Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 27

И замолчала. В зале наступила тревожная тишина. И я, сам того не желая, почувствовал, как сжал кулаки.

Она оперлась на посох, будто бы и правда немного устала. Или просто хотела дать себе паузу. Подняла голову и медленно провела взглядом по столу, словно старая учительница, решившая проверить, кто из учеников прогуливал урок. Почти все сидящие тут же отвели глаза, делая вид, что внимательно изучают столешницу.

— Какой милый мальчик, — сказала она с легкой улыбкой и, наконец, посмотрела прямо на меня. — И как на нашего покойного князя похож. У того, правда, нос был длиннее. И в плечах он был поболе…

Женщина театрально развела руки в стороны, будто показывая размер лодки, а не человека. Жест вышел широким, почти величественным. И сама же не сдержалась, хихикнула — звонко, по-девичьи. Затем, не торопясь, заскользила ко мне по залу, шагая удивительно мягко, будто не касалась пола.

Я не встал, не двинулся с места. Не из упрямства, просто подумалось: а зачем? Сомневаюсь, что у неё в рукаве спрятан нож, и вряд ли она пришла меня уговаривать. А значит, пусть идёт. Посмотрим чего хочет.

— Скажи мне, мальчик, ты на самом деле княжеской крови? — с прищуром спросила она, наклоняя голову набок, как сова на ветке.

— Как оказалось — да, — подтвердил я, сам не вполне понимая, к чему ведет этот разговор.

Впрочем, несмотря на всю странность ситуации, в стоявшей передо мной женщине было что-то… чертовски любопытное. Она едва доставала мне до плеча, сухая, как старая лиственница, но с какой-то крепкой, несломленной осанкой. Волосы — седые, почти серебряные, собраны в длинную, растрепанную косу, в которой путались сухие листья, тонкие веточки и даже пара птичьих перьев. Как будто она нарочно не причёсывалась с весны.

Но больше всего запоминалось лицо. Морщинистое, с кожей, похожей на пергамент, но живое. Глаза так вообще казались будто бы не от неё — слишком яркие и молодые. В них искрилось озорство, как у девчонки, которая только что подложила лягушку в карман прохожего.

Я не сразу понял, что именно меня смутило. А потом заметил зрачки. Узкие, как у кошки, с серебристой, переливающейся, как вода на солнце радужкой. Но стоило пришлой моргнуть — и всё стало прежним. Она снова обрела человеческие черты. Да и взгляд ее был человеческим. Только вот уже не казалось, что передо мной просто старая дама с причудами.

— Нравлюсь? — прищурилась она, чуть склонив голову и, кажется, вполне осознанно позируя, будто старая актриса на сцене деревенского театра. Улыбка у неё была лукавая, взгляд испытующий. И, кажется, она в полной мере наслаждалась моим замешательством.

— Ещё не решил, — честно признался я. — Ты сначала накорми, напои, а потом спать уложи. И уж там и посмотрим.

Старуха на секунду застыла, точно не ожидала, что с ней станут флиртовать на полном серьёзе. Но затем губы её расползлись в довольной ухмылке, и она протянула с театральной интонацией:

— Какая прелесть…

А после вдруг расхохоталась. По-настоящему. Запрокинув голову, залившись таким оглушительным, раскатистым смехом, что у меня заложило уши. Казалось, этот смех прошёлся по залу, пробежался по витражам, и даже стены под ним натянулись от напряжения. В какой-то момент показалось, что стекла покрылись тонкой сетью трещин. Но, возможно, это была просто игра света.

— Прямо как твой дед, — выдохнула она, чуть отдуваясь и вытирая слезу с уголка глаза. — Тот тоже хотел на постели отогреться. А я его в печь попыталась…

Она резко осеклась, прижала к губам ладонь, будто проговорилась.

— Рано тебе, мальчик, знать такие истории, — мягко добавила она, уже чуть тише. — Но ты хорош. Быть может… и будет толк.

Она развернулась резко, как будто её тело стало частью вихря, и уставилась на Осипова. В зале повисла напряжённая тишина. Председатель Совета словно окаменел под её взглядом — цепким, изучающим, немного насмешливым.

— Помяните моё слово, — С какой-то ленцой протянула она, — с этим парнем вы намучаетесь. И это хорошо.

— Для кого хорошо? — осторожно уточнила судья, не сводя с ведьмы взгляда.

Та медленно обернулась, и глаза её заблестели серебром.

— Просто… хорошо, — ответила она, и голос её вдруг изменился. Стал шелестящим, как сухая листва, перекатывающаяся по лесной тропе. — Но я довольна. И вам придётся с этим считаться.

Она не ждала вопросов. Не нуждалась в одобрении. Гостья бросила на меня хитрый взгляд, в котором смешались и озорство, и что-то тревожащее. Подмигнула, будто мы с ней были заодно.

И, не оглядываясь больше ни на кого, направилась к выходу.

— Не провожайте, — бросила она через плечо. — Я знаю дорогу. Я все дороги знаю. Даже те, на которых вы никогда не побываете…

Я продолжал смотреть ей вслед, в эту прямую спину, в драный плащ с пёрышками, в лёгкую походку, в которой не чувствовалось ни старости, ни усталости. И с каждым её шагом становилось всё понятней: перед нами прошёл не просто человек. А что-то… древнее. И очень уверенное в себе

Старуха исчезла за створками дверей, как будто её и не было. И в зале снова стало тише обычного. Слишком тихо.

— Кто это? — спросил я, вполне резонно, как мне казалось.

Ответом была тишина. Знатная, выстраданная коллективная пауза. Советники переглянулись, как ученики, которых застали за чем-то сомнительным, и теперь каждый надеялся, что выскажется кто-то другой. Желательно не он. Даже судья вдруг отвела глаза.

Осипов откашлялся. Чуть театрально, с лёгким наигрышем, словно бы решал вернуть беседу в прежнее русло. И заговорил в манере учителя, который только что сделал вид, будто ничего не произошло.

— Вы прибыли, чтобы принять присягу как регент Северского княжества?

— Да, — кивнул я, стараясь не закатить глаза.

— Тогда займите место в круге, напротив трибуны, — продолжил он, будто ничего и не случилось.

А я, про себя подумал, что в этом городе мне придётся научиться игнорировать странности с тем же мастерством, с каким Осипов умеет притворяться, что в зал не врывались ведьмы.

Он указал рукой чуть в сторону, и я направился туда. Мои шаги отдавались глухим звуком по плитам. Встал в центр круга, начерченного тонкими линиями.

Чувствовалось, как на меня смотрят. Не только члены Совета, но и тени в зале.

Судья в чёрной мантии величественно взошла на трибуну. Подол ткани тихо скользил по дереву ступеней. Она выпрямилась, сложила руки перед собой, и её голос прозвучал неожиданно ясно — глуховато, но твёрдо:

— Мастер Медведев, согласно традиции, вы приносите клятву перед Советом и подданными Империи и княжества Северска. Повторяйте за мной:

Женщина подняла ладонь, и голос её прозвучал отчётливо, размеренно:

— Я, Николай Арсентьевич Медведев, — произнесла она, делая паузу.

Я повторил, чувствуя, как каждое слово отделяет меня от прошлого.

— Клянусь честью и кровью, служить Северскому княжеству верно, и без утаек.

Я снова повторил — тихо, но твёрдо.

— Хранить порядок, блюсти закон, защищать слабых и оберегать границы между мирами.

Слова ложились в душу, как камни в основание фундамента.

— Не предать доверия, не возжелать чужого, не допустить раскола между жителями…

Я повторил. Спокойно. Даже не думая — просто чувствуя, что это правильно.

— Быть голосом разума в Совете, и мечом, когда слова не спасают.

Я кивнул сам себе, повторяя эту часть особенно ясно.

— И если нарушу клятву — пусть лес откажет мне в пути, земля не примет следа, а духи предков отвернутся от моего имени.

Последние слова отдавались внутри особенно тяжело. Но я проговорил их до конца, глядя прямо перед собой, не опуская взгляда. За спиной скрипнуло кресло — кто-то из советников пошевелился. Возможно, с удивлением. Или с одобрением.

Судья кивнула и произнесла:

— Клятва дана. Да будет она услышана — людьми, землёй и духами.

И в ту же секунду по кругу под ногами пробежал слабое, едва ощутимое колебание. Как будто сам Северск принял мои слова. Или хотя бы согласился выслушать.