Честь - Умригар Трити - Страница 10

– И проблем нет?

Смита растерянно уставилась на женщину, но потом поняла, что она имеет в виду. Папины друзья-индийцы часто использовали этот эвфемизм – «проблемы», – говоря о детях.

– Нет, – ответила она.

– Сочувствую, – сказала Пушпа, точно бездетность Смиты была трагедией.

Смита разозлилась.

– А как дела у Чику? – спросила она, желая сменить тему. Пушпа просияла.

– У него все хорошо, – ответила она. – Он очень известный адвокат. Теперь все зовут его Четан. Мы уже не называем его Чику. Все-таки он выступает в Верховном суде! Они с женой живут в районе Кафф-Парад[16]. Детей у них трое, все мальчики, бог миловал. Я его женила сразу после колледжа.

«Не только расистка, но и сексистка», – подумала Смита.

– Рохит тоже женился, у него сын, – сказала Смита. – Помните моего брата Рохита?

Пушпа пробормотала что-то невнятное и уставилась на балкон. С улицы доносились крики мальчишек, игравших в крикет. «Мяч, мяч, мяч!» – вопил один из них.

– А из какой семьи… Что за девушка его жена? – спросила миссис Патель.

«Она знает, – подумала Смита. – Она все помнит». Сделав над собой усилие и стараясь говорить нейтральным тоном, она ответила:

– Американка, разумеется. Очень красивая.

– А она не из этих… Как вы их называете… Африканцы?

Смита с трудом боролась с неприязнью.

– Нет, Эллисон белая. – Невестка ее была ирландкой, дочерью эмигрантов в первом поколении с волосами такими же темными, как у нее. Но в Смите вдруг взыграла детская обида и возникло иррациональное желание произвести впечатление на Пушпу, представив Эли белой костью. – Блондинка. С голубыми глазами. Из очень богатой семьи.

Пушпа была сражена.

– Вах, – ахнула она.

Смита мрачно улыбнулась.

– Слышали об «Эппл»?

– А то, – рассмеялась Пушпа. – Мы не настолько отсталый народ. Все знают «Эппл»! У моего Четана три айфона.

Смита кивнула.

– Так вот, отец моей невестки – один из руководителей фирмы «Эппл». Вы бы видели приданое, тетя. – Она бесстыже врала и недоумевала, зачем пытается впечатлить эту ужасную женщину.

– Очень хорошо! – Пушпа кивала, как корова на лугу. Ее глаза на миг задержались на лице Смиты, а потом она потупилась. – А родители? – спросила она. – Они здоровы?

Подступили слезы, и Смита возненавидела себя за это.

– Мама умерла восемь месяцев назад, – сказала она.

– Соболезную, – бросила Пушпа, словно речь шла о смерти почтальона, а не женщины, которая когда-то была ее лучшей подругой.

Смита почувствовала, как в ней заклокотал гнев.

– Мама прожила счастливую жизнь. Но ни на минуту не переставала скучать по этому городу, – тихо проговорила она. – Она скучала по нему всю жизнь.

Пушпа уставилась на свои руки.

– Как можно скучать по Индии, переехав в Америку? – сказала она.

«Ах ты тварь! – подумала Смита. – Злобная тварь».

– Переехавшие по своей воле, может, и не скучают, – ответила она. – Но те, кого выгоняют из собственного дома…

Пушпа подняла голову.

– Не будем о прошлом. Что толку рыдать над разбитым корытом.

При слове «рыдать» что-то в Смите надорвалось. Она вспомнила, как в первые месяцы после переезда в Огайо они с Рохитом приходили домой из школы, а мама встречала их заплаканная, безразличная. В случайно подслушанных спорах мама упрекала отца, что тот притащил их в холодный край, где вечная зима. А папа поначалу отвечал тихо, пристыженно, но потом его голос становился все громче и резче.

– Вам легко говорить, тетя Пушпа, – гневно ответила Смита. – Не вам пришлось срываться с места. До самой смерти мать не понимала, почему вы тогда нас предали.

– Не говори ерунду, – ответила Пушпа. – Ты как отец, в самом деле. Только и знаешь, что других винить в своих проблемах.

На лбу у Смиты забилась жилка. Она впервые слышала, чтобы о ее отце отзывались столь пренебрежительно.

– Вы лжете, – выпалила она. – Мой папа… Он в тысячу раз благороднее любого из вас. – Произнеся эти слова, она вдруг поняла, зачем пришла в дом этой кошмарной женщины: чтобы сказать ей в лицо то, что папа всегда стеснялся высказать в силу воспитания.

Пушпа помрачнела.

– Ты сюда приехала спустя столько лет воду мутить? – прошипела она. – К чему этот спектакль, это шоу? Приходишь ко мне на порог и грязью меня поливаешь? У вас в Америке так принято обращаться со старшими?

Смита наклонилась вперед.

– Нет, – медленно ответила она, пристально глядя на старуху. – А у вас в Индии так принято обращаться с детьми?

Пушпа потрясенно ахнула и вскочила.

– Убирайся. Уходи. Прочь из моего дома!

Смита вытаращилась на Пушпу и вдруг пришла в ужас от того, какой оборот принял их разговор.

– Тетя, давайте не ссориться, – сказала она. – Я пришла, чтобы узнать кое о чем. Хотела, чтобы мы поговорили… Пожалуйста.

– Джайпракаш! – завопила Пушпа. – Ты где?

В комнату торопливо вошел старик с темной кожей – повар; Пушпа повернулась к нему и сказала:

– Проводи мэмсахиб до двери.

Старик растерянно переводил взгляд с хозяйки на хорошо одетую молодую женщину. Смита подняла руки и встала.

– Не утруждайтесь, – сказала она слуге. – Я найду выход.

Возвращаясь к дамбе, Смита едва волочила ноги и злилась на себя за импульсивный поступок, ужасаясь, как легко миссис Патель удалось обвинить ее в том, в чем она была совсем не виновата. Чего она вообще надеялась добиться этим дурацким визитом? Пристыдить Пушпу, заставить ее извиниться и потом рассказать об этом папе, напомнить миссис Патель, что прошлое рано или поздно ее настигнет? В итоге перед ней захлопнули дверь – уже во второй раз.

«И почему меня это удивляет?» – спросила она себя, переходя улицу. Она давно работала журналисткой и знала, как легко люди придумывают оправдания своим прошлым проступкам. Никто по доброй воле не назначит себя злодеем в своей жизненной истории. С чего она решила, что Пушпа не спит ночами из-за случившегося с их семьей? С какой стати ей переживать из-за прошлого, когда на обломках старого города каждый день возводят новый Мумбаи? «Смотри в будущее, дочь, – говорил ей отец. – Думаешь, почему пальцы твоих ног смотрят вперед, а не назад?»

Вернувшись на рынок, Смита зашла в магазин одежды купить подходящие платья для поездки в Бирвад, но продавец первого магазина вел себя так подобострастно и навязчиво, что она сразу вышла. Она устала; придется пойти за покупками завтра, когда в больнице выдастся свободная минутка. Должны же быть рядом с больницей магазины. А пока ей хотелось перекусить и скорее лечь спать. Но при мысли, что придется ужинать одной в роскошном великолепии «Тадж-Махала», ей стало одиноко, и она пошла дальше по улице в поисках ресторана, рассчитанного на западных туристов, которых здесь было множество. Наконец зашла в кафе «Леопольд» и села за столик с видом на дамбу.

Она заказала сэндвич у пожилого официанта и, потягивая пиво, огляделась по сторонам и заметила в стенах «Леопольда» отверстия, похожие на пулевые. Она заморгала и вспомнила. Ну разумеется. «Леопольд» был одной из целей террористов в три страшных дня, потрясших Мумбаи в ноябре 2008 года. Ее поразило, что администрация ресторана решила не маскировать историю и сохранить пулевые отверстия как постоянное напоминание о тех мучительных днях. Как правило, после таких трагедий мир предпочитал жить дальше и не оглядываться. В США это случалось после каждой школьной стрельбы: лавина репортажей, лицемерные твиты «Наши мысли и молитвы с вами», предсказуемые призывы к ужесточению контроля за ношением оружия, реформам – и тишина. Родители и выжившие после стрельб горевали в одиночку, навек отстав от мира, который двигался дальше как ни в чем не бывало. Кровавые пятна со стен оттирали, начинался новый школьный день.

В ноябре 2008-го Смита навещала родителей и брата в Огайо. Они вчетвером сидели, приклеившись к экрану, где вещали репортеры «Си-эн-эн»: группировка из Пакистана расстреливала город и подожгла «Тадж-Махал». Рохит оторвался от телевизора и произнес с такой ненавистью, что Смита и ее родители невольно повернулись к нему: