Петров, к доске! Книга третья (СИ) - Ларин Павел - Страница 1

— Леха ты чего такой смурной? Насупился. Молчишь весь день. Эй! Петров!

Макс толкнул меня в плечо и тут же отскочил в сторону, изобразив боксёрскую стойку. Даже запрыгал с ноги на ногу, как настоящий спортсмен. Хотя… Он же и есть почти настоящий спортсмен.

Другой вопрос, лично мне ни прыгать, ни говорить с кем-то вообще не хотелось. Вот в морду дать, это, пожалуй, можно. Настроение такое, что хорошая драка точно помогла бы снять напряжение. Однако, Макс мой друг и точно не на нем нужно срываться.

— Отстань от него. — Оттолкнул Макса Строганов. — Ты что, Петрова не знаешь? Если он не хочет веселиться, так ты его и не заставишь. Вон, Леха сегодня даже историю на «пятак» ответил. А это поганый признак. Значит у нашего Петрова сильная переживательная драма. Но мы, как настоящие друзья, должны дать ему возможность высказаться самому. Да, Лех?

— Угу, — Буркнул я, затем обошел Макса с Серегой, которые замерли прямо посреди дороги, и двинулся вперед, к дому.

Мы возвращались со школы в обычном составе: Макс, Демид, Строганов, Ермаков и я. Микласов всю дорогу пытался меня развеселить, но чего-то ни хрена не веселилось.

С того момента, когда мне на голову свалился ворох бодрящих новостей, прошло три дня. И это были какие-то очень странные дни. Такое чувство, словно время застыло и тянулось словно жвачка. Я жил на автомате, как робот. Вставал, принимал душ, одевался, завтракал, топал на уроки. И только в башке постоянно, без перерыва шел мыслительный процесс.

Ситуация выглядела поганенько со всех сторон. Например, взять матушку. Она ходила, как в воду опущенная, почти не разговаривала ни со мной, ни с Илюхой. Кроме «доброго утра» и «спокойной ночи» мы от нее практически ничего не слышали.

Нет, она, конечно, в полную прострацию не впала. Кормила, поила, одевала. Илюху, естественно. Я, слава богу, в состоянии сделать все самостоятельно. Но при этом ее словно не было с нами. Могла причёсывать младшенького и зависнуть, уставившись пустым взглядом вдаль. Она мысленно находилась совсем в другом месте.

И мне кажется, это место точно не рядом с отцом. Я, конечно, не знаток женской психологии, но складывалось такое впечатление, будто родительница сильно переживала из-за дяди Лёни. Вернее, она переживала, что переживает из-за дяди Лёни. Так, наверное, будет точнее. Мать угнетал тот факт, что она вместо неимоверное радости по поводу ожившего мужа испытывает неимоверные страдания по поводу хахаля-ухажера. У женщин вообще со всей этой любовной темой всегда сложно.

Илюхе радостную новость о том, что батя жив, мы пока не сообщили. Тоже по решению матушки.

— Алексей, ему лучше пока не знать. — Сказала она мне в тот вечер. — Нужно подождать. Придет время, тогда и скажем. Если оно, конечно, вообще придёт.

Мы сидели с родительницей в кухне, за столом, закрыв плотно дверь. Илюша, естественно, пытался подслушивать, но был обнаружен, пойман с поличным, схвачен за ухо и отправлен в спальню. Дверь спальни я тоже на всякий случай прикрыл, подперев ее стулом. Упрямство — семейная черта Петровых. Уверен, просто закрытая дверь младшего брата озадачила бы, но точно не остановила.

— Почему? — Насторожился я. — Ты же не просто так хочешь скрыть от Ильи подобные новости. Есть причина? Только давай, говори, как есть. Без увёрток. Я достаточно взрослый, в отличие от Илюхи. Могу любую информацию принять и понять.

— Потому что отец ваш, он еще в Афганистане. И сюда, домой, вернется, думаю, не раньше, чем через несколько недель. А то и месяцев. Его сейчас, наверное…

Родительница замолчала, опустив голову. Ей весь этот разговор давался с трудом.

— Ты имеешь в виду, допрашивают? Проверяют? — Озвучил я те слова, которые она побоялась произнести. Есть всё-таки в советских людях старой формации этот страх перед Комитетом.

В принципе, вполне ожидаемо. Несколько лет товарищ Петров считался погибшим, и тут — нате. Жив-здоров. Учитывая, что сейчас еще 1985 год и чекистов как явление никто не отменял, вполне логично, что батя теперь подробно и детально рассказывает, каким образом случилось чудо его воскрешения. Человек-то, как выяснилось, он военный.

— Да. — Мать тяжело вздохнула, потом взяла со стола вилку и принялась крутить ее в руке. Она очень заметно нервничала. — Ивана считали погибшим. Достаточно долго, почти шесть лет. Пять. Наверное, все же пять, да. Он был в числе первых, кто отправился туда…Я до последнего не знала, что за командировка ему предстоит. И он не говорил. Сказал, нужно отлучиться на несколько месяцев. Я твоему отцу в этих вопросах всегда доверяла…Но… Мог ведь сказать, а? Сразу мог ведь сказать. Я про чертов Афганистан узнала, только когда стало известно о его гибели. Понимаешь. Он ни слова не сказал, что улетает туда…

Родительница неопределенно махнула рукой в сторону окна. Наверное, таким образом она намекала на Афганистан.

— Он и Андрей уехали в первые же дни. А потом, через несколько месяцев пришло письмо, что самолет… он… ну…

— Сбили? Упал? Разбился? — Подсказал я матушке.

— Не совсем. — Она отвернулась к окну, будто пыталась там рассмотреть далекую страну, и снова тяжело вздохнула. — Отец угнал самолет. Или как это правильно называется… Ранил Андрея, который был вторым пилотом и сдался этим…душманам. Андрей попал в плен, но чудом смог убежать. Он уверял, что перед побегом вроде как отомстил Ивану за предательство Родины. В общем… Продал вроде как всех нас ваш папка.

— Какая интересная история… — Протянул я, но тут же, заметив материн удивленный взгляд, исправился, — В том смысле, что неожиданная. Да. Неожиданно просто.

Удивление родительницы объяснялось очень просто. Все это можно назвать, как угодно, но только не интересной историей. Она ведь не знает, что теперь знаю я. Ну как знаю… Приблизительно и очень обобщенно.

Отец Ромова сказал, что Андрей, который Наташкин дядька, дерьмо-человек. И мол, если бы все узнали правду, то сильно удивились бы. Учитывая, в каком именно контексте все это было Ромовым-старшим озвучено, есть подозрение, что он как раз имел в виду ситуацию, о которой сейчас говорит мать.

— Ты хорошо его знаешь, не так ли? — Спросил я родительницу, а затем подвинул свою табуретку ближе к ней и взял матушку за руку. — Ты знаешь его лучше всех. Должна знать, по крайней мере. Как думаешь, мог ли он это сделать? Ну вот так, положа руку на сердце.

— Алексей… — Она покачала головой, не отрывая взгляд от свои коленок. — Когда мне только сообщили, конечно я не поверила. Иван просто не мог так поступить с нами. Но потом время шло… Мы ведь не знаем, что там случилось. Верно? Никого из нас рядом не было. Ну а теперь… Теперь будет видно.

В общем, тем вечером мы с родительницей решили (в большей мере она, конечно), что Илюхе пока лучше ничего не знать. Совершенно еще не понятно, к чему все придет.

Думаю, в данном случае братцу лучше оставаться в святом неведении. Пусть он по-прежнему считает батю погибшим героем, чем, к примеру, через месяцок выяснится, что отца и правда объявили предателем, отправив отбывать наказание. Или вообще… Без суда и следствия определили в места, откуда уже точно никто не возвращается. Насколько помню, мораторий на смертную казнь еще не ввели.

Естественно, случившееся я ни с кем не обсуждал. Не самая подходящая тема для разговора. Хотя перестать думать об этом не мог.

Мое внезапное воскрешение в своём собственном тринадцатилетнем теле заиграло новыми красками. Я искренне полагал, что мне дали второй шанс, чтоб исправить ситуацию с походом. Так-то, в том походе погибли пацаны. Условно говоря, по моей вине. Но теперь…

Теперь я вдруг подумал, а что если дело совсем не в них. Вернее, в них, но не совсем. Что если избежать долбаного похода и правда можно, но изменить нужно не те события, которые последуют весной? Может, все гораздо сложнее и разобраться необходимо с ситуацией отца? Есть же эти чертовы причинно-следственные связи. Эффект бабочки или как там его. Может на самом деле отправная точка совсем в другом месте.