Медведев. Пограничье (СИ) - "Гоблин - MeXXanik" - Страница 10

Он снова глянул на меня, и в его взгляде не было угрозы или сомнения. Как будто он предупреждал меня не из долга, а по-человечески.

Я хотел было сказать, что для местных я и есть чужак. Что для них я не князь, не регент, а присланный из столицы молодой мальчишка в дорогом пиджаке и с модной прической. Что ни имени моего, ни рода, ни поступков никто там не знает. Что на таких обычно смотрят настороженно, и доверия не будет долго. Но промолчал.

Не потому что боялся спора, а потому что и сам всё это понимал. Лучше молча принять и идти своим шагом, чем оправдываться заранее.

Водитель, как будто почувствовав, что я не отвечу, больше ничего не сказал. Только чуть прибавил скорости, и кортеж понёсся дальше, оставляя за спиной окраины столицы.

Шоссе вытянулось вперед, ровное, под утренним светом. Машина шла плавно, уверенно. А я смотрел в окно, где город медленно отступал. Камень сменялся полем, рекламные щиты — пустыми перекрёстками. И где-то там, за горизонтом, начиналась земля, которая теперь была под моей ответственностью. Хотел я того или нет.

Машина проехала мимо знака «Добро пожаловать в Северское княжество» уже затемно. Дорога шла сквозь темноту, освещаемую только светом фар. По встречной полосе не проехало ни одной машины. От города до границы я насчитал только пяток деревень. Они казались словно разбросанные случайно. О каждой деревушке давали знать только таблички у дороги, несколько скромных домов да пара фонарных столбов.

— Не густо у вас с населёнными пунктами, — заметил я, когда машина наконец въехала в черту города. Асфальт сменился булыжником, а по обе стороны дороги потянулись дома, в окнах в которых ещё горел свет.

Водитель будто удивился моим словам. Глянул на меня в зеркало заднего вида и спокойно ответил:

— А зачем им быть вдоль дороги? Люди у нас не такие, как в столице. Тут всяк старается убраться подальше от шума, да поближе к своей земле. К роднику, к лесу, к тем местам, где деды жили. К корням. А дорога — это суета ненужная. То проезжие, то чиновники, то лихие люди. Всё это только жить мешает.

Я кивнул. В простых словах водителя чувствовалась правда.

— А расскажете мне про город? — поинтересовался я, когда за окнами появились первые уличные фонари и таблички с названиями улиц.

— Расскажу, — отозвался водитель, не раздумывая. — Отчего не рассказать?

Он замолчал на миг, будто собираясь с мыслями, а потом заговорил — неторопливо, как будто делился чем-то очень важным:

— Княжество было основано ещё при Императоре Петре. Тогда всё это были дикие земли. Леса, болота да речушки. Люди сюда не шибко шли. А потом первопроходцы здесь крепость построили, да несколько фортов вокруг. Простенькие, из дерева. Чтобы держать рубеж от басурман, от набегов. Говорят, первые бойцы тут первым делом тренировали силовой доспех на себе днями носить. Всё ждали, что нападут.

Он замолчал, перевёл дыхание, а потом продолжил уже спокойнее:

— А как рубеж закрепили, то потянулись простые люди. Кто с семьями, кто один, кто в поисках земли, кто в бегах от чего-то. Так и вырос Северск. Вокруг крепости сначала деревни были, потом дома слепили поближе, лавки открыли, кузницы, постоялые дворы. Городом его назвали лет через тридцать после основания.

Он снова глянул на меня в зеркало:

— Город наш тихий, неказистый, но с характером. Люди здесь осторожные. Долго к чужакам присматриваются. Но если поймут, что ты пообжился и принял местные правила, тогда уже как к родному станут относится. Главное им не врать и не спешить. Тут такое не любят.

Я молча кивнул. За окнами, сквозь слабый свет фонарей, уже начали мелькать узкие улочки, вывески на старых лавках, окна с простыми занавесками и редкие прохожие, которые неторопливо прогуливались по тротуарам.

И это показалось мне куда честнее, чем аплодисменты раненому человеку, который чудом спасся от медведя. Отчего-то я снова вспомнил спасенную девушку в белом платье. И от этих воспоминаний я невольно поморщился. И в который раз подумал, что не мог ее придумать. Быть может, все было куда проще: девицу хотели обидеть, а ей удалось сбежать. И после того, как я ей помог, она просто спряталась. Оставалось лишь надеяться, что теперь с ней все в порядке.

Я молча смотрел в окно, облокотившись на подлокотник и позволив глазам скользить по улицам, мимо которых нас неспешно везла машина. Невысокие дома с аккуратными ставнями и тусклым светом в окнах словно проплывали в тишине.

Вывески заведений не светились. Ни одной яркой витрины, ни скандальной афишы. Даже фонари горели глухо, как будто экономили свет. На тротуарах, выложенных старой, добротной брусчаткой, неспешно прогуливались редкие фигуры и небольшие компании. Кто-то из них смеялся, тихо, почти приглушённо, как будто не желая потревожить ночь. В проулках проезжали редкие раритетные машины, которые словно бы попали на улицы из прошлого века.

Я машинально отметил, что городовых почти не видно. Ни патрулей, ни дежурных у поворотов. Возможно, потому что мы ехали по «белой» части города, в которой не жили простолюдины. А может, потому что тут просто всё иначе устроено.

— Город поделен на три района, — продолжил водитель, не глядя на меня. — Белая сторона, Городище и Портовая окраина.

Я чуть нахмурился, уловив в этих названиях нечто странное. Обычно в любом административном центре, будь то столица губернии или уезд, обязательно был промышленный район. Иногда его называли по имени мануфактуры или хозяина, реже просто — Промышленный, Мануфактурный. Здесь же было иначе.

Я пригляделся в окно внимательнее в поисках рядов высоких труб, кирпичных корпусов заводов, контор с яркими вывесками. Но не нашёл ничего подобного.

— А мануфактуры? — уточнил я. — Они все за городом?

Водитель хмыкнул и покачал головой, будто я спросил что-то совсем неожиданное:

— Нет у нас никаких мануфактур, — отозвался он. — Зачем они здесь? У нас лес, да река с рыбой. Вот этим и живём. Лес пилим, рыбу ловим. А дельцам да мануфактурщикам здесь не рады.

Я от изумления даже приоткрыл рот. Мысль о том, что при обилии леса здесь никто не занимается глубокой переработкой древесины, показалась мне абсурдной. Ни лесопилок, ни мебельных мануфактур, ни бумажных фабрик. Это было… странно. Даже слишком. В Империи почти не осталось мест, где до сих пор жили «по старинке». Где не торопились заводить современные линии, не выстраивали экономику на прогрессе.

За окнами проскользнуло старое здание с гербом, над которым медленно качался фонарь. И я вдруг понял, что Северск не стал частью громкой цивилизованной Империи. Он остался в своём времени.

Машина тем временем мягко вырулила на кованый мост. Внизу, журчала широкая река, тёмная, с едва уловимыми бликами от фонарей. И едва мы пересекли мост, водитель пояснил:

— Это Городище. Здесь в основном кузнецы живут, да мастеровые. Мелкие ремесленники, ткачи, гончары, плотники. Кто сам себе хозяин. У кого мастерская под домом, или рядом.

Я выглянул в окно — и правда. Дома были плотнее, с пристроями, выложенными из камня, с массивными ставнями. Где-то горел огонь в горне, в окне мелькала тень человека в кожаном фартуке. Здесь не было фабрик, но чувствовалась простая жизнь, которая заключалась в стуке молотов, скрипах станков и запахе дыма.

— А Портовая сторона — это, я так понимаю, порт и прилегающие к нему улицы? — предположил я.

Водитель кивнул:

— Верно, мастер. Причал, склады, рыбный рынок, закусочные. Правда, причал уже обветшал, да ремонта требует. Там шумнее. И народ поразношерстнее. Те, что с воды приходят, они люди простые, но не всегда правильные. В Портовом с ними разговор короткий.

Он замолчал, а я всё ещё смотрел в окно, где за сплошными фасадами чувствовалась жизнь — не витринная, не показная, а настоящая.

— А много ли человек в городе живёт? — спросил я, всё ещё глядя в окно, где за стеклом мелькали редкие прохожие да тени от фонарей.