Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 2

Анн спохватилась — что-то опять о лишнем думает, а ведь день непростой, важный и насыщенный. Этак и на трамвай опоздать можно.

Сумка ждала на крюке, тоже собранная с вечера. Вешая на плечо служебную поклажу, Анн украдкой пощупала вшитый в ткань груз — не звякнул бы. Нет, глупо, не в первый же раз. Это возраст виноват — многовато лишних мыслей и действий.

Как выглядим? Чепчик на голове сидит ровно, волосы темные, остриженные строго по рангу — до середины шеи — причесаны. Платье чистое, на губах крошек и разводов молока не осталось. Обувь почищена и смазана, досадной ссадины на левой туфле вообще не видно. Вперед, Анна Драй Фир, башку с тебя сдери.

На ходу повязывая шаль, спускалась с третьего этажа в быстром и ровном темпе — лестница, старинная, еще десятилетия Первых построек, считалась очень нарядной, образцом истинного строительства. Пооббились, конечно, ступени и перила, потеряли вид. Ну и демоны с ним, недолго тут ходить осталось.

На посту у дверей уже занял свое дневное место Рихе — отставной обер-фельд Ерстефлотте, одноногий, но зоркий, как тот засратый буревестник.

— Хайль, маленькая красотка!

— Хайль, господин обер-фельд! Хорошей стражи!

— Э, да что тут хорошего, Анни? Ничего и не видишь, кроме вечно бегающей квохчущей курятины.

Анн засмеялась, в меру шаловливо, и выскочила во двор.

Глупо. Нет, не столь слова Рихе глупы — он то что, нормальный мужчина, мир повидал, до сорока лет дожил, в море только ногу и оставил, удачлив, юмор нормальный, солдатский. Сейчас крутит либе-либе с Гердой Зекс-Ахт, многознающей наставницей третьих классов. Достойная сука — ростом с моряка, бедра — в дверь только боком, сиськи — идеал коровы, натурально рыжая мастью башка — предел мужских мечтаний. С такой приятно долг-ленд отдать. А посматривает, хитрец, на мелких и незначительных особ, с низким жалованием и скучным статусом фир-дойч. И только взгляни на него из-под ресниц — мигом сменит моряк любовный курс.

Безусловно, обер-фельд общежития — полезный и нужный человек, с ним много выгодного можно накрутить, и демоны бы с его явно примитивным либе-либе. Но Анн он без надобности, она ходит… как это там у них в Ерстефлотте именуют… помористее!

Вообще-то по океану и даже обширному городскому заливу Анн ходить-плавать не доводилось, только на Шнель-острове бывала, а туда плыть-то всего ничего, даже полюбоваться живописным берегом и каналом не успеваешь. Вот проходит жизнь, а только по улицам ошпаренно и бегаешь, очень верно про курятину было отмечено…

К остановке девушка вышла со слегка подпорченным настроением. Собственно, что тут идти — станция прямо у ворот Школьного квартала, дожидаясь трамвая, можно (и нужно) поулыбаться стражникам-охранникам. На посту им разговаривать не положено, но к чему слова, если есть отдыхающая смена, можно юркнуть с солдатом в Пятый заброшенный корпус и провести несколько минут, пусть не очень романтично, но с радостью для служаки и полезностью для любимого Эстерштайна. В Пятом корпусе сейчас даже крышу кое-как перекрыли и два топчана поставили. Поощряют.

Ну, именно Анну Драй-Фир поощрять не нужно, она и сама отлично знает про свои долги, склонности к либе-либе-романтике и служебному расписанию.

Показался трамвай: черный локо-мот дымил и толкал перед закопченной «мордой» пассажирские вагончики, а за собой тянул пару грузовых вагонов-«плотов» с замковыми грузами, на замыкающем вагоне торчала пара вояк, опиралась на хеллебарды с флажками. До охраны и грузов дела ожидающим на станции пассажирам не было, небольшая толпа пришла в движение, собираясь штурмовать лучшие места. Это традиция такая, на конечной станции — Замковой — в трамвай садилось совсем немного горожан, тамошние жители поголовно в замке Хейнат и служили, в Нижний город катались редко. На Школьной пассажиров было погуще, но все равно в четырех вагонах всем места хватит, беготня к лучшим местам всего лишь традиция и забава. До выходного дня у горожан развлечений не так-то много.

Анн без труда проскользнула к излюбленному месту — второй вагон, третий ряд, у окна, воздух свежий, но не так дует. Упала на отполированную многими задами скамью, сунула под бок ценную служебную сумку. Кондуктор уже торопил завозившихся, локо-мот пискляво свистнул, окутался дымом, и трамвайный состав тронулся. Плавно поплыла мимо стена Школьного квартала, из-за нее доносился писк и визг — классы младших корпусов строились на зарядку и прослушивание ленд-новостей. Скоро раздастся зычный рупорный бас фрау Мергель, девочки начнут делать упражнения и запоминать зачитанное о событиях в Эстерштайне, о судьбоносных решениях в политике и культуре, прогнозах погоды и прочем. Сколько лет прошло, а ничего не меняется.

Пассажирка напомнила себе, что как раз у нее меняется, и даже весьма, оперлась щекой о раму окна и мгновенно заснула. Спать под чтение кондуктором ленд-новостей весьма спокойно, это многие пассажиры любили. Но Анн всякие убаюкивания были не очень нужны, она и так легко засыпала.

Постукивали по рельсам колеса, неспешно полз трамвай к следующей остановке, бубнил о «боях местного значения с мятежниками» кондуктор. На «Верхней-1» Анн слегка проснулась, тут садились в вагон густо и не замедлили пихнуть. Пассажирка отпихнулась локтем в ответ — не в раздражении, просто так полагалось, и заново соскользнула в сон.

В славном городе Эстерштайне нужно всё делать как положено, не задавая глупых вопросов и не медля. Тогда всё будет нормально, ну, если повезет. Глупый город не любит глупых вопросов. Этой основополагающей истине учат в привилегированной (хотя и не в самой высокой степени этого понятия) женской школе Медхеншуле, в «Энджгинери», в академиях Ланцмахта и Ерстефлотте, даже, наверное, в Дойч-Университете. Хотя насчет последнего неточно — с благородными буршами-студентами Анн приходилось сталкиваться крайне редко, работать с ними профессионально тоже не случалось — у этих господ вся прислуга сплошь специальная и отборная, включая медицинскую. Вполне можно обойтись без столь замечательных знакомств, сдери им башку.

Между «Верхней-1» и «Верхней-2» трамвай закономерно сбавил ход — тут начинался спуск-подъем у Малого Хеллиша. Справа потянулась ноздреватая светло-пепельная скальная стена, изрытая бесчисленными ходами, галереями, лазами и провалами-окнами, иной раз опасные отверстия подступали на расстояние протянутой руки к движущимся вагонам, часть дыр была замурована кирпичом, кое-где кирпич уже повысыпался, и скала зловеще подмигивала. Нет, на самом деле Малый Хеллиш был безопасен, ну, почти безопасен, изучен (почти), здесь стояли постоянные бдительные (почти) посты полицейской стражи, имелись предупреждающие надписи на стенах, а особо опасные входы регулярно заново заделывались. В общем, горожане здесь пропадали не особо часто.

Анн скальных опасностей, призраков и старинных преданий не боялась. В детстве в Малый Хеллиш школьную экскурсию водили дважды, связанные общей веревкой девочки тогда прошли по склону, исследовали один из коридоров, слушали опытного вояку-экскурсовода. Рассказывал старикан довольно интересно, красочно, но те ужасы позабылись за полной ненужностью и давностью лет. Больше на скалах Анн не бывала, но помнила, что ей там понравилось — не сами мрачные и полные шорохов эха, темно-белесые древнейшие коридоры и ловушки, а подъем к экскурсионной огороженной площадке — это было слегка похоже на Холмы.

Вот о Холмах и собственном происхождении думать было неразумно. Особенно в столь важный день.

У «Верхней-3» пассажирка безотрывно смотрела в окно, поджидая, когда высохнут слезы на щеках. Утирать лицо не следует, наверняка кто-то обратит внимание, вагон уже наполовину полон, живо шепнут кому-не-надо, в такой-то день очень просто проколоться можно.

У Анны Драй-Фир насчитывалась уйма недостатков, наверное, даже тысяча. Вот и считать толком не умела, и писала отвратительно. Но это законные недостатки, которые даже переходят в официальные достоинства — в Медхеншуле серьезному счету и письму воспитанниц не обучали, для иного их готовили, лишними науками не отвлекали. Но быстрая и неконтролируемая слезливость — это, донервет, вообще никуда. Мужчины с трудом, но простят, вот начальство и клиенты — те жалости не знают. Им хоть изящно плачь, хоть раненой свиньей визжи-хрюкай, громогласно осудят, оштрафуют и нажалуются. Проклятые глаза, а вот что с ними поделаешь? Разве что выколоть, но это не выход. Нищих и инвалидов в Эстерштайне сроду не терпели. Слепой девице прямая и быстрая дорога в арлаг, там — где-то в глубокой камышовой тине — и похоронят.