Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс - Страница 47

Возникла мысль, что шлем не так уж и важен, что без него можно как-то обойтись. Помазок выглядел достаточно здравомыслящим. Сент-Ив заставил себя начать умственный поединок, припоминая алгебраические задачи, выводя лемму Евклида, вырисовывая простые числа, падающие, как кости домино. Он складывал их, пока они возникали, вычисляя суммы. В стройные колонки цифр внезапно ворвался звон колокола, затем умолк, сменившись звуками скрипки, скрипка обернулась смехом, числа в его уме разлетались в стороны, как пух одуванчика. Он вынудил себя думать об Элис, о себе, уехавшем в Шотландию с бесплодной миссией, пока она путешествовала на юг, возможно навстречу своей гибели.

Ветка куста у тропинки хлестнула Сент-Ива по лицу, окончательно отрезвив. Впереди между редеющими деревьями он увидел коттедж, узнал синие ставни. За ним тянулась обширная поляна, по которой городок и получил свое название. Помазок провел Сент-Ива прямо к дому племянницы Элис, несмотря на его отдаленность: он явно достаточно хорошо знал дорогу.

Теперь низкорослый провожатый стоял чуть впереди, прижав палец к губам.

Туман сгущался, и это не было игрой воображения. Сент-Ив обонял его, видел влагу на каменных стенах, мокрые листья. Вспомнилась почему-то юношеская поездка в Лайм-Реджис, а потом просторы побережья живописно всплыли в тумане, словно картинки волшебного фонаря. Он потянулся, чтобы коснуться их, полагая, что сумеет даже удержать, и было так печально, что они прошли сквозь его пальцы.

Помазок ухмыльнулся, словно наслаждаясь измененным состоянием сознания Сент-Ива, а потом сунул пальцы в рот, свистнул, и из тумана появилась Элис, вовсе не призрак, но во плоти, идущая медленно, словно под гипнозом. Взгляд ее был устремлен куда-то в пространство, словно она рассматривала нечто ведомое только небесам. Ее вид немедленно заставил Сент-Ива очнуться. Следом за Элис шел человек в асбестовом шлеме, держа ее сзади за платье.

Затем она явно увидела Сент-Ива, потому что затрясла головой, словно пытаясь сбросить паутину, и уставилась на его лицо в очевидном изумлении. Такое частичное возвращение в мир бодрствования буквально выбило ее из колеи — Элис качнулась вперед, чуть не упав ничком. Мужчина, шедший позади, снова поставил ее на ноги. Сент-Ив узнал его — это был не кто иной, как Сэм Бёрк, Коробейник, в своем заношенном твиде.

Помазок вдруг скользнул вперед, мимо Сент-Ива, его свободная рука по-змеиному быстро исчезла в жилете Сент-Ива и вынырнула с пистолетом. Негодяй отступил назад, пожав плечами:

— Пойдет за три гинеи.

Из-за угла дома показался третий человек, правая рука которого висела на перевязи. В левой руке он держал пистолет, который нацелил на Элис, предупреждая именно Сент-Ива, так как рассудок, видимо, снова покинул женщину и она была безразлична к угрозе.

Волна гнева смыла морок с сознания профессора, и он, рванувшись вперед, отвесил захваченному врасплох Помазку тыльной стороной ладони жестокий удар, бросивший того навзничь. Пистолет вылетел из руки мелкорослого негодяя, но Сент-Ив не обратил на это внимания. Он мгновенно сорвал с Помазка защитный колпак и сунул его себе за пояс, а потом, ухватив мерзавца за горло правой рукой, оторвал его от земли, так что тот повис, брыкаясь, открывая и закрывая рот, как рыба, вытащенная из воды. Однорукий всё еще целился в Элис. Теперь он подошел совсем близко, кивая Сент-Иву, и в этот момент стало ясно, что стрельбы не будет. Пистолет был блефом.

Сент-Ив сделал внезапный выпад, продолжая удерживать Помазка на весу — прижатый к груди, тот кусался и вырывался, из рта его раздавалось низкое невнятное бормотание. Крутанувшись на правой ноге, Сент-Ив с разворота швырнул Помазка, словно мешок с картошкой, в человека с пистолетом, и те повалились друг на друга. В ту же минуту Сент-Ив выхватил из кармана жилета свое письмо, в два прыжка добрался до Элис, выдернул шапку Помазка из-за пояса, упрятал внутрь письмо и обеими руками натянул на голову жены защитный головной убор. Далее следовало разобраться с Коробейником, но тот опередил Сент-Ива — напрыгнул сбоку, повалил на спину и принялся кулаками молотить его по голове.

Профессор извернулся, пнул нападавшего, но тот цепко, словно исполинский клещ, впился ему в плечо и поволок к коттеджу. Сент-Ив слышал, как Элис кричит что-то — не безумное, а вполне внятное, — и заорал в ответ: «Беги! Беги!» во всю мощь своего голоса, вонзая в горло Коробейника пальцы и сдавливая его гортань. А затем шапка Сент-Ива слетела прочь и в ушах его загремел торжествующий хор. Пиликанье скрипки, дикий хохот, какофония пронзительных звуков. Потом выстрел, до ужаса близко, и он, на миг придя в себя, увидел бегущую Элис и однорукого, целящегося в нее. Сент-Ив взглянул на человека, которого душил, и с ужасом различил искаженное лицо собственного отца.

После падения на пол гостиной Элис пришла в себя на удивление быстро, мы, конечно, бросились к ней, подняли и устроили в кресле. Некоторое время она сидела с закрытыми глазами, стараясь отдышаться и обрести чувство реальности, по-прежнему стискивая в руках шапку. Когда ее глаза снова открылись, их выражение стало более спокойным, словно к ней вернулся боевой дух, а тело обрело связь с разумом. Она достала из шапки смятый клочок бумаги и гневно отшвырнула головной убор в угол комнаты.

Табби сходил на кухню, чтобы принести Элис чаю. Она с благодарностью выпила чай, а затем, после недолгой передышки, радостно осушила стакан портвейна. Поблагодарив нас обоих, она стала выглядеть несколько здоровее, но ничуть не счастливее.

— Мы весь день дожидались известия от Сент-Ива, — встревоженно сообщил я.

— У меня тут есть известие, — сказала она, — но в нем ничего хорошего.

Безумие, владевшее Элис последние три дня, ослабело, когда Сент-Ив надел на нее асбестовый шлем, и полностью испарилось, когда она выбралась из окрестностей Хитфилда. Само безумие, она припоминала, было отчасти чудесно, отчасти ужасно, но память о нем быстро тускнела, будто о сне наяву, теперь оно казалось только воспоминанием о воспоминании.

Когда всё это началось, они с Сидни гуляли по городку, охваченному лихорадкой весенней Кукушечьей ярмарки. Улицы были запружены народом, многие, в соответствующих одеяниях, изображали святого Ричарда, повсюду стояли праздничные палатки — словом, изрядная потеха, которую даже погода не могла испортить. Легендарная птица, выглядевшая как крупный голубь, с преувеличенно ярким оперением, красовалась на всех витринах. Элис и Сидни остановились перед одной такой птичкой, а затем внезапно, без всякого предупреждения, хотя Элис смутно вспоминала что-то вроде пронзительного вопля, мир, по ее словам, «накренился». В одно мгновение веселье праздничного дня обернулось хаосом. Она обнаружила себя сидящей на дороге со странной уверенностью, что она и есть настоящее воплощение кукушки Хитфилда. Она помнила, что кудахтала громко, на всю улицу — не хохотала, понимаете, а кудахтала, как наседка в гнезде, — убежденная, что ее платье соткано из перьев, а не из мериносовой шерсти.

Она вспоминала, как Сидни побрела куда-то, хватаясь за воздух, словно пытаясь поймать блуждающий огонек, и затем Элис больше не видела ее и не знала, где она. Ощущение времени совершенно потерялось — могли пройти и минуты, и года. Она как-то нашла дорогу домой, в коттедж, где принялась беседовать с чудовищами и призраками, хотя чудовища могли быть просто Помазком и его приятелями.

Поведав это, Элис некоторое время молчала, а затем намного тише сказала:

— Я бросила мужа там. Просто сбежала. Это то, чего он хотел, — так он приказал. Однако с моей стороны это просто трусость. Там валялся пистолет, до которого я могла дотянуться, если бы действовала, а не стояла в оцепенении. Там был еще этот жуткий человек, целившийся в меня из своего пистолета. Раненый. У него рука была на перевязи. Я могла одолеть его. — Она уставилась в темно-красную глубину портвейна. — Я бежала сквозь лес и выскочила на дорогу прямо в толпу солдат у блокпоста. Тогда я и сняла шапку, и поначалу они решили, что я сумасшедшая, и я, возможно, такой и была — чуточку. Я рассказала им, что в Хитфилде произошло нападение с применением оружия, потому что не знала, как еще это назвать, но они не изъявили желания отправиться в город и разобраться. Тогда я пожелала им счастливо оставаться и уже обычным шагом пошла дальше, хотя и не переставая раздумывать над тем, не следует ли вернуться, и переживая, что бросила Сент-Ива в такой опасности.