Герои умирают - Стовер Мэтью Вудринг - Страница 123

Широко открытые, они не мигали и не видели, и Кейну было совершенно все равно, что сделает с ним Ма’элКот.

Это мгновение, когда он стоял перед ней и не мог ни думать, ни дышать, длилось, как ему показалось, вечно. Даже сердце в нем замерло, жили одни глаза.

И вдруг, когда ее грудь медленно-медленно приподнялась, а потом так же медленно опустилась, для Кейна настал новый день. Он сам задышал вместе с ней, и все в мире снова обрело для него смысл.

– Но сначала, – сказал Ма’элКот, подойдя так близко, что Кейн почувствовал запах гнили в его дыхании, – Я хочу узнать, где ты был?

Кейн встряхнулся.

– А ты мне кто, мать, что ли? – ответил он насмешливо, как говорил с Берном.

Его спасла быстрота реакции: рука Ма’элКота еще только начинала движение, а Кейн уже сгруппировался и нырнул, так что тяжелая длань лишь наподдала ему сзади напоследок, но от этого удара он полетел по полу кубарем.

«Срань господня, – подумал он, откувыркавшись свое по металлическому полу и собираясь с мыслями, чтобы встать. – Кажется, у меня проблема…»

Ма’элКот прыгнул на Кейна, как кот на мышь, и, набрав полные горсти его черной кожаной туники, оторвал от пола и затряс, как терьер трясет крысу, чтобы переломить ей хребет. Все раны Кейна до единой завопили от такого обращения, их агонизирующий хор как будто прочистил ему мозг.

И он понял сразу несколько вещей.

Во-первых, он умрет здесь и сейчас. Если Ма’элКот не получит ответа, который его удовлетворит, он забьет его здесь прямо голыми кулаками, а ответа у Кейна не было, точнее, он не мог его произнести.

Во-вторых, Ма’элКот решил убивать его голыми руками не от ярости, а потому, что, пока он в этом сетчатом балахоне, ему недоступна магия. Ведь из такой же серебристой ткани был костюм Аркадейла в Театре Истины, и накидки, которые придумал Коннос, были точно такие. Значит, они отрезают его от Потока. Значит, вот как он узнал, кто такая Паллас и что она и Шут Саймон – одно лицо: серебряная сеть освободила его от заклятия Вечного Забвения.

И наконец, в-третьих, и это главное: отрезанный от Силы, которая делает его тем, кто он есть, Ма’элКот уязвим.

А значит, его можно убить.

Прямо сейчас. И прямо здесь.

У Кейна даже голова закружилась. Лучшего шанса у него не будет.

Даже без ножей, которые отобрали у него Рыцари дворца, и несмотря на чисто физическую мощь гиганта Ма’элКота, который выше его на полтора фута и тяжелее примерно вдвое, у него, Кейна, все же есть вполне приличные шансы уложить этого полубога прямо здесь.

Причем другого такого шанса у него точно не будет.

Прямо сейчас.

Тут Ма’элКот снова встряхнул его, да так, что комната запрыгала и завертелась у него перед глазами, и прямо ему в лицо крикнул:

– Где? Отвечай Мне! Где ты пропадал?

– Ладно, – сказал Кейн, – ладно…

Ма’элКот перехватил его так, чтобы держать одной рукой, а вторую сложил в кулак размером с камень для катапульты. Кейн успел выставить вперед обе руки, чтобы они приняли на себя хотя бы часть сокрушительной силы удара. Кулак, который мог запросто сломать ему шею, только выбил искры из его глаз. Кровь из разбитого носа и губ быстро наполнила ему рот.

– Ма’элКот, стой! – сказал Кейн так отчетливо, как только мог, учитывая поврежденный рот. – Ты же убьешь меня… и никогда не узнаешь…

Ма’элКот держал Кейна так, что ноги у того болтались над полом; могучая грудная клетка Императора ходила ходуном, когда он то втягивал в себя воздух, то выпускал его сквозь зубы, сжатые так плотно, что красные пятна выступили от напряжения на лице.

– Я доверял тебе, Кейн, – простонал он. – А Мое доверие дорогого стоит. Я добьюсь у тебя ответа или отниму у тебя жизнь.

Кейн равнодушно встретил его яростный взгляд:

– Поставь меня.

Ма’элКот то бледнел, то краснел от злости. Жизнь Кейна долго висела на волоске, но Император все же уступил слабости многих блестящих умов – любопытству: ему необходимо было знать.

Очень медленно, борясь со своим гневом, он опустил Кейна ногами на железный пол, потом еще медленнее разжал кулак, в котором держал куртку Кейна.

– Говори же.

Кейн притворился, что поправляет одежду, потом сделал вид, что надо вытереть кровь с губ; это дало ему около двух минут на то, чтобы обшарить Ма’элКота глазами в поисках места, куда ударить.

В колено, не защищенное ничем, кроме тонкой кожи штанов? В выступающий пах? Или в нервный узел, называемый солнечным сплетением?.. Нет, бить надо в горло, прямо туда, где между канатами могучих мышц шеи едва виднеется хрящ. Удар должен быть стремительным и точным, рука прямой как копье, кулак твердым. Даже если горло не порвется, мышцы вокруг него сведет от удара, и он не сможет заорать. И тогда плоть будет против плоти, кость против кости, человек против человека; на таких условиях Кейн не позволит себе проиграть.

И Ма’элКот умрет прямо перед алтарем, к которому он приковал Паллас Рил.

И все же, балансируя между нападением и ненападением, зная, что, если он не сделает этого сейчас, Ма’элКот не даст ему другого шанса, глядя в отравленные яростью глаза огромного человека-бога, Кейн вдруг вспомнил строчку из «Гамлета», которую произносит принц, когда застает Клавдия за молитвой: «Он молится! Какой удобный миг…»[2]

Образы понеслись один за другим: они дерутся, Ма’элКот умирает, он освобождает Паллас, распахивает дверь Железной комнаты и видит по ту сторону Берна и Тоа-Сителя – их он не сможет убить раньше, чем они поднимут тревогу и сюда нагрянут Рыцари дворца, охраняющие выход на лестницу. А Ма’элКот – это не Злая Ведьма Запада, и его слуги не будут прыгать от радости, приветствуя свое избавление, и не отпустят убийцу с миром. Императора любят. Его почитают.

К тому же он чертовски хороший Император.

«И один из немногих людей, которых я уважаю, – подумал Кейн, – и не просто уважаю, но восхищаюсь, а уж таких совсем мало».

Хороший человек? Явно нет; но и сам Кейн отнюдь не был хорошим человеком, и знал это. И все же Ма’элКот лучше многих; он, по крайней мере, интеллектуально честен, прекрасно осознает собственную жестокость и никогда не забывает о благе своих Подданных…

Ну хорошо, убью я его здесь и сейчас, а дальше что? Умрет Ма’элКот, умрет Кейн, умрет Паллас, может быть, Берн, может быть, Тоа-Ситель, еще сотни тысяч Подданных Империи могут умереть во Второй войне за Престол, которая обязательно разразится после убийства действующего Императора. Так кому же достанется победа?

Победа достанется Студии: долгая, разрушительная, братоубийственная гражданская война – это как раз то, на что они надеются.

Значит, победит Кольберг.

А это, тут же решил Кейн, не выход.

Отец учил его: забудь правила. Он отмахнулся. Ему казалось, что он и так не обращает на них внимания. А тут он вдруг обнаружил, что есть такие правила, по которым он живет, даже не зная об их существовании, и эти правила буквально везде – это они сделали Кейна тем, кто он есть, они продолжают связывать его по рукам и ногам, они, как проволоки, ведущие к замаскированным минам, попадаются ему под ноги на каждом шагу. И к нему, словно откровение, пришла мысль:

«А может, не стоит его убивать».

Причем не стоит убивать его не только здесь и сейчас, но и вообще. Ведь это правило Кейна: если тебе угрожают, убивай. А он может отказаться быть рабом собственного прошлого.

Так что здесь, в застенке Железной комнаты, он, как ни странно, ощутил новую свободу.

«Все думают, что Кейн – это и есть я, что он – мой предел».

Надо выйти за пределы модели поведения Кейна – он ведь уже сделал первые шаги на этом пути. Нельзя пока оставлять их совсем, надо ходить вокруг да около, пользоваться как оружием самими моделями, которые определяют, чего от него ждут и враги и друзья. Может быть, тогда у него все получится.

Вот именно, все – зачем мириться на меньшем?

Спасти Шанну. Спастись самому. Вытащить Короля Арго из того дерьма, в которое он его втравил. Достать Кольберга. И поквитаться со Студией: спасти Империю от Второй войны за Престол.