Перековка судьбы (СИ) - Колючий Александр - Страница 5

«Где бицепсы? — пронеслась в голове паническая мысль. — Здесь, по всем анатомическим картам, должен быть бицепс. А вместо него — кость. И немного кожи, которая на этой кости висит, как пиджак на вешалке. Трицепс тоже взял отпуск. Бессрочный. Это не руки. Это два тонких манипулятора с крайне ограниченной грузоподъёмностью».

Я ощупал свою грудь. Она напоминала стиральную доску. Очень грустную, невостребованную стиральную доску. Каждое ребро можно было не просто пересчитать, на них можно было играть ксилофонные партии. «Отлично, если нужно преподавать анатомию в местном университете. Ужасно, если нужно выжить».

Ноги… ну, их было две. Это был неоспоримый плюс. На этом плюсы заканчивались. Мышечной массы — ноль. Похоже, предыдущий владелец этого тела считал ходьбу излишним и вульгарным занятием, предпочитая аристократическое лежание.

Хуже всего было не то, что тело было слабым. А то, что оно было чужим. Я снова посмотрел на свои ладони. Бледные, с длинными, тонкими пальцами. Ногти были на удивление чистыми и аккуратными — единственный признак благородного происхождения в этой помойке. Я вспоминал свои старые руки — руки инженера, с мозолями от инструментов, с парой старых шрамов от неосторожного обращения с оборудованием. Те руки могли собрать и разобрать двигатель. Эти, казалось, сломаются, если попытаться открыть ими тугую банку с огурцами. Это было чувство глубочайшего, фундаментального отчуждения. Словно я был водителем, которого посадили за руль совершенно незнакомого, неисправного и очень странного автомобиля.

Мне нужно было визуальное подтверждение. Окончательное. Мозг требовал полных данных. Я обвёл взглядом комнату в поисках любой отражающей поверхности. Ведро с водой? Слишком темно, да и рябь на воде исказит всё до неузнаваемости. Мой взгляд остановился на тусклом металлическом осколке, который висел на стене на криво вбитом гвозде. Местное зеркало. Трюмо эпохи раннего феодализма.

Путь через комнату — метра три, не больше — показался мне марафонской дистанцией. Я шёл, придерживаясь за шершавую стену, каждый шаг отдавался дрожью в ногах. Моё новое сердце колотилось от минимальной нагрузки. Я чувствовал себя столетним стариком, который решил совершить свой последний поход.

Я подошёл к «зеркалу». Сначала я увидел лишь тёмный, расплывчатый, искажённый силуэт. Я наклонился ближе, пытаясь сфокусироваться, и протёр царапанную поверхность рукавом грубой рубахи. Из мутной, царапанной поверхности начали проступать черты. Тёмные, прямые волосы, спадающие на лоб. Бледная, почти прозрачная кожа. Острый подбородок. Высокие скулы.

И наконец, я заглянул ему в глаза. Тёмные, почти чёрные.

И увидел там себя.

Своё собственное, испуганное и донельзя разумное сознание, которое смотрело на меня из глаз абсолютного незнакомца. Юноши, которому на вид было лет восемнадцать, не больше.

Первая волна шока прошла, уступив место моему главному защитному механизму — едкому сарказму.

«Итак, вот он, мой новый аватар. Похож на солиста какой-то очень печальной эмо-группы из двухтысячных, которую выгнали из гаража за неуплату. Скулы, конечно, отличные, аристократические. Жаль, что всё остальное говорит о хроническом недоедании и острой нехватке солнечного света. Причёска в стиле „я упал с сеновала, тормозил головой“. Модно, наверное, в этом сезоне».

Я пытался шутить. Пытался анализировать. Но это была лишь тонкая плёнка льда над бездной ужаса. И в этот момент лёд треснул.

В мою голову, как вирус в незащищённую систему, хлынул новый поток данных. Чужие воспоминания. Это не было похоже на мысль. Это был удар. Вспышки образов, звуков и эмоций, не имеющих для меня никакого контекста, но полных подлинного, животного ужаса.

Насмешливое, злое лицо какого-то здоровенного парня с рыжей бородой, перекошенное злобой.

Звон стали и ощущение удара, от которого закладывает уши и мир вспыхивает болью.

Испуганный, отчаянный крик «Тихон!», который был не криком, а беззвучным воплем где-то внутри.

И имя, которое билось в висках, как набат: Всеволод, Всеволод, Всеволод…

Мой мозг не выдержал. Два потока данных, две личности в одном черепе — это было слишком. Это был фатальный системный конфликт.

Я отшатнулся от зеркала, хватаясь за голову. Мир перед глазами превратился в тот самый калейдоскоп из битых пикселей, который я видел после смерти. Ноги-макаронины окончательно отказали, и я рухнул на пыльный пол, больно ударившись коленом.

«Синий экран смерти, — пронеслась последняя связная мысль. — На этот раз — прямо в моей голове. Система уходит на принудительную перезагрузку».

Я лежал на холодном, грязном полу, и моё сознание медленно пыталось перезагрузиться. Страх больше не был абстрактным. Он был реален. Я заперт. Я в чужом теле. И этот «кто-то», этот Всеволод, судя по всему, вёл очень интересную и полную опасностей жизнь. И теперь все его проблемы, все его страхи, все его враги — были моими.

И в этот момент, в момент моего полного и окончательного коллапса, я услышал звук. Не в голове. Снаружи. Шаги. Медленные, тяжёлые, приближающиеся к двери. Кто-то остановился прямо за ней. Я услышал приглушённое покашливание. Потом — медленный, тяжёлый, протяжный скрип дверной ручки. Не смазанной, ржавой.

Кто-то был за дверью. Кто-то собирался войти.

Моё сердце, сердце этого хилого тела, заколотилось где-то в горле с такой силой, что, казалось, оно вот-вот выпрыгнет. Я затаил дыхание, пытаясь слиться с полом. Я, Виктор Новиков, кандидат наук, никогда в жизни не испытывал такого первобытного ужаса. Но это тело, тело Всеволода, его знало. Оно было с ним знакомо. Эта дрожь, этот холодный пот — это была его реакция, и она теперь была моей.

Дверь начала медленно, с душераздирающим скрипом, открываться.

**Друзья, если понравилась книга поддержите автора лайком, комментарием и подпиской. Это помогает книге продвигаться. С огромным уважением, Александр Колючий.

Я замер на полу, куда рухнул мгновением ранее, и инстинктивно сжался в комок, изображая то ли агонию, то ли глубокий обморок. Мой мозг, только что переживший атаку чужих воспоминаний и собственный «синий экран смерти», лихорадочно переключился в режим аварийного протокола. Неизвестный контакт. Угроза не определена. Рекомендация: притвориться ветошью и не отсвечивать.

В проёме показалась сгорбленная фигура. Я разглядел пару стоптанных, но крепких сапог, затем — полы простого, латаного кафтана. Это был тот самый старик. Он вошёл в комнату, и его взгляд тут же упал на моё распростёртое на полу тело.

— Господин Всеволод! — в его голосе было столько неподдельного ужаса, что я на секунду сам почти поверил в свою трагическую кончину. — Что же вы! Вам нельзя вставать!

Он бросился ко мне, опустился на колени на грязный пол. Его морщинистое лицо было искажено тревогой.

«Господин? — пронеслось в моей голове, пока я изображал предсмертные хрипы. — Этот старик думает, что я — его господин? Глядя на эту комнату, я не уверен, для кого из нас это большее оскорбление».

— Господин, очнитесь! Святые угодники, что же это… — он пытался приподнять меня за плечи. Его руки были мозолистыми, кожа — сухой и грубой, как кора старого дерева, но прикосновение было на удивление бережным.

Я решил, что пора выходить из образа «трагически скончавшегося наследника» и переходить в образ «наследника, находящегося в состоянии крайней неадекватности». Я застонал. Тихо, жалобно, как и положено хилому подростку.

— Где я? — прохрипел я, используя свой новый, чужой и до неприличия высокий голос. И, чтобы добавить драмы, спросил: — Кто… ты?

Это сработало идеально. Лицо старика исказила гримаса такой скорби, будто я только что сообщил ему о скоропостижной кончине его любимой коровы.

— Эх, беда… хворь никак не отпустит разум ваш, молодой господин, — прошептал он, с невероятным усилием помогая мне подняться. — Это я, Тихон. Слуга ваш верный. Неужто не помните?