Перековка судьбы (СИ) - Колючий Александр - Страница 6

Я позволил ему довести себя до кровати. Этот короткий путь показался мне восхождением на Голгофу. Моё новое тело совершенно не слушалось. Ноги подгибались, голова кружилась. Моё сознание инженера, привыкшее к контролю, испытывало острое унижение от того, что его, как мешок с картошкой, ведёт под руку древний старик. Моё достоинство, казалось, осталось лежать где-то на полу, рядом с дохлым пауком.

Тихон уложил меня на это соломенное орудие пыток и укрыл колючим одеялом с такой заботой, будто я был последним представителем вымирающего вида. В каком-то смысле, так оно и было. Пора было начинать «допрос», пока он был в этом благодушном и встревоженном настроении. Я посмотрел на него самым растерянным взглядом, на который был способен (что, впрочем, не требовало особых актёрских усилий).

— Тихон?.. — прохрипел я, изображая, что с трудом ворочаю языком. — Прости… в голове туман… Словно всё вымело. Эта… хворь… Что со мной было?

Старик сел на грубый табурет у кровати. Его морщинистое лицо выражало глубочайшее сочувствие.

— Ох, господин… Трясучка вас скрутила, злая хворь, — начал он своим скрипучим, как несмазанная телега, голосом. — Три дня тому назад вы из поселения вернулись — ни кровинки в лице. Молчали, на вопросы не отвечали. А ночью как началось! Затрясло вас, заметались, жар такой, что к кровати не подойти. Я уж думал, всё, отходит молодой господин…

— Я… бредил? — осторожно спросил я, пытаясь направить разговор в нужное русло.

Тихон энергично закивал.

— Ещё как, господин! Кричали всё, да слова непонятные, не наши. Про какую-то «плазменную нестабильность» и «коэффициент расширения»… Бесовщина, прости Господи, — он торопливо перекрестился. — Я уж думал, демоны в вас вселились.

Я мысленно застонал. Отлично. Мой предсмертный анализ отказа оборудования здесь приняли за одержимость. Моё научное наследие в надёжных руках.

— Я в деревню побежал, за знахаркой Ариной, — продолжил Тихон. — Она у нас по хворям главная. Пришла, поглядела на вас, пошептала что-то на ухо, травами какими-то окурила, от которых весь дом потом три дня вонял…

«Ага, — подумал я, — так вот откуда эта нотка в общем букете».

— …дала отвар из горьких трав, — ага, вот и источник этого незабываемого вкуса во рту, — и сказала, мол, теперь воля Святых, выживете аль нет. Мол, душа ваша сейчас меж мирами ходит, и вернётся ли обратно — неведомо.

«Замечательно, — оценил я ситуацию. — Местная система здравоохранения — это смесь фитотерапии, шаманизма и политики полного невмешательства. Приоритет номер один: не болеть. Никогда. Ничем. Даже насморком. Иначе эти „Святые“ могут и не вернуть душу с прогулки».

— Арина говорила, хворь эта часто на сильных мужей нападает, — с ноткой гордости добавил Тихон. — Ваш покойный батюшка, боярин Демьян, царствие ему небесное, бывало, такую трясучку на ногах переносил, только крякнет да квасу выпьет… А вот матушка ваша, боярыня Елена… она слабее была… — старик вдруг осёкся, его голос дрогнул. Он посмотрел на меня, испугавшись, что расстроил «больного».

Я сделал мысленную пометку. Отец: боярин Демьян, покойный. Статус: высокий, раз мог переносить «трясучку» на ногах. Мать: Елена, тоже покойная, тема чувствительная. Вывод: я круглый сирота. Это многое объясняет.

Я прикрыл глаза, изображая слабость. На самом деле я просто пытался скрыть взгляд человека, чей мозг лихорадочно обрабатывал и каталогизировал входящую информацию.

— Вам бы подкрепиться, господин, — сказал Тихон, поднимаясь. — Силы нужны. Я мигом, только похлёбку разогрею.

Он вышел, а я остался один. Несколько драгоценных минут для независимой экспертизы и оценки текущего местоположения. Я снова сел, превозмогая протесты моего нового тела, и начал свой осмотр. Теперь это был не просто испуганный взгляд, а холодный анализ инженера.

Стены. Сруб. Пазы между брёвнами прорублены топором. Следы грубые, неровные. Пилы, если и существуют в этом мире, здесь явно не применялись. Слишком дорого или слишком сложно. Щели законопачены мхом. Экологично, конечно. Если не считать сквозняков и вероятного наличия в этом мхе целой экосистемы насекомых.

Окно. Тот самый «био-полимерный экран» из бычьего пузыря. Я подполз к нему. Плёнка была натянута на грубую деревянную раму и закреплена коваными гвоздями. Вид на улицу был такой, будто я смотрел на мир через толщу вазелина. Технологический уровень: «до свидания, стекольная промышленность». Позднее Средневековье, в лучшем случае.

Мебель. Сундук в углу. Массивный, скреплённый железными полосами. Гвозди кованые, с большими, расплющенными шляпками. Замок — простой пружинный механизм, который можно было бы вскрыть скрепкой. Если бы здесь изобрели скрепки. Кровать — просто сколоченные доски. Стул — три палки, соединённые вместе. Функционально. Убого.

Вернулся Тихон. В руках у него была деревянная миска, от которой шёл пар, и такая же деревянная ложка. В миске плавало нечто серое — жидкая похлёбка с редкими вкраплениями чего-то похожего на перловку и разваренную морковь. Рядом на дощечке лежал ломоть тёмного, плотного хлеба, которым, кажется, можно было бы отбиваться от волков.

Я заставил себя есть. Вкус был… никакой. Это было не еда. Это было топливо. Калории в чистом виде, без малейшего намёка на удовольствие. Пресное, чуть солоноватое, с привкусом дыма. Хлеб был кислым и тяжёлым. Я с тоской вспомнил свою последнюю пиццу «Четыре сыра».

«Вывод, — заключил я, с трудом проглотив ложку, — статус „господина“, похоже, чисто номинальный и не подкреплён материально. Финансовое положение — катастрофическое. Мы на дне. И, кажется, кто-то снизу уже стучит».

Тихон, довольный, что я поел, забрал посуду и, велев отдыхать, вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Я остался один в тишине.

Я лёг и закрыл глаза. Нужно было принять новую реальность. Смириться с ней.

Имя: Всеволод Волконский. Звучало как название какого-то очень скучного исторического романа. Или как требование к паролю: «должен содержать не менее десяти символов, одну заглавную букву и одну боярскую фамилию».

Статус: «молодой господин», наследник покойного боярина.

Состояние: судя по всему, отрицательное. Мы не просто бедны, мы на грани выживания.

Технологический уровень мира: «спасибо, что не каменный век, но и до парового двигателя ещё как до Луны пешком».

Я мысленно представил свою прошлую жизнь. Свою лабораторию, свою уютную квартиру. Доставку горячей пиццы. Быстрый интернет. Хороший, ароматный кофе. Всё это теперь казалось сном. Фантомом. Виктор Новиков, 32 года, перспективный учёный, погиб при аварии на производстве. Точка. Это был завершённый проект. Цепляться за это имя, за эту жизнь — значит отказаться принимать правила новой игры. А в такой игре это равносильно проигрышу.

Нужно было принять новое имя. Примерить его, как неудобный, колючий, но единственный доступный костюм.

Я медленно, с усилием, прошептал в тишину:

— Все-во-лод…

Звучало нелепо.

Я попробовал снова, уже твёрже, вкладывая в это слово не только звуки, но и всю свою волю к выживанию.

— Всеволод Волконский.

Это больше не было просто набором букв. Это был мой новый логин в этой системе. Моя роль. Мой щит. Моё проклятие и, возможно, мой шанс.

Ужас и паника отступили. На их место пришла холодная, тяжёлая, как наковальня, решимость. Я не знал, что ждёт меня за дверью этой комнаты. Но у меня была отправная точка. Имя. Легенда. И мозг инженера, привыкший решать проблемы. А проблем тут, судя по всему, было больше, чем звёзд на небе.

«Ну что ж, Всеволод, — подумал я. — Добро пожаловать в новый мир. Первый пункт в списке дел: выяснить, как не умереть с голоду или от следующей „хвори“. Второй пункт: найти что-нибудь съедобное, что не похоже на эту похлёбку. Эксперимент начинается».

Ночь принесла не столько отдых, сколько осознание того, что матрас, набитый соломой, является одним из самых эффективных орудий пыток, придуманных человечеством. Но, как ни странно, порция сомнительной похлёбки и несколько часов забытья сделали своё дело. Я чувствовал себя не то чтобы хорошо, но, по крайней мере, уже не как ходячий труп. Просто как очень, очень уставший человек, которому срочно нужен кофе и отпуск. Желательно, на другом конце галактики.