Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс - Страница 38

Бежать нам было некуда. И он это понимал — в самом деле, куда денешься с тонущего корабля? Я добрался до нашего многострадального экипажа и перевалился через борт. Болото неспешно — медленнее, чем нам показалось сначала, — но неуклонно поглощало его, подводный аппарат отклонялся всё дальше на своем тросе, болтаясь уже на высоте всего одного фута над поверхностью. Через мгновение он будет просто недосягаем.

— Камера, — сказал я Финну вполголоса, и он понял меня сразу. Без промедления я потянулся, ухватился за погнутый манипулятор, подтащил аппарат поближе и сумел открыть люк. Втолкнув Финна внутрь, вполз туда сам, выгреб мусор, оставшийся от разломанного сундука, и надежно задраил люк. Шансов уцелеть в этой переделке у нас не было никаких, зато появилось время рассмотреть то, ради чего всё затевалось. Я аккуратно водрузил странный яйцевидный прибор, который пастор Гримстед обнаружил в своем навозохранилище, на сиденье. Он походил на большой каравай хлеба, склепанный из металлических пластин, причем я опознал только латунь и медь. Они потускнели под слабыми черточками ярь-медянки, хотя прибор хранился всё это время в прорезиненной упаковке. Наверху, словно розочка из теста, был установлен кристалл, отделенный от металла кольцом из материала, похожего на эбеновое дерево. Кристалл был прозрачен, но замутнен искрами разрядов, и разглядеть то, что могло находиться под ним, никак не удавалось.

— Разрешите мне его подержать, сэр? — попросил Финн, и я не нашел причин для отказа. Нам определенно не оставалось лучшего времяпрепровождения. Парнишка поднял прибор, держа за концы, и заглянул в кристалл. В эту минуту останки фургона сильно просели. С берега донесся взрыв хохота наших преследователей, и долговязый весело помахал нам, как бы желая счастливого пути. Затем они принялись возиться с тросом.

— Эта штука теплая, — сказал задумчиво Финн. — Как яйцо из-под наседки. Интересно, что это такое?

Я коснулся прибора, действительно здорово нагревшегося всего за пару минут; правда, его освещало солнце, отражавшееся в гранях кристалла… Или он начал светиться сам? Но с чего бы? Мы ведь всего лишь вытащили эту штуковину из-под скамейки.

В камере было определенно душно, и я привычно потянул за рычаг, впуская свежий воздух; давление, увы, упало, хотя оксигенатор еще действовал. Однако вскоре нам придется пойти на решительные меры или сдаться. В любом случае лучше было сделать это до того, как камера окончательно утонет.

И с этой мыслью я взглянул на пульт управления, жалея, что даже не попытался перенять опыт Сент-Ива. С другой стороны, профессор же сумел разобраться в этом самостоятельно, значит, и у меня получится сделать что-то полезное. Я нашел рычаг, открывавший балластные цистерны, и решительно опустошил их, заставив наших друзей на берегу отвлечься от своих занятий. По крайней мере, мы замедлим свое погружение, подумал я.

А затем мне в голову пришла другая мысль: если мы освободим трос, то даже если останки фургона погрузятся на самое дно топи, они нас за собой не утащат. Что там говорил Сент-Ив? Две сотни футов линя? Похоже, фургон станет нашим надежным якорем…

— Я вот подумал… Ты сможешь выскочить и снять стопор с лебедки, чтобы камера смогла плавать? — спросил я у Финна.

— Сделаем! — кивнул парнишка, укладывая прибор на сиденье. Я распахнул люк, мальчик мгновенно оказался снаружи и освободил трос. Меня удивило внезапное погружение камеры — дюймов на шесть — в глубину. Я мигом усомнился в правильности принятого решения, твердя себе, что, возможно, широкое днище фургона на самом деле являлось нашим временным спасением, а теперь нас засосет проклятая грязь. Финн влетел обратно в каюту и, захлопнув люк за собой, снова взял в руки прибор, будто стремился уберечь его.

Возившийся на берегу долговязый взглянул на нас, но не принял наши действия всерьез и, возможно, был прав. Приспешники доброго доктора уже вытравили и надежно обвязали вокруг ствола дерева трос, и по нему Спэнкер, с его сложением флотского марсового, быстро взобрался на ту же ветку, что и раньше Финн. Потом низкорослый негодяй тяжело спрыгнул на останки нашего фургона и, не обращая на нас никакого внимания, закрепил трос за основание станины лебедки. Затем он метнул крюк на берег, где долговязый зацепил его за дерево, и, перебравшись к лебедке, выбрал слабину троса. Спэнкер даже попытался продернуть его дальше, поднять из трясины, но без особого успеха. Теперь в распоряжении наших преследователей — им казалось, что аппарат для погружений никуда от них не денется, — были два троса. Перед тем как выбраться на берег, Спэнкер заглянул в наш иллюминатор, скорчил несколько свирепых рож, без слов изобразил мучения задыхающегося, печально покачал головой и удалился.

— Мы в гробу, — констатировал Финн, — сомнений никаких. Но я ставлю всё, что у меня есть, на профессора и старого мистера Мертона. Они уже в пути.

— Ну конечно, — согласился я.

— А вы посмотрите сюда, сэр, — Финн кивнул на прибор. Кристалл светился отчетливее, из самой глубины, и на ощупь был горячим, как кровь. — Думаю, оно просыпается, — продолжил парнишка. — Что оно делает, как вы думаете?

Слово «просыпается» встревожило меня.

— Делает? — переспросил я. — Боюсь, не имею представления. Профессор Сент-Ив, кажется, полагал, что оно стало причиной очень странного поведения скота, но это мало что говорит.

— Скота? Точно? — Финн недоверчиво посмотрел на меня.

В этот миг прямо под нами раздался отчетливый и глубокий, зародившийся, казалось, где-то на самом дне трясины чмокающий звук — будто кто-то втянул в себя большую макаронину; аппарат вздрогнул и сместился. Мы застыли. Теперь я был уверен, что освобождение троса погубило нас и что когда-нибудь кто-нибудь — Фростикос или Сент-Ив — выудит из этой трясины подводную камеру с двумя трупами внутри.

Но мы не погружались! Аппарат еще раз дернулся, застыл на пару минут, а затем нас затрясло, словно осиновый листок на ветру. А на берегу приспешники Фростикоса завтракали, устроившись как дома — чайник, две кружки, всё очень изящно сервировано — явно чтобы помучить нас. Спэнкер положил на здоровый ломоть хлеба несколько ложек джема, поднял его в издевательском приветствии, а потом сожрал в три укуса. Долговязый собрался, похоже, отсалютовать нам кружкой, но заметил, что с нашим аппаратом не все в порядке, поставил ее на траву и уставился на нас, явно напряженно размышляя над увиденным.

А мы — мы не тонули, мы поднимались в небо!

— Двинулись! — объявил Финн, словно так и должно было быть. — Это всё прибор, он для того и сделан, ей-богу! Это как шары с горячим воздухом, ну, похоже.

Звучало это объяснение полным бредом. Как такое могло зависеть от металлического каравая с кристаллом? Шар с горячим воздухом? Но наш подводный аппарат вел себя именно так. Теперь мы смотрели на негодяев на берегу с высоты, медленно, но неуклонно поднимаясь. Долговязый кричал что-то Спэнкеру, который ловко вскарабкался на дерево и полез по ветке, мимо которой нас уже пронесло. Теперь он выглядел озадаченным и встревоженным и сразу начал действовать — ухватился за свисающую с нашей камеры веревку, которая начала разматываться, словно зачарованная змея, и повис на ней. Аппарат вздрогнул под дополнительным весом и, перестав мелко трястись, начал было опускаться, но потом застыл в воздухе. С минуту мы лениво раскачивались в одной точке. А затем снова устремились ввысь — двинулись, как определил это Финн, — с болтающим ногами, извивающимся Спэнкером в качестве балласта.

— У него крыша поехала, — ухмыльнулся Финн. — Чего он цапнул веревку, когда до лебедки всего ничего?

— У него с крышей, похоже, всегда были проблемы, — сказал я.

Еще некоторое время Спэнкер, тщетно стараясь совершить то, с чем не справлялась гравитация, тряс и раскачивал нас. А затем, видимо осознав, что оказался на опасной высоте и что мы летим по ветру, словно натуральный воздушный шар, разжал руки, намереваясь приземлиться на останки фургона. Наша камера стала легче, и ее снесло в сторону. Мы вовремя выглянули, чтобы увидеть, как Спэнкер перевернулся в воздухе и вошел головой в болото всего в паре футов от фургона с силой, достаточной, чтобы погрузиться до пояса — одна рука придавлена к боку, а ноги торчат, как на картине о падении Икара. Свободная рука и ноги угодившего в смертельную ловушку негодяя яростно двигались, затягивая его всё глубже. Долговязый сорвал веревку с узлами, которую так удачно завязал сам Спэнкер, и поспешил на помощь, но находился он слишком далеко. Ветер сносил нас к северу, позволяя рассмотреть происходившее внизу со всех ракурсов, и мы видели, как долговязый делал очередную попытку набросить веревку на щиколотки своего напарника в тот самый момент, когда тот окончательно исчез в глубине.