Спасите меня, Кацураги-сан! Том 17 (СИ) - Аржанов Алексей - Страница 11

Каждые несколько секунд он сворачивал вкладку с данными, пролистывал другую информацию, не относящуюся к работе. Затем доставал телефон, залипал в нём на несколько секунд и сразу же переключался на другое занятие.

Попить кофе, почитать, поработать, переговорить с коллегой, посмотреть в окно. И этот цикл повторился за пару минут раз десять — не меньше.

Кажется, я даже знаю, что происходит с профессором Романовским. У этого чудаковатого состояния даже имеется диагноз. Вопрос только в том, знает ли Семён Андреевич, что ему мешает работать?

— Профессор Романовский, — наконец окликнул я коллегу.

— Аа? — вздрогнул он. — Доктор Кацураги! Простите, я вас не заметил. Какими судьбами? Хотите обсудить результаты моих исследований?

— Да, я хотел уточнить, какой вы…

— Какой я сделал вывод насчёт произошедшего в инфекционном боксе? О, если хотите, я вышлю вам результаты на телефон. Пока что сам ломаю голову. Не понимаю, почему после введения сыворотки все сразу же выздоровели, — протараторил он.

— Скорее всего, новый штамм оказался…

— Слишком слабым, чтобы справиться с нашей сывороткой. Не успел выработать антитела. Я уже думал об этом. Как раз планирую проверить, как…

В этот момент мой слух автоматически отключился. Всё же я оказался прав. Романовский дважды меня перебил и закончил за меня мои же мысли. И это не было проявлением грубости или невоспитанности. Просто этот человек действительно страдал от диагноза, который я заподозрил у него, как только оказался в лаборатории.

СДВГ. Синдром дефицита внимания и гиперактивности. Обычно этот диагноз ставят детям, но часто бывает, что он возникает у взрослых. Либо же его просто поздно диагностируют.

Поведение Романовского идеально вписывалось в этот частично неврологический, частично психологический симптомокомплекс.

Отвлекается каждую минуту на другое занятие, поскольку работа, скорее всего, ему неинтересна. Постоянно дёргается, совершает лишние движения, старается говорить больше других, перебивает и заканчивает за коллегами фразы.

Любопытно. Не думал, что в медицине бывают такие люди. По моему опыту, обычно от СДВГ страдают работники творческой сферы. Но это не правило, скорее предрасположенность. Просто именно у таких людей возникает непреодолимый поток мыслей, который помогает в музыке, художестве или писательстве.

— Семён Андреевич, — на этот раз мне пришлось самостоятельно его перебить, чтобы перехватить инициативу в разговоре. — У меня вопрос. Я хотел бы изучить отчёт об исследовании всех вирусных частиц, которые обнаружили рядом с ядром метеорита. Меня интересует устойчивость к препаратам и антисептикам. А если вам удалось изучить их генетическую структуру, то я бы ещё и свойства новых штаммов с радостью изучил.

— Эм… — замялся Романовский. — Если честно, доктор Кацураги, с этим пока что ситуация обстоит туго.

— Почему же? — спросил я.

— Как это «почему»? — пожал плечами он. — Я ничего не успеваю! Мечусь туда-сюда, всё время в делах. А проводить анализ, о котором вы упомянули, нужно долго и с особым вниманием. Для этого нужно, чтобы меня никто не отвлекал.

Чёрт подери… Получается, что исследование вируса встало из-за того, что Романовский банально не может сконцентрироваться на своей работе!

Но винить его за это не стоит. Иностранные микробиологи ещё прибыть не успели, а сам он болен. Да, СДВГ — это настоящая болезнь, просто проявляться она может по-разному. У кого-то она едва заметна, у кого-то выражена так же, как у Семёна Андреевича.

Однако я могу ему немного помочь. Прежде чем попрощаться и покинуть лабораторию, я зарядил его головной мозг нейростимулирующей лекарской магией. Другими словами, заставил кору работать над чётко поставленными задачами.

Лечится пусть он у невролога, когда вернётся домой. Но здесь, если потребуется, я буду ускорять его мыслительную деятельность хоть каждый день. Для этого много магии не потребуется.

Романовский вернулся к работе, я вышел на улицу и…

Тут же наткнулся на Мэтью Родригеса. Коллега, отвечающий за Южную Америку, осмотрел меня сверху вниз. Сморщился, будто перед ним стоял не врач, а какое-то назойливое насекомое.

Чувствую, за этим взглядом последует не менее колкая фраза.

— Ну здравствуйте, доктор Кацураги, — хмыкнул он. — Думаю, нам с вами стоит поговорить. Хочу, чтобы вы объяснились. Давайте отойдём в сторону. Мне бы не хотелось, чтобы кто-то услышал, как вы позоритесь, изрекая свои беспочвенные аргументы.

Ох… Не стоял бы мир сейчас на грани уничтожения от пандемии, клянусь, я бы ему врезал.

Но ничего. Я и без рукоприкладства смогу разобраться с этим выскочкой.

— Тогда давайте переговорим между тех палаток, — я указал на пустое пространство между казармами и лазаретом. — Мне будет очень интересно услышать ваше мнение насчёт произошедшего скандала. Я пока так и не понял, чего вы добивались, начиная…

— Стойте! — перебил меня Мэтью Родригес. — Не здесь. Пойдёмте туда, куда вы сказали.

Ага, всё понятно. Родригес сказал, что хочет переговорить вдали от всех, поскольку «не хочет меня опозорить». Хотя на самом деле всё иначе. Он опасается, что другие специалисты узнают, какой бунт он затеял за несколько дней до общего сбора в России.

Оказавшись на месте, Родригес ещё несколько раз огляделся, убедился, что рядом никого нет, и тогда заявил:

— Выкладывайте свою тайну, доктор Кацураги. Я больше не собираюсь ждать и молча наблюдать за тем, как гибнут люди в моём регионе. В Бразилии уже сотни заражённых. Шепард еле-еле справляется с Мексикой, США и Канадой. Там ситуация ещё хуже. Сыворотки помогают каждому третьему. Все остальные мрут, как мухи. Расскажите, в чём ваша тайна. Почему все ваши пациенты выздоравливают? — спросил Мэтью Родригес. — Вы ведь что-то скрываете вместе с генеральным директором «ВОЗ», не так ли?

Проклятье! Да если бы я мог вылечить всех людей в мире, я бы давно уже это сделал. Но у меня нет таких способностей. Я даже об имеющихся рассказывать не имею права. Правда, Родригес уже очень приблизился к раскрытию тайны моих сил. К счастью, он пока что этого не понимает. Но уже задаёт вопросы, на которые я могу ответить только в том случае, если объясню ему, что такое лекарская магия.

А этого делать нельзя ни при каких обстоятельствах. Даже если он каким-то образом убедит весь лагерь, включая военных, что я что-то скрываю. Даже если добьётся моего исключения из группы «Двенадцать», что маловероятно.

Тайну магии я обязан сохранить. Она нужна в первую очередь для того, чтобы мы смогли разобраться с «Фебрис-12».

— У меня нет никаких секретов от вас и нашей группы, — спокойно ответил я. — Но я вынужден предупредить. Если вы продолжите доставать меня или других коллег, я отправлю ещё одно письмо Теодору Гебреусу. Своим поведением вы мешаете рабочему процессу. А мы тут, если вы не заметили, не в шашки играем. Мы жизнью рискуем, чтобы другие люди не пострадали. И если вы до сих пор не поняли, в моём регионе заболеваемость и процент смертности гораздо ниже из-за простой случайности. В Азию попал более простой штамм вируса. Плюс, как мне кажется, у японцев устойчивость к этому заболеванию гораздо выше, чем у остальных жителей Земли. В этом вся причина.

Разумеется, всё это — ложь. Но Родригесу нужно скормить хоть какую-то выдумку, чтобы он отстал.

— Я это уже слышал, доктор Кацураги, — нахмурился он. — Такой ответ меня не устроит. Вы пожаловались Гебреусу, рассчитывая, что я отстану. Да вы ненастоящий врач, если уж на то пошло. Даже Шепарда переманили на свою сторону! Когда я приехал, он отказался продолжать сотрудничать со мной. Что вы ему наплели? Дайте отгадаю, заплатили ему, да? В таком случае…

Надоел уже мне этот засранец.

Я воздействовал лекарской магией на его челюсти и заставил их сомкнуться ровно в тот момент, когда между зубами оказался язык.

Мэтью Родригес взвизгнул, как женщина, которой на улице задрали юбку, и тут же прикрыл рукой рот.