Глаз идола (сборник) - Блэйлок Джеймс - Страница 20

Жутковатое, в сущности, зрелище. Сперва профессор Сент-Ив высказал предположение, что статуя вырезана из какого-то редкого малазийского мрамора. И при этом весьма ценного: сам Микеланджело только ахнул бы. Еще удивительнее, впрочем, были глаза идола — огромные рубины, столь искусно ограненные, что раскалывали падавшее на них тропическое солнце на тысячу искр, щедро разбрасывая повсюду солнечные зайчики. Именно эти рубины доконали беднягу Билла Кракена, который считался полноправным ученым, пока не угодил после трагической кончины Бёрдлипа в лапы космических пришельцев, и заставили нас прервать изучение капища с его таинственным идолом.

Отраженные рубинами лучи как раз и подвигли Кракена вскарабкаться по отвесному склону на берег и со всех ног бежать к поляне. Пока мы топтались, строя шаткие предположения о природе странного камня, застывший Билл стоял отвесив челюсть, со своим зонтиком наперевес, совершенно зачарованный рубиновыми огоньками, которые по власти гонимой ветерком листвы в вышине (которая то погружала джунгли в непроглядную тень, то окатывала нас ослепительным светом полуденного солнца) затеяли на его лице игру в догонялки, подобно пятнышкам света, отброшенным одним из тех зеркальных шаров, что нередко кружат под потолками в танцевальных залах.

Безо всякого предупреждения, будто выстреленный из катапульты, Билл метнулся вперед мимо Сент-Ива, отпихнул в сторонку Пристли и вонзил кончик зонта точно под один из рубиновых глаз, — вернее сказать, под левый; весьма отчетливо это помню. И, орудуя словно рычагом, принялся выламывать эту штуку из каменной глазницы, тогда как Сент-Ив заодно с Хасбро пытались оттащить Кракена от идола. Все попытки оказались напрасны: будто окончательно спятив, тот с бешеной энергией работал своим зонтиком. Глаз не долго сопротивлялся и вскоре покатился по траве. В отчаянном приступе рубиновой лихорадки Полоумный Билл стряхнул с себя обоих товарищей. Зонтик был отброшен, а сам Кракен совершил отчаянный прыжок вслед за драгоценностью, абсолютно убежденный в том, что все четверо — и Сент-Ив, и Хасбро, и, вне сомнений, мы с Пристли — захотим силой оспорить у него право обладания рубином. Остановил его, обратив каждого из нас даже под обжигающим солнцем джунглей в ледышку, протяжный, исполненный тоски и усталости вой. Этот ужасный звук, полный ужасающей боли и несказанного горя, поднявшийся в джунглях и пропитавший самый воздух, стал затихать лишь с новым дуновением ветра.

После долгой паузы, проведенной без всякого движения, мы не без труда вернули себе способность соображать — и первая мысль наша была, разумеется, о каннибалах. Билл мигом подхватил свою добычу и опрометью бросился к реке, спеша забраться в каноэ; мы же вновь пустились ему вдогонку.

Еще до наступления ночи мы догребли до Балийского пролива, так и не приметив ни туземцев, ни отдаленного блеска их копий. Там перед нами предстал голландский сухогруз «Петер ван Тислинк». Неделю спустя, у берегов Сингапура, Билл Кракен умер от лихорадки, бормоча в бреду о таящихся в джунглях свирепых хищниках, и о неведомых тварях, подстерегающих его в океанских глубинах, и о скалящем зубы солнце, которое якобы замыслило ослепить его и полностью лишить рассудка.

Скорбным был тот день в Сингапуре, когда мы похоронили его… Сент-Ив собирался закопать рубин вместе с Биллом — не разлучать несчастного с тою добычей, каковая, сомнений нет, послужила причиной его гибели. Пристли, однако, и слышать об этом не желал. Один только этот рубин, по его словам, с лихвою мог оплатить всё путешествие в оба конца. Похоронить камень заодно с Кракеном значило бы, так сказать, поддаться прихоти безумца. А ведь всего каких-то полгода назад Кракен был вполне разумен, как и любой из нас! «Оставим рубин себе, — настаивал Пристли. — На худой конец, камень обеспечит средствами к существованию сына Кракена, ведь парень и сам недалек от помешательства». Хасбро был готов согласиться, и Сент-Ив, хорошенько всё взвесив, пришел к тому же выводу. Как мне кажется, профессор мог поддаться нетипичной и, памятуя о научном подходе, беспричинной фобии: рубин попросту пугал его. Впрочем, это лишь мои догадки. За все сорок пять лет, что мы знакомы, Сент-Ив ни единожды не выказал и малейшего страха, ведь ум его оставался чересчур пытливым для подобных эмоций. А рубин, в свою очередь, был любопытнейшим предметом. Даже уникальным.

Этими обстоятельствами нашего путешествия вниз по реке Ванги я и поделился с друзьями в тот ненастный день в Клубе первопроходцев. Все, кто сидел за нашим столом (не считая Табби Фробишера), конечно же, сами приняли участие в том маленьком приключении, и я, признаться, подозревал, что Табби тоже слушает вполуха, переполняемый историями собственных похождений в буше и не водивший знакомства ни с джунглями восточной Явы, ни с Биллом Кракеном. Внимание его удерживала, как видно, одна лишь деталь: глаз идола.

Уже какое-то время Фробишер сидел подавшись вперед на своем кресле и не сводя с меня сощуренных глаз. От частых и энергичных затяжек его сигара разгорелась что твой факел. Но стоило мне завершить повествование, как Табби откинулся на спинку, а затем резким жестом выдернул сигару из губ. После небольшой паузы он поднялся и медленно прошествовал к окну, чтобы снова взглянуть на мокшего на улице незнакомца, — только тот, по-видимому, успел убраться восвояси.

Примерно в то же время снизу послышался нестройный шум: хлопанье дверей, раздраженные голоса, звон летящего на пол столового серебра.

— Прекратить! — рявкнул Фробишер, повернувшись к лестнице. А в ответ на донесшиеся снизу нестройные возгласы громко распорядился заткнуть глотку и стряхнул на ковер пепел с сигары.

Кто-то из членов клуба — Айзекс из гималайской экспедиции, кажется, — посоветовал Фробишеру захлопнуть собственную пасть. Уверен, в иных условиях Табби кинулся бы на обидчика с кулаками, но сейчас его мыслями всецело владел яванский рубин, и он не обратил внимания на эту грубую выходку. Внизу между тем воцарилась тишина.

— Богом клянусь, — обронил Фробишер, — я отдал бы свой месячный пенсион, лишь бы разочек взглянуть на тот проклятый рубин!

— Невозможно, — сообщил я, раскуривая трубочку, которая успела остыть за время моего рассказа. — Камня никто не видел уже лет пять. С того самого дня, как Джайлс Конновер утащил его из музея. Рубин-то и навлек на вора погибель, на мой взгляд: в точности, как и с Биллом Кракеном.

Я ждал, что сейчас Сент-Ив поспешит возразить, отметив, что мне не к лицу пустые суеверия и что законы логики бессильны их оправдать. Но он хранил молчание, некогда поддавшись, полагаю, тем же беспричинным страхам — страхам, рожденным от исступленного стона, отзвучавшего в далеких джунглях лет двадцать тому назад.

— У камня определенно необычная история, — произнес наконец Сент-Ив, едва заметно улыбаясь. — Весьма необычная.

— Вот как? — переспросил Фробишер, гася в пепельнице окурок сигары. — Значит, вы так его и не продали?

— Отчего же, продали, — повернулся к нему Сент-Ив. — Почти сразу. После нашего возвращения и недели не прошло, если не ошибаюсь.

— На четвертый день, если быть точным, — вставил Хасбро, имевший раздражающую склонность к излишней пунктуальности, доведенную до зеркального блеска за прожитые им восемьдесят с чем-то лет. — Мы причалили во вторник, сэр, и продали рубин некоему ювелиру из Найтсбриджа вечером в субботу на той же неделе.

— Именно, — кивнул в его сторону Сент-Ив.

Дальнейшее обсуждение пресекло появление официанта с перекинутым через руку чайным полотенцем. Одновременно снизу опять донесся шум неподобающей возни: там будто бы опрокинулось кресло. Суматоха была встречена гневными окриками.

— Какого дьявола у вас там творится? — набросился на официанта Фробишер. — Тут солидный клуб, приятель, а не лужайка для дурацких игрищ!

— Совершенно верно, сэр, — отвечал ему официант. — Нам задал жару один непрошеный гость. Настаивает на том, чтобы войти и осмотреться, и при этом упорствует.