Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 143

«Это он что, мне? – заворочалась мысль в голове Паллас. – Неужели он думает, что вот так попросит и я заговорю? Ни магией, ни пытками он ничего от меня не добился, а тут я, значит, заговорю?»

Раздался шелест шагов, треск туго натянутой ткани, и Паллас открыла глаза.

Ма’элКот стоял над ней, повернув голову в сторону. Его блестящая от масла спина бугрилась мышцами, твердыми, точно камни. Одной рукой он держал за шиворот мужчину, ноги которого болтались в воздухе. В памяти Паллас вспыхнула точно такая же картина – Ма’элКот держит за шиворот Кейна, только этот человек был не Кейн.

У него была сломанная нога, к которой обрывками грязного льняного полотнища была привязана деревянная шина, наручники на запястьях, окровавленная повязка на одной руке, еще одна на отекшей черно-фиолетовой челюсти, его нос распух, под глазами были большие синяки.

Лишь когда он заговорил, Паллас поняла, кто это.

– Я не… не могу… Все, что я знаю, я уже рассказал… – жалко залепетал Ламорак, часто мигая мокрыми глазами.

«И я когда-то обнимала этого человека, – думала Паллас, удивляясь самой себе. – Целовала, любила. А теперь не могу вспомнить за что…»

Но олимпийское спокойствие тех высот – или глубин, – где она пребывала сейчас, скоро расставило все по местам. Конечно, ее привлекло в нем то, что он не просто не Кейн, но полная его противоположность во всем. Высокий блондин с внешностью полубога-полугероя, хороший во всех смыслах этого слова: заботливый, сострадательный, романтичный и смелый.

И при этом совершенно пустой внутри. Прекрасная оболочка, непрочная, как выдутое яйцо.

Вот в чем их главное отличие: Кейн целен. У него что снаружи, то и внутри. Вот почему его не так легко сломать, как Ламорака: Кейн – не пустая скорлупа, а камень, гладкий, словно яйцо.

– Вот что надлежит предпринять, – снова заговорил Ма’элКот, поворачиваясь к Тоа-Сителю, который стоял поодаль в почтительном молчании; Ламорак, забытый, болтался в руке владыки. – Я – Ма’элКот. И Я ни от кого не бегаю. И не прячусь. Если Берн не может восстановить сеть, значит я встречусь с Кейном на арене лицом к лицу.

Тоа-Ситель встревожился:

– Ма’элКот…

– Нет. Если Я буду трусливо прятаться в Моем дворце, то все произойдет так, как задумал Кейн. Но Я нанесу ответный удар, который сомнет его планы: Я Сам появлюсь там.

Он разжал кулак, и Ламорак со стуком упал на пол.

– Мне никогда не нравилась идея задействовать Иллюзию. Ведь это было бы подделкой, обманом, а Я не лгу Моим Детям. Поэтому Я совершу Ритуал на самом деле. Я возьму эти жизни прямо на арене. Я прочту память Паллас Рил и твою, Ламорак, как бы ни противно Мне было вбирать в себя эту отвратительную чепуху.

Он шагнул к Тоа-Сителю и взглянул на Герцога сверху вниз:

– Продолжай искать Кейна. Если сможешь взять его до Ритуала, сделай это. Если придется убить его, убей. Но Я подозреваю, что ты его не найдешь. Он слишком изобретателен, слишком беспощаден. Но он не больше Меня. Я – Ма’элКот. Что бы ни случилось, Я буду готов.

Он переплел пальцы могучих ладоней и так хрустнул суставами, что они затрещали, точно хлопушки.

– Я буду готов, и Я убью его собственными руками. И тогда его воспоминания станут Моими.

Беспредельная энергия, которая покинула его голос несколькими минутами ранее, внезапно вернулась; Поток снова завертелся вокруг него с неистовой силой, превратившись в огромную воронку.

– И тогда на каждый вопрос наконец отыщется ответ.

«О Хари», – подумала Шанна, закрывая глаза. Скорая смерть собственного тела тревожила ее относительно мало, но та новая звезда, которая осветила ей душу Кейна, горела неожиданно манящим светом, изумляя ее своей красотой: настоящая роза в пустыне.

«Я доживу. Я найду способ. Чтобы предостеречь тебя. И помочь. Хоть чем-то.

Думаю, что на это мне хватит времени».

Сжав зубы, Берн подавил желание мечом проложить себе путь в толпе.

Запрет жителям покидать жилища был снят еще до полудня, и теперь, похоже, весь город устремился на улицы. Кое-кто из горожан пострадал, получив сокрушительный удар копытом: горячий жеребец Берна терпеть не мог толпу, как и его хозяин. Конь дико таращил глаза, стоило кому-нибудь подойти к нему сбоку или сзади, а Берн его и не сдерживал – пусть поступает как знает. В результате пара-тройка окровавленных пешеходов осталась лежать на мостовой там, где проехал Берн, и это значительно облегчило ему продвижение вперед.

Наконец он протолкался к писсуару, ближайшему к той шахте, где он оставил своих людей стеречь сеть. Берн спешился, привязал коня к верхнему столбу коновязи, но так, чтобы животное могло двигаться. Замок на двери в шахту застонал и переломился от простого поворота запястья Берна. Повозившись с огнивом и кремнем, он зажег лампу, висевшую на крючке сразу за дверью, ремнем привязал ее к предплечью и полез в шахту. Там он, брезгливо скривившись, прошлепал по луже мочи, которая всегда собиралась под писсуаром, нырнул в пещеру и полз на четвереньках до тех пор, пока повышение потолка не позволило ему встать в полный рост.

Вскоре Берн оказался на узком каменном карнизе посреди галереи, пол которой скрывался во тьме. Прижимаясь спиной к стене, он шел, борясь с соблазном срезать путь по какому-нибудь тоннелю, которые открывались перед ним то и дело. Но надо было держаться того пути, который он наметил себе при первом спуске, ведь заблудиться в этих пещерах легче легкого, а вот найти выход вряд ли удастся, так и будешь блуждать здесь, пока не закончится масло в лампе. Другая узкая шахта привела его в пещеру с низким потолком. Вдруг ему показалось, что где-то впереди мелькнул огонек. Мелкие сталагмиты крошились под его сапогами, кусочки отлетали во тьму и стукались о камень, так что огонь, если он был, тут же погас.

Берн встряхнул головой. Предупреждал ведь он этих идиотов – никакого света. Чтобы не соскучиться в темноте, у них есть компания друг друга, а свет отпугнет Кейна.

Он прибыл на место – глубокую чашеобразную выемку в камне с колодцем на краю – и огляделся. Ни следа его парней – он удовлетворенно кивнул: правильно, так и надо, пока не убедятся, кто он.

– Все в порядке, парни. Это я. Выходите, у нас перемена планов.

И он замер, прислушиваясь к эху своих слов и тихому плеску воды, тысячелетиями точившей песчаник.

Вдруг он выругался – как же он забыл, ведь у него есть кинжал, заколдованный для него Ма’элКотом. Берн выхватил кинжал из ножен на поясе; клинок источал зеленоватое свечение, едва заметное при свете масляной лампы. Он вытянул руку, помахал ею и обнаружил, что свечение немного усиливается, если направить лезвие вперед и наискосок вверх.

– Зараза! – прошипел он сквозь зубы. – Ублюдок опередил меня. Он уже был здесь.

Если бы его парни ушли, они знаком дали бы ему понять, где их искать. А просто идти в том направлении, которое показывает кинжал, плохая затея, по крайней мере здесь, в подземелье. Покружив по пещере, он приблизился к колодцу, откуда на него пахнуло дерьмом с сильной металлической примесью: кровь.

Берн прикрыл глаза, стоя на краю колодца. Незачем было и заглядывать туда, чтобы понять: его парни там, все четверо.

Но если они погибли, то кто зажигал тот свет?

Он повернулся, чтобы отойти от края, но поздно.

Без предупреждения – он не слышал ни скрипа сапог в темноте, ни учащенного дыхания, не чуял движения воздуха – чьи-то руки мощно толкнули его в спину, а лодыжки захлестнула невидимая петля. Не успев понять, что происходит, он головой вниз упал в колодец, на лету то и дело ударяясь о каменные стенки, и рухнул на мертвые тела своих людей.

В пещере над ним вспыхнул свет, в очерченном стенками колодца ярком круге появились пять голов – люди смотрели вниз, на него.

Берн не спеша выпутался из цепких, хотя и безжизненных объятий трупов, медленно встал и долго демонстративно отряхивал кровь и грязь со своей одежды, а сам в это время старался нащупать ногами пол под телами мертвецов.