Дух мадам Краул и другие таинственные истории - Ле Фаню Джозеф Шеридан - Страница 4

– Погоди минутку. – Тетушка выпустила мою руку и открыла буфет. – Вроде этого?

Бросив на меня странный взгляд, она вынула и показала мне один из ключей.

– Он самый, – выпалила я тут же.

– Ты уверена? – спросила тетушка, вертя ключ.

– Да.

Увидев ключ, я почувствовала, что вот-вот упаду замертво.

– Ну хорошо, детка, – сказала тетушка задумчиво, положила ключ на место и заперла комод. – Сегодня до полудня сюда прибудет сам сквайр, и ты должна будешь ему все это рассказать. Я, наверное, скоро возьму расчет, и поэтому тебе лучше сегодня же уехать домой, а я подыщу тебе другое место, как только смогу.

Такие слова, само собой, пришлись мне как нельзя больше по сердцу.

Тетушка упаковала мои вещи и три фунта жалованья, чтобы я отвезла их домой, и в тот же день в Эпплуэйл приехал сквайр Краул – красивый мужчина лет тридцати. Я с ним виделась уже во второй раз, но разговаривала в первый.

Они переговорили с тетушкой в комнате экономки – о чем, не знаю. Я немного робела, потому что сквайр считался в Лексхо большим человеком, и не подходила, покуда меня не позвали. И сквайр с улыбкой сказал:

– Что это там тебе привиделось, малышка? Это, наверное, был сон; ты ведь знаешь – духов, домовых и других таких вещей на свете не бывает. Но, так или иначе, все же сядь, милая, и расскажи все с начала и до конца.

Когда я выложила все, он ненадолго задумался и говорит тетушке:

– Эту комнату я хорошо помню. Во времена старого сэра Оливера хромой Уиндел говорил мне, что в нише слева есть дверь – в том углу, где, как приснилось девочке, рылась моя бабушка. Ему перевалило уже за восемьдесят, когда он мне об этом рассказывал, а я был ребенком. Двадцать лет минуло с тех пор. Там давным-давно хранили столовое серебро и драгоценности, пока не устроили сейф в комнате с гобеленами; по словам Уиндела, у ключа была медная ручка, а вы говорите, что нашли такой же ключ на дне сундука, где бабушка держала свои старые веера. Правда, будет забавно, если мы найдем в нише забытые ложки или бриллианты? Пойдем-ка наверх, моя милая, покажешь нам это место.

Стоило мне переступить порог жуткой комнаты, душа моя ушла в пятки, и я крепко схватилась за тетину руку; я показала им обоим, как старая леди прошла мимо меня, и где она остановилась, и где мне привиделась открытая дверца.

У стены стоял старый пустой шкаф, а когда его отодвинули, на стенной панели и в самом деле нашлись следы дверцы; ее замочную скважину когда-то забили деревом и сровняли рубанком, а щели заделали замазкой под цвет дуба, и, если бы не торчавшие немного дверные петли, никто бы не догадался, что за шкафом была дверь.

– Ага! – сказал сквайр с чудной улыбкой. – Похоже, это оно.

За считаные минуты из замочной скважины маленьким долотом и молотком выбили затычку. Ключ, и верно, подошел; со странным поворотом и протяжным скрипом язык замка сдвинулся, и сквайр распахнул дверцу.

Внутри была другая дверца, еще диковинней первой, но без запора, и открылась она совсем легко. За ней мы увидели узкий просвет, отделанный кирпичом, с кирпичным полом и сводом; было ли там что-нибудь, мы не разглядели из-за темноты.

Тетушка зажгла свечу и подала сквайру, и тот ступил внутрь.

Тетя, стоя на цыпочках, заглядывала ему через плечо, а мне совсем ничего не было видно.

– Ха-ха! – произнес сквайр, отпрянув. – Что это? Дайте-ка мне кочергу… живо! – велел он тете.

Когда она пошла к очагу, я заглянула под руку сквайру и увидела в дальнем конце дыры то ли обезьяну, то ли чучело, сидящее на сундуке, а может старуху, самую что ни на есть сморщенную и высохшую.

– Бог мой! – вскрикнула тетушка, когда, вложив сквайру в руку кочергу, посмотрела через его плечо и заметила эту жуть. – Осторожно, сэр, что же вы делаете? Отойдите и закройте дверь!

Но вместо этого сквайр тихонечко шагнул вперед, нацелив кочергу, как меч, и ткнул чучело; оно, свалившись, рассыпалось, и осталась только кучка костей и трухи, которая почти вся бы уместилась в шляпу.

Это были детские кости, а все остальное от толчка обратилось в прах. Некоторое время сквайр с тетушкой молчали, а сквайр перевернул череп, лежавший на полу.

Я хоть и была ребенком, но все же знала в точности, о чем они думают.

– Дохлая кошка! – сказал сквайр, выходя и задувая свечу, и захлопнул дверцу. – Мы с вами, миссис Шаттерз, пойдем назад и пороемся потом на полках. Прежде всего мне нужно обсудить с вами кое-что другое, а эта девчушка пусть, как вы сказали, отправляется домой. Жалованье она получила, а еще я должен сделать ей подарок, – сказал он, похлопывая меня по плечу.

И он дал мне целый фунт, а через час я поехала в Лексхо, а оттуда – почтовой каретой домой и не могла нарадоваться, что вернулась; и – слава тебе, Господи, – дух мадам Краул ни разу с тех пор не являлся мне ни наяву, ни во сне. Но когда я стала взрослой, моя тетушка как-то провела сутки у меня в Литтлхэме; она рассказала, что, конечно же, это был маленький мальчик, которого так давно искали; мерзкая старая ведьма заперла его и бросила умирать в темной дыре, где никто не слышал его криков, мольбы и стука, а его шляпу кинула у воды, чтобы люди подумали, будто он утонул. Платье мальчика от первого же касания рассыпалось в пыль в той самой дыре, где нашли кости. Но зато осталась пригоршня гагатовых пуговиц и нож с зеленой рукояткой, а еще две монетки по пенни, которые, наверное, лежали в карманах у бедного мальчугана, когда он попался в ловушку и в последний раз видел свет. А среди бумаг сквайра нашлось объявление, которое напечатали, когда мальчик пропал, – старый сквайр думал, что он, быть может, убежал или его украли цыгане; там упоминались среди примет нож с зеленой рукояткой и пуговицы из гагата. Вот и все, что я хотела рассказать про старую госпожу Краул из Эпплуэйл-Хаус.

Перевод Е. Токаревой

Нет на свете места прелестнее тихого городка Голден-Фрайерс. Он стоит на берегу безмятежного озера, в окружении нежно-лиловых гор, изборожденных глубокими ущельями; их заснеженные вершины, озаренные заходящим солнцем, словно парят в воздухе. Особенно чудесен он светлыми летними ночами, когда отзвенит на колокольне старинной церкви вечерний звон: словно зеркальца сказочных фей, серебрятся под лунными лучами стройные коньки крыш и узкие окна старинных домиков из серого песчаника, а безмолвные вязы, часовыми выстроившиеся вдоль дороги, отбрасывают на густую траву длинные черные тени.

Городок, легкий и воздушный, как паутинка, встает из озерных вод, словно по мановению волшебной палочки, и кажется, что стоит моргнуть глазом – и он исчезнет, как картинка из волшебного фонаря, отраженная туманной ночной дымкой.

Вот такой тихой летней ночью луна щедро заливала лучами солидный фасад голден-фрайерсской таверны «Святой Георгий и Дракон», украшенный большой старинной вывеской, пожалуй, самой нарядной в Англии. Таверна стоит на самом берегу озера; парадное крыльцо выходит на проезжую дорогу, огибающую берег. По другую сторону дороги, меж двух высоких шестов, и висит, покачиваясь, знаменитая вывеска, ярко раскрашенная, в ажурной, щедро позолоченной раме кованого железа.

В обеденном зале «Святого Георгия и Дракона» отдыхали после дневных трудов трое или четверо завсегдатаев этого мирного пристанища.

Стены уютного зала были обшиты дубовыми панелями; и, поскольку в здешних краях даже в летние месяцы воздух бывает прохладным, как случилось и в этот вечер, в камине весело полыхали дрова. Яркое пламя бросало на стены и потолок пляшущие блики, в то же время не переполняя комнату излишним жаром.

По одну сторону от очага отдыхал доктор Торви, городской врач, знавший слабые места всех обитателей Голден-Фрайерса и умевший назначить каждому самое лучшее, только ему подходящее лекарство. Это был дородный джентльмен с жизнерадостным смехом, охочий до любых новостей, как важных, так и малозначительных. В вечерний час он любил выкурить трубку-другую и пропустить стаканчик пунша с кусочком лимонной кожуры. Возле него сидел Уильям Пирс, худощавый старичок, тихий и доброжелательный; он прожил более тридцати лет в Индии и, последний из обитателей Голден-Фрайерса, носил парик с косичкой. В уголке, положив на стул короткий обрубок ноги и поставив рядом верного деревянного «приятеля», потягивал свой грог отставной капитан Джек Эмеральд. Он горланил, как подобает бывалому морскому волку, и называл друзей разными морскими прозвищами. Посреди зала, напротив очага, попыхивал трубкой, безмятежно глядя в огонь, всегда спокойный, глухой, как пробка, Том Холлар. Изредка в зал величественной походкой выплывал сам владелец «Святого Георгия и Дракона». Он присаживался в деревянное кресло с высокой резной спинкой и, поддерживая старинные республиканские традиции городка, вступал в неторопливую беседу с гостями, радостно приветствовавшими доброго трактирщика.