Плохая карма (СИ) - Сомов Андрей - Страница 5

За перепуганными людьми, с двух сторон дороги, неслась орда зараженных. Привлекаемая криками, шумом и выстрелами из огнестрельного оружия толпа, состоящая из самых разномастных уродов, целью в жизни у которых было только одно – ЖРАТЬ, кинулась на людей. В основном, это были женщины, забежав в тупик, между домами пытались забраться по зарешеченным, по моде девяностых годов в стране, оконным рамам повыше, на второй этаж. Откуда из распахнутых окон смотрели на них их недавние насильники и мучители, то есть мы. Те тянули к нам руки, выли в голос, умоляли их спасти, протянуть им руку и просто вытащить.

Зараженных, набравших приличную скорость, заносило при резком торможении и они припадали на свои руки, после чего оттолкнувшись от асфальта со всей дури влетали толпу людей, наглядно демонстрируя поговорку, «как волк в овчарне». Вгрызаясь зубами в одного человека, глазами намечали второго, а лапы рвали третьего.

Человеческий крик, превратился в чистое безумие, испуганные вопли смешивались с хрустом костей, звуками разрываемой плоти и воплями поедаемых заживо людей.

Похоже, это был лотерейщик, а может быть рубер, я так и не научился их толком квалифицировать, в сортах дерьма разбираюсь плохо, сбил с разбегу уродливым отростком с зубами и выступающей вперед челюстью, тем, что раньше называлось головой, женщину, лет тридцати. Раскрав ей грудную клетку как пустую картонную коробку с наслаждением, ненасытно погрузил свою чавкающую морду во внутренности ее тела. Та еще пыталась рефлекторно оттолкнуть пожирающую ее морду от себя. Ее лицо, почему то чистое, без малейшей капли крови на коже, раскрывалось в немом крике ужаса и боли, издать даже хрип она уже не могла. Зараженный, поедал ее легкие.

Очень скоро количество зараженных стало превышать количество людей. То есть жертв. То есть корма.

Крики становились все истошнее и все истеричнее. Две совсем еще юные девушки подбежали к нашему окну, гостеприимно распахнутым настежь на втором этаже. Окна первых этажей были заставлены "высокохудожественными" решетками из покрашенной в белый цвет арматуры, в виде паутины. Девушки, как малые дети, с перепуганными насмерть лицами и выпученными от ужаса глазами тянули к нам руки. Они даже не умоляли их спасти и уже не кричали, из их горла раздавался только стон и какие-то всхлипы. Одна из них, подтянувшись на руках, стала карабкаться по решетке. Подлетевший мгновенно рубер, наступив ногой на одну из них, не глядя на вторую «альпинистку» резко махнул рукой, наотмашь. Кисть руки, крепко схватив плохо прокрашенную арматуру, так и осталась висеть на решетке.

Женские крики превратились в чавканье, и за хрустом костей и разрываемой плоти раздавалось только урчанье. Весь небольшой дворик превратился в кровавую кашу, из которой были видны только уродливые спины и затылки зараженных. Те пировали на славу, от - пуза.

Кто то уродливый, с бурым телом, длинной и мускулистой рукой сбил с ног бегущую от него женщину. Та, упав плашмя стала отползать от него, что то причитая в пол голоса. Перевернув ее на спину, не спеша как мне показалось, опустил всю пасть ей на живот и сжал челюсти. Подняв вверх звериную морду, глаз на которой я так и не увидел, стал не спеша пережевывать вырванные кишки. Почему то они оказались синего и фиолетового цвета, вперемешку с красным.

Женщина, то ли отболи, то ли от ужаса, что ее поедают заживо, и поедает такая несусветная тварь, а может и от того или другого одновременно одной рукой пыталась запихнуть свои внутренности назад в туловище, другой отстранится от жуткой морды. И находясь в состоянии шока за все это время не издавала ни звука, крепко стиснув посиневшие губы.

Остальные зараженные, действовали более быстро и нагло. А может они были самыми голодными…

Я, стоял с раскрытым ртом, и наверное бледный как смерть. Мой мозг отказывался принять происходящее. Принять и поверить во все это. А ведь думал, что видел в этой жизни все.

Из состояния прострации, меня вывел удар прикладом автомата в спину. Затем, охнувшего, и с подкосившимися ногами грубо оттолкнул в сторону «натовский камуфляж», который все время стоял рядом. Заняв мое место у раскрытого настежь окна он взвел затвор автомата, проорал что то, и открыл шквальный огонь по зараженным внизу. Ему вторили стрелки из каждого окна трех зданий.

Во первых, у меня желания смотреть на происходящее внизу не наблюдалось. Во вторых, ударил меня прикладом он от души. Я просто корчился на полу, пытаясь встать. Снизу раздавались лишь раздраженные вопли зараженных. Патронов парни не жалели. Видимо, в отдел полиции все таки наведываются.

Сменив в стрельбе несколько опустевших магазинов, стрелки опрометью бросились наружу. Нам, простым смертным грузчикам, то же скучать не дали. Получив несколько ударов по ребрам, я поднялся и вместе с другой быдло-массой, похромал, а ходил я уже с трудом, к выходу.

Не помню точно, кто вложил мне в руку нож. И зачем мы все, перед выездом с «Базы» повесили на пояс армейский брезентовый подсумок? Кажется, его используют для отстреленных магазинов от автомата. Я быстро понял, для чего он мне.

С двух сторон дороги нас прикрывали стрелки. Из окон второго этажа, по шевелящимся уродливым тушам зараженных, которые упорно не желали подыхать, непрестанно вели огонь, чудо - снайпера. А по кровавой, иногда шевелящейся и подающей признаки жизни жиже из тел людей и зараженных ползали мы. Те, кому доверили почетный труд по сбору споранов, и всего другого полезного.

Расталкивая и распихивая тела зараженных, спотыкаясь и падая лицом вниз на разодранных в клочья тела людей, по колени в кровавой каше, мы искали споровые мешки на затылках уродов. Я, разрезал с трудом споровый мешок и не глядя на содержимое, запускал всю пятерню в него. Так же, не глядя, скидывал все, что схватил в подсумок.

Резал пальцы рук лезвием ножа, так как руки тряслись как у алкоголика со стажем. Со стороны дороги постоянно раздавались автоматные очереди. Из раскрытых настеж окон второго этажа стреляли по шевелящимся и никак не желающим умирать зараженным.

Все постоянно орали, но картинка была как в немом кино, все просто открывали рот в безмолвном крике. И не понятно было, кто это орет, грузчик, стрелок, раненая женщина или недобитый зараженный. По колени постоянно находился в человеческой крови, кишках и дерьме. Запах просто был тошнотворный, кровь и дерьмо.

Настоящий запах СТИКСа. Видиш уродливое тело и кидаешься к нему как пират к сундуку с сокровищами, держа нож на изготовке. По дороге наступая и расталкивая руками чьи то разорванные в клочья тела. Втыкаеш нож в спорановый мешок, одной рукой делаеш разрез, пальцами другой руки вынимаеш все содержимое мешка и складываеш в подсумок. И так бесконечно.

Мне казалось я всю жизнь шагаю по развороченным телам, отпиннываю ногой как футбольные мячи оторванные головы, спотыкаюсь и падаю лицом в чьи то внутренности.

- Назад! Суки! Назад! – кто-то крикнул из окна.

Ничего не соображая, все быстро, как могли, поковыляли по трупам к распахнутой двери здания.

В бане на «Базе», я встал под холодную воду из лейки от душа в одежде. Подсумок, как и у всех, кто-то невидимый сорвал у меня с пояса. Снимать обувь я то же не стал. Просто молча стоял под струями холодной воды низко наклонив голову. Кажется, этот запах с меня никогда не смыть. Глаза, стоя в душе я закрыл, и открывать их не хотелось.

В казарме, праздник жизни продолжался, а точнее только начинался. Забравшись с кряхтеньем к себе на «пальму», завернулся с головой под тоненькое одеяло и только начал жалеть о том, что нет беруш, как дверь в помещение раскрылась, и в нее вошли несколько охранников. Трое были без оружия и несли в руках коробки с чем-то позвякивающим внутри.

- Гуляй, рванина! – заявил один из них пьяным голосом. Звонко рыгнул, пёрнул и под задорный смех пошатывающихся корешей, все вышли вон.