сотней поцелуев, когда милые синие глаза вновь взглянули на меня после обморока.

– Родная, этого я никогда не забуду! – воскликнул я. – Путешествие станет последним – вправду последним. Клянусь всем, что есть для меня святого. Поверь, опасность ничтожна для того, кто, подобно мне, выучился осторожности в школе тяжких испытаний.

До отплытия, повторяю, оставалась всего неделя.

– Я все выдержу, – ответила моя жена, – тем более что удар не внезапен.

– Но, любовь моя, ведь это просто разлука, и притом последняя.

– Не лукавь со мной, Ричард. Я знаю тебя, кажется, лучше, чем ты сам. Не может человек быть слугой двух господ. Твой господин – на Севере; он велит тебе оставить меня.

– Это в последний раз, Изабель.

– О да, – ответила она с глубоким вздохом. – Когда, через неделю, мы скажем друг другу: «Прощай!» – это будет наше последнее расставание.

Печаль в ее голосе казалась естественной в данных обстоятельствах, а что до смысла меланхолической фразы, я его тогда не уловил, хотя впоследствии слова не раз приходили мне на память.

– Я сошью для тебя флаг, – сказала Изабель назавтра. – Если откроешь новую землю, тебе будет приятно воздвигнуть среди пустошей Юнион Джек, а мне будет радостно знать, что я тоже приложила руку к твоему триумфу.

И она села за шитье. Мне вспомнился аналогичный случай из жизни сэра Джона Франклина[16], и поэтому я не хотел наблюдать за работой Изабель, но не мог и огорчить ее рассказом, поэтому она продолжала шить, удивляя меня веселостью, которую я считал невозможной для нее. Увы! Мне было невдомек, что приподнятое настроение есть результат героических усилий, предпринятых, чтобы я не страдал.

Моя возлюбленная добилась, чтобы я показал ей карту маршрута и раскрыл все подробности: где конкретно мы намерены устроиться на зимовку, какой участок пройдем на санях, в каких точках построим гурии[17], чтобы отметить, насколько далеко продвинулись. Она вникала в каждую мелочь путешествия с интересом, который не уступал моему собственному.

– Мне кажется, что этот далекий мир я изучила не хуже тебя, Ричард, – сказала Изабель накануне отплытия. – Я пойду по твоим следам во сне, ибо уверена, что ты будешь сниться мне каждую ночь и что сны явят истинное положение дел в твоей экспедиции. Наверняка ведь есть магнетическая связь между двумя существами, которые соединены так же прочно, как мы с тобой; значит, сон покажет мне тебя, будь ты благополучен или в опасности, доволен успехами или удручен. Я не оставлю тебя и днем – буду грезить о тебе, Ричард, милый, и прослеживать твой путь. Моя жизнь разделится надвое: томительное прозябание дома, где останется мое тело, и мистическое присутствие в тех пределах, куда полетит за тобой моя душа. А если, милый мой муж… – Изабель на этих словах прильнула ко мне, и в ее глазах вспыхнул какой-то новый огонь. – Если мне суждено умереть до твоего возвращения…

– Изабель!

– Конечно, это маловероятно, но если вдруг судьба отнимет меня у тебя, возлюбленный мой, ты узнаешь об этом тотчас, ибо в смертный час моя душа прилетит к тебе ради последнего нежного прощания, последнего взгляда на землю – чтобы ждать тебя на небесах!

Я начал было журить Изабель за приверженность древним шотландским предрассудкам, но ее речь, а сверх того взгляд, потрясли меня сильнее, чем я был готов признать даже перед самим собой. Если бы я мог сложить с себя обязанности руководителя экспедиции и остаться незапятнанным, то так бы и сделал. О, почему я не пренебрег честью, почему не пожертвовал дружбой? Почему, Господи?

Судьба влекла меня на Север, и я поддался ей. Мы отчалили в июле, а к концу августа добрались до места, которое избрали себе для зимовки. Здесь мы возвели вокруг нашего судна снеговые стены и крышу и в мрачном безлюдье приготовились ждать нового лета, когда вскроются морские льды. Та зима запомнилась мне как несказанно долгая и суровая. Я ведь уже не был беспечным холостяком, которого радуют грубые забавы матросов и который находит удовольствие в охотничьих вылазках, преследуя северных оленей по скованному льдами побережью. Я и впрямь пытался служить двум господам, и воспоминания о той, кого я покинул, нависали надо мной, стыдя и укоряя.