Операция "Ловец Теней" (СИ) - Март Артём - Страница 6

Ничего не указывало на то, что где-то там, за системой, несут свою напряженную службу наряды, ушедшие сегодня в ночь.

Я шел по пустому коридору здания заставы. Еще не дойдя до двери ленинской комнаты, услышал за ней какое-то копошение. Шаги, приглушенные голоса.

Я замедлил шаг. Прислушался. Внутри кто-то был.

Признаться, я не придал этому обстоятельству особого значения. После отбоя некоторые погранцы могли, совсем как я сегодня, пойти туда, чтобы завершить какие-нибудь свои дела. Чаще всего — написать письмо домой.

Потому я почти без всякой задней мысли потянулся к крупной дверной ручке. Да только не успел за нее взяться.

Дверь скрипнула, и ее открыли с той стороны.

В проходе стояло четверо. Это были новые сержанты, прибывшие сегодня на заставу. И хотя я еще не успел пообщаться с ними, от других пограничников уже слышал их имена.

Дверь мне открыл Сергей Волков — старший сержант и новый комтех.

Невысокий и коренастый, он посмотрел на меня немного снизу вверх. У него было круглое, простоватое лицо со слегка прищуренными глазами.

Вторым был сержант Барсуков — высокий и подтянутый боец. Он держался настолько прямо, что любой офицер мог бы позавидовать его выправке.

Третьего, должно быть, звали Димой Соколовым. Он тоже был сержантом. Плотно сложенный, словно крестьянин, он носил грубоватое обветренное лицо и недобрые, холодные глаза. Этот, насколько я знал, заменил нашего механика Хмелева.

Последним меня встретил младший сержант Новицкий. Парень среднего телосложения, он тем не менее был несколько пухлощеким. Если остальные сержанты смотрели на меня как-то настороженно или даже неприязненно, этот скорее с удивлением.

Вся четверка застыла передо мной, словно пойманные с поличным заговорщики.

— А я и не думал, что у вас тут, на Шамабаде, принято после отбоя по заставе шляться, — сказал Волков мрачновато.

— Не думал, а шляешься, — сказал я.

Волков нахмурился. Бросил взгляд остальным своим товарищам. А потом снова глянул на меня и сказал:

— Знаешь, старший сержант, а ведь подслушивать чужие дела совсем нехорошо…

Остальная его компания молчала. Они будто бы ждали того, чего же случится дальше. Все, даже Новицкий, стали напряженными, как струна.

— Нехорошо, а еще непорядочно, — закончил Волков, сверля меня взглядом.

— А че? У тебя есть что скрывать от товарищей пограничников? — Не повел я и бровью.

Волков сжал губы. И без того крупные ноздри его большого носа несколько возмущенно надулись. Стали еще больше.

— Слушай, товарищ сержант, — вылез вперед коренастый Дмитрий Соколов, — ты давай, демагогию не разводи, а лучше иди отсюда куда подальше. Не видишь, у нас тут дела?

При этом Соколов набычился. Глядел зло и говорил дерзко.

— Я тебе вот что скажу, — продолжал он, — мне все равно, что ты полевой сержант, не из учебки. Будешь часто нос не в свое дело совать, я тебе его быстро укорочу.

Он аккуратно подвинул насупившегося Волкова и перекрыл своим широким телом весь проход. Уставился на меня исподлобья.

— Ну укороти, давай, — кивнул я ему нахально.

Сержант, кажется, растерялся на миг. Видимо, не ожидал он такой от меня реакции.

— Слышь… — Начал было он, но его тут же перебил прямой как палка Барсуков.

— Дима, погоди, — сказал он и воспитанно протиснулся вперед сам, — не дело то, что мы тут устраиваем.

Соколов уставился на Барсукова. Несколько мгновений они словно бы мерялись взглядами, сверлили друг друга. Сверлили так, будто бы понимали один другого без всяких слов. Понимали, потому что оба знали больше, чем знаю я.

Соколов не выдержал взгляда своего дружка. Отвел глаза, а потом на миг зыркнул на меня. Поняв, что своими зенками навыкате напугать меня не получится, Соколов зло хмыкнул, а потом обернулся к своим и столь же зло сказал:

— Ну раз так, тогда с этим Селиховым сами разбирайтесь.

При этих словах он особенно зло уставился на Барсукова. А потом пошел прочь.

Тогда я крикнул ему вслед:

— Ну что, сержантик, нос-то укорачивать будем, или ты так, трепло?

Соколов, уверенно шагающий прочь, на миг замедлил шаг, а потом и вовсе остановился. Я ожидал, что он обернется, однако Дмитрий этого так и не сделал, а просто снова зашагал дальше.

Остальные сержанты при этом мрачно насупились.

— Слушай, Саша, — вышел ко мне Барсуков, — ты извини. Видать, недопонимание у нас случилось.

Барсуков говорил четко и отрывисто, почти не меняя интонации. Он напомнил мне типичного салдафона, которых так часто показывают в кино или о которых так часто пишут в книжках.

— Давай отойдем. Поговорим с тобой откровенно, как мужчина с мужчиной.

«Вот сучок, — подумалось мне, — на понт берет».

Барсуков, видимо, решил меня попугать. Отвести в сторонку и объяснить, что «так делать не надо».

Признаюсь, вся эта ситуация меня немало веселила. Сержанты, видать, решили, что я услышал что-то не то, и всеми силами пытались узнать, действительно ли я что-то пронюхал. Да только — я не слышал.

Отреагируй они спокойно и тихо, у меня бы даже задней мысли не появилось. А теперь… Теперь мне стало, как белый день ясно — эти проходимцы что-то скрывают.

Если они там прячут карты с голыми бабами — пусть хоть с головы до ног обпрячутся. Ну а если это что-то значительное? Что-то такое, ради чего обязательно нужно попытаться взять за горло якобы «услышавшего» лишние сведения солдата?

— А при товарищах по-мужски разговаривать, выходит, нельзя? — Я кивнул на остальных сержантов, — обязательно нужно отходить?

— Разговор, скажем так, будет личным, — сказал Барсуков, немного помолчав, чтобы подобрать слова, — и я бы предпочел поговорить тет-а-тет.

Я ухмыльнулся.

— У нас на Шамабаде не принято ничего друг от друга скрывать. Не потому что мы тут все такие открытые, а потому, что даже если постараешься — не скроешь.

Сержанты переглянулись, но смолчали.

— Так что, если бы вы что-то скрывали, — с иронией в голосе проговорил я, — то я б не советовал вам это делать. Другие бойцы не поймут. А когда боец бойца не понимает — всегда какая-нибудь херня случается.

— Это лишь разговор с глазу на глаз, больше ничего такого, — покачал головой Барсуков.

— Если ничего такого, тогда говори прямо сейчас, — возразил я.

Тут даже дисциплинированный Барсуков не выдержал. Оставаясь со все такой же каменной физиономией, он сказал:

— Слушай, Селихов…

— Слушай, Барсуков, — перебил я его, — ты собираешься со мной разговаривать, или я до ишачьей пасхи буду ждать?

Барсуков, наконец, нахмурился. Его белесые брови поползли к переносице, а тонкие губы неприятно искривились.

— Я… — Заикнулся было он, но не успел ничего сказать.

Потому что подключился младший сержант Новицкий.

— Ребзя, ребзя, ребзя… — Весело проговорил он и пролез вперед, открыто мне улыбаясь, — ну вы че? Мы ж тут все культурные люди! Все сержанты! Чего на пустом месте разводить не пойми что?

Младший сержант очень по-доброму глянул на Барсукова, и тут, к моему удивлению, которого я, конечно же, не выдал, спрятал от него глаза.

— Чего цепляться к старшему сержанту Селихову, а? Он, мож, по своим делам шел себе да шел. Никого не трогал. А мы, как нелюди, какие-то.

Новицкий глянул на меня и продолжил:

— Саша, ты нас прости, будь другом. Сам понимаешь, мандраж первого дня. Парни с учебок все на взводе. Переживают, как служба тут, на Шамабаде, сложится. Вот за просто так в ссору и лезут. Тебе тут, в ленинской, что-то надо было?

Я не ответил на его вопрос. Только пристально смотрел в глаза.

Новицкий неловко хохотнул.

— Так проходи, не стесняйся! А мы пойдем. Спать уже хочется. А завтра — служба, какая ни какая. Завтра уже не до хихонек. Ребят, ну чего вы? — Он обратился к Волкову и Барсукову, — пойдем, а? Не будем мешать человеку делами заниматься.