Кальдорас (ЛП) - Нони Линетт - Страница 22

Друзьями.

Они были друзьями.

Что бы Эйвен ни чувствовал к ней, правда оставалась правдой. И до сих пор он никогда не позволял себе задуматься о том, чего, должно быть, стоила ей эта дружба.

Он был ее смертельным врагом. Ее бессмертным врагом. Когда она прибыла в прошлое, она уже знала его как Мятежного принца, который не только пытался украсть ее волю, но и убивал ее одноклассников, Заявлял Права на ее лучшего друга, неоднократно пытался убить ее близких и пытался причинить ей вред множеством других способов.

И все же ей каким-то образом удалось отбросить свои опасения и найти способ заботиться о нем. Возможно, не так, как он хотел, но ее чувства были искренними.

«Даю тебе слово, Эйлия, ничего плохого не случится».

Услышав эхо слов, которые он пообещал ей на вершине того водопада, Эйвен почувствовал, как в груди у него снова что-то треснуло, его сдерживаемые эмоции угрожали вырваться на свободу. Но потом…

Боль, ослепляющая боль пронзила виски Эйвена, такая сильная, что он хлопнул себя ладонью по голове, и его ностальгия рассеялась, как пыль. Мгновение спустя боль ушла, но вместе с ней ушел и груз воспоминаний, от них остался лишь призрак, похожий на кислое послевкусие.

Нийкс, не подозревая обо всем, что только что пережил Эйвен, продолжил свой путь по тропинке воспоминаний.

— Отрицай это сколько хочешь, но тогда нам было весело вместе. Не только в тот день, когда мы прыгали с водопада, — во все дни, когда Эйлия была с нами. Признайся, она была…

— Прекрати! — рявкнул Эйвен, быстро поднимаясь на ноги.

Нийкс выглядел удивленным.

— Ты напрасно теряешь время, — сказал Эйвен, не понимая, откуда в нем столько сарказма, но ему нужно было выплеснуть свой внезапный, жгучий гнев. — Что бы ты ни сказал, я не почувствую ничего, кроме презрения к этим воспоминаниям, к этой лжи. Так что, если ты пытаешься… очеловечить меня, — он почти выплюнул это слово, — то знай, у тебя ничего не получится. Ничто не заставит меня изменить свое мнение по этому поводу. Ничто не изменит моего мнения по этому поводу.

Взгляд аметистовых глаз Нийкса впился в Эйвена глубже, чем тому хотелось бы.

— Что с тобой случилось, Эйвен? — спросил он тихим, задумчивым голосом. — Что сделало тебя таким? И не говори, что это была Эйлия. Тогда я знал тебя как брата, так что я знаю… я знаю… это должно было быть нечто большее, чем она. Нечто большее, чем разбитое сердце. То, что ты сделал… то, кем ты стал… — Нийкс замолчал, прежде чем закончить: — Из всех людей я заслуживаю знать правду.

Эйвен стиснул зубы и отвернулся. Не потому, что он не хотел отвечать…

Но потому, что он не мог этого сделать.

И это приводило его в ужас.

Это правда, что Эйлия разбила ему сердце, но правдой было и то, что сказал Нийкс — реакция Эйвена была экстремальной. И, оглядываясь назад, видя нити своей жизни от того места, где он начал, до того, где оказался в итоге, Эйвен не мог примириться с тем, что произошло, что пошло не так.

Он открыл рот, что-то в нем побуждало его поделиться своими мыслями, он страстно желал поделиться своими мыслями, но затем новая вспышка боли пронзила его виски, еще более сильная, чем раньше, заставив его пошатнуться.

— Эй…Эйвен… Полегче. С тобой все в порядке?

В одно мгновение боль утихла, и Эйвен, покачиваясь, остался стоять на ногах, а перед глазами у него замелькали точки. Когда зрение, наконец, прояснилось, Нийкс уже наполовину выбрался из постели.

— Что, по-твоему, ты делаешь? — рявкнул Эйвен. — Ложись. Целительница Раэллин сказала, что тебе нужно отдохнуть, так что тебе пора спать.

Нийкс удивленно уставился на него, но затем выражение его лица потемнело, и он пробормотал:

— Похоже, ты не ответишь. Я должен был догадаться.

Эйвен на мгновение растерялся, не понимая, что происходит с Нийксом. Он оглядел комнату, не понимая, что делает, стоя посреди нее. Последнее, что он помнил, это как дверь Библиотеки открылась и… металлическая башня? Стена? Статуя? Детали были расплывчатыми. Как Эйвен ни старался, он так и не смог вспомнить, что же открылось за дверью, или о чем они потом разговаривали, но он больше не думал об этом и просто пристально смотрел на Нийкса, пока предатель, наконец, не сдался, откинувшись на подушки со смиренным вздохом.

— Судя по тому, как быстро ты поправляешься, к завтрашнему утру ты должен прийти в норму, — сказал Эйвен, предположив, что Нийкс был в таком настроении из-за травмы. — Хороший ночной сон сотворит чудеса с нами обоими.

Нийкс не ответил, просто перевернулся на бок, подальше от Эйвена.

Мысленно пожав плечами, Эйвен напомнил себе, что его мало волнуют чувства предателя, и быстро направился к своей кровати, рухнув на нее, когда на него внезапно накатила волна усталости, сопровождаемая еще одной короткой, пронзительной головной болью. Сквозь него Эйвен услышал, как Нийкс что-то говорит в темноте комнаты, его голос был едва слышен из-за боли, отдававшейся в висках Эйвена.

— Я не боюсь тебя, Эйвен. Какие бы секреты ты ни хранил, какая бы тьма ни была внутри тебя… я этого не боюсь. Я не боюсь тебя. Запомни это. И если ты когда-нибудь захочешь поговорить… о прошлом или о будущем… я всегда рядом. Я всегда буду здесь.

Эйвен не мог ответить, отчасти потому, что не был уверен, что сказать, но главным образом из-за боли…

Эта боль…

Она была мучительна.

А потом, через мгновение, все снова исчезло, оставив Эйвен гадать, не почудилось ли ему это.

Прошли долгие минуты, но Нийкс, в конце концов, погрузился в целебный сон, позволив Эйвену вздохнуть с облегчением, даже если он и не понимал, какое облегчение испытывает. Это, должно быть, из-за себя, конечно. Потому что не было другой причины, по которой он мог бы почувствовать облегчение в отношении предателя.

Сбросив странное напряжение с плеч, Эйвен откинулся на спинку кровати и посмотрел на снежную бурю, бушевавшую в другом конце комнаты за темным окном. Он слышал отдаленные голоса гуляющих в Кальдорасе, радостное пение жителей Ластростоса, отчего презрительно кривил губы. Независимо от того, сколько времени он проводил в обществе относительно сносных смертных, таких как целительница Раэллин, Эйвен не мог — и не хотел — перестать ненавидеть их низшие расы, в частности людей. Конкретных людей больше, чем других.

Эйвен невольно задумался о том, что сейчас делают Александра и ее несчастные друзья. Он надеялся, что, где бы они ни были, как бы они ни праздновали свой праздник Кальдорас, они были несчастны. Это было наименьшее, чего они заслуживали.

Но когда потрескивающий камин начал убаюкивать Эйвена, он уже не мог испытывать к ним того презрения, которое всегда испытывал. И что еще хуже, они преследовали его в тот момент, когда он засыпал, — странные образы, в которых они плавали среди коралловых рифов и прогуливались вокруг пирамид из песчаника, — только для того, чтобы смениться темными провалами в его памяти и волшебным шепотом зловещего голоса, давно забытого им.

На этот раз, однако, ему удалось расслышать несколько слов.

«Не волнуйся, принц. Мы заставим их страдать. Вместе.»

Нет, это не то… это не то, чего я хочу.

«О, но так и будет. Потому что я сделаю так, чтобы это было так».

Ты не можешь заставить меня причинить ей боль. Даже зная, кто она такая, как она лгала мне, я этого не сделаю. Я не могу.

Тихий, угрожающий смех.

«Вот тут ты ошибаешься, принц. Ты понятия не имеешь, на что я способен. Но вот-вот узнаешь!»

Подожди… остановись!

Крик ворвался в сознание Эйвена — его собственный крик, полный боли. И ужаса.

«Не волнуйся, мой юный друг», прошептал шелковистый голос, быстро затихая, «ты забудешь, что это вообще было, как забываешь всякий раз, когда близок к тому, чтобы вспомнить. Но однажды придет время, и ты найдешь меня. И когда этот день настанет…»

Что бы ни сказал голос дальше, Эйвен этого не слышал, его сон погрузился в темноту, пока он не проснулся на следующее утро, весь в поту и дрожа как осиновый лист. Как всегда, он не помнил, что его разбудило, только растущее чувство беспокойства. Хотя на этот раз у него также были слабые признаки головной боли, которые не проходили несколько часов и продолжались до тех пор, пока не показался дверной проем Библиотеки, предвещающий новый мир и новую миссию.