Паук у моря (СИ) - Валин Юрий Павлович - Страница 16

— О, фрау Анна! Мы уже ждем, — намекает отперший дверь усатенький господин с погончиками старшего квартального секретаря.

— Служба. Больные, они требуют внимания, порой с кем-то и задержаться надлежит.

— Понимаю, понимаю. Я лишь о том, что все готово к подписанию.

Еще бы не понимал герр Цензи, за такую-то сумму авансом.

Квартира невелика: две комнаты, кухня с полуразвалившимся камином, есть крошечная мансарда, там только Анн в полный рост и может выпрямиться. По сути, это не квартира, а половина дома — вторая часть выходит окнами на проездной Тупик, а отсюда — дивный вид на ограду склада и склон холма. Учитывая состояние жилья, место и репутацию квартала (крайне малоизвестного) — почти трущоба. Зато кровля в хорошем состоянии, соседей мало, да и вообще медицинен-сестра Анна Драй-Фир попросту не может позволить себе большего, вот даже со всеми натяжками и «легендами» никак не может.

— Как он там? Адекватен?

— Подписать сможет, — несколько уклончиво заверяет герр Цензи.

Продажа недвижимости в Эстерштайне запрещена. Всё сущее, включая землю, дома, скот и детей, принадлежит фатерлянду. Можно жить, рожать, временно владеть, извлекать из пользования имуществом некоторую выгоду, но не продавать и наследовать. Замечательные, честные, понятные законы. Вот и приходится оформлять сделки сложным окружным путем.

Нынешний владелец дома пребывает в откровенно дурном состоянии души и тела: худое, желтоватое лицо — последствия систематического и чрезмерного употребления шнапса и баддруга[7]. Даже зрачки желтые, печень у счастливчика на грани, непонятно, что раньше: угодит в арлаг или околеет.

— Итак, господа, прошу проверить договор! — приглашает, торжественно открывая папку, герр Цензи.

Господа: желтоликий полупокойник, Анн, двое свидетелей — квартальный полицейский и ближайший сосед, тщательно обтирают руки и берут драгоценные листы бумаги. В столице все умеют читать — это отдельная гордость культурного Нового Хамбура. Писать не все умеют, но оно и не надо, главное помнить, как своя подпись ставится.

Договор относительно стандартен: аренда с правом перестройки и открытия собственного торгового дела. Срок длинен — пятьдесят лет, оплата вперед, это не запрещено законом, хотя…. Закон похож на анатомию: абсолютно всем людям понятно, где заканчивается бедро-ляжка и начинается ягодичный отдел, но вряд ли ту границу возможно указать с точностью до миллиметра. Нет, если кожу снять и мышцы ланцетом поднять, тогда конечно. Но кто ж каждую сделку ланцетом ковырять будет-то? Господам чиновникам за такой труд не платят, им как раз за прямо противоположное участники сделок приплачивают. Так что остаются у закона некие узкие неопределенные зоны между ногами и жопами.

— Все ли понятно, господа? Нет ли ошибок? — взывает герр Цензи.

Анн тщательно осматривается:

— Стул-то где? Три стула было.

Все смотрят на арендодателя. Тот морщится.

— Понятно, пропить успел, — вздыхает герр Цензи. — Сразу деньгами отдашь, осел свиноухий. Иных препятствий к подписанию не видим?

Анн выходит из комнаты, лезет в сумку, распарывает подкладку. Скальпель в пальцах точен, страх ушел. Всё идет нормально, да уже и поздновато бояться.

Вернувшись к неустойчивому столу, медицинен-сестра раскладывает столбиками серебряные монеты. Собравшиеся почтительно наблюдают — сумма изрядная, такую далеко не каждый день видишь.

— И как вы, фрау Анна, столько денег в одиночку рискуете носить? — ворчит новый сосед. — Вы махонькая, вызнают, тряхнут разок. Хорошо если только без денег останетесь, а то и жизни можно лишиться. В нынешние времена проще простого.

Полицейский поддакивает — оба мужчины опытные, пожившие, у соседа старый шрам поперек головы, похоже, когда-то крепко топор тресго его приложил.

— Ваша правда, страху натерпелась, — признается Анн. — Но что делать, на охрану тратиться не могу, и так-то скребла, занимала… Ну, все ж донесла мирно, слава богам. Главное, не болтать насчет такого.

С этим все мужчины согласны — лицо у Анн (сейчас) слегка напуганное, простоватое, но милое. Как с такой трепетно нервничающей девушкой не согласиться? Продавцу-арендатору, конечно, не до праздных мыслей — безотрывно смотрит на столбики монет, пытается подсчитать, сколько это будет в бочках шнапса и кисетах баддруга.

Чиновник лично окунает перо в чернильницу — весьма немногим присутствующим доводится регулярно на бумаге подпись выводить, тут бы без клякс обойтись.

Ответственная операция завершена успешно — подписи поставлены, герр Цензи умело подсушивает экземпляры договора. Идиот-арендодатель отдает ключ и сгребает в заранее припасенный мешочек звонкие марки оплаты.

— Э, за стул-то? — напоминает любезный полицейский.

Приходится слегка повозиться — новоявленный богач напрочь «забыл» об исчезнувшей мебели. В воспитательных целях стул оценивают в непомерные пять марок, изымают штраф и выпихивают глупца на улицу.

— Вот, сразу почище воздух стал, — ворчит сосед.

— Пропьет, дня в три пропьет, — предрекает полицейский.

— Это, господа, уже не наше дело, — призывает к корректности господин Цензи.

Анн благодарит за участие в сделке, раздает «стуловые» деньги. Можно было бы и поэкономнее, «на кружечку пива» конечно, святая традиция, но по марке — это избыточно. Учитывая аванс господину чиновнику и полицейскому. Но ничего, хорошие отношения с новыми соседями и квартальной властью, они того стоят.

— Что ж, успеха, фрау Анна, — желает вполне удовлетворенный живоглот Цензи. — Поздравляем с приобретением, в смысле, с выгодной арендой. Да и нам тут знающая медицинен-сестра не помешает.

Господа сваливают, любезно прощаясь и намекая на любую разумную помощь. Новая соседка им нравится, всем троим, оптом, — это не так сложно понять.

Анн сидит на стуле, смотрит в пыльное окно — склон рядом, норы-прорези в склоне похожи на глаза черепа, полуобвалившаяся галерея ниже — на ряд зубов. Нет, склон не скалится, скорее… наблюдает ней-тра-ль-но — есть такое редкое интересное слово, его мало кто знает. Медицинен-сестра поднимает воображаемую рюмку, салютует малой части Хеллиша. «Ты — древний и злой, я — старая и недобрая, нечего нам делить, будем соседями. Вечером непременно за тебя выпью».

Очень сложное дело сделано. Прямо даже и не верится. Анн проходит по комнатам: все нужно мыть, камин срочно перекладывать, ночью тут крепко замерзнешь. Но на кухне остались омерзительно грязные горшки, в крошечном дворике даже лопата валяется, это ценность. Хорошая сделка, но трат и работы впереди… сдери ей башку.

Она берет сумку, выходит на каменные ступени крыльца, тоже нуждающиеся в поправке. Но ключ в замке поворачивается без особых усилий. Дом, свой дом, да поверить невозможно!

Полегчавшая сумка почти не оттягивает плечо. Столько денег разом отдать — это же просто ужас! Но теперь в сумке ключ и договор — это куда ценнее всех денег, имевшихся у Анн в жизни. Сделано дело. Нет, ну как в такое поверить⁈

И все же ощущение счастья потихоньку наплывает. Идущий навстречу от станции мужчина, с тяжелой, воняющей рыбой корзиной (на рынке вечерние остатки по дешевке брал), смотрит с большим интересом, оборачивается вслед. Да, нужно лицо «поубавить», сиять позже будем. И нужно накинуть шаль, уже прохладно.

Вообще Анн слишком часто мерзнет. Понятно, не в дневную жару, но на грани дня и ночью — постоянно. Видимо, из-за мелкого телосложения. Давно привыкла держаться и подавлять дрожь, но от этого ощущение холода не стало приятнее.

Как и большинство приличных столичных фрау, у Анны Драй-Фир есть свое постоянное место в дамском кафе-клабе. Нет, собственно кофе здесь пьют наскоро, дабы на минутку присесть и дать отдых ногам. Но здесь можно умыться, а то и искупаться, привести себя в порядок, переодеться перед свиданием, иметь арендованный шкаф для сменного наряда и мелочей. Это удобно — если после службы бежать в общежитие или квартиру, уйму времени потеряешь, да и результат едва ли будет успешным — на обратном пути заново пропылишься и непростительно взмокнешь.