Триумф домашних тапочек. Об отречении от мира - Брюкнер Паскаль - Страница 3

Сорок лет назад СПИД сделал предохранение жизненно необходимой защитой от заражения. А со слюны сняли всякие обвинения, признали ее безобидным выделением, смешение которой символизирует счастливое слияние тел. Презерватив обеспечивал безопасную близость. Элементарная предосторожность спасла не одно поколение. С ковидом ничего похожего: вирус витает в воздухе и настигает вас где и как угодно. Ваш супруг мог подхватить его на улице от натужно дышащего бегуна или в супермаркете от чихнувшего, распылившего роковые частицы покупателя. И пошло-поехало, проклятие заработало, вся ваша жизнь зависит от приговора ватного тампончика с мазком из ноздри. Cлово pneuma означало у греков божественное дыхание, дающее жизнь, изначальное дуновение, в христианстве ставшее Святым Духом. Теперь же дыхание стало потенциально смертоносным: теплый влажный выдыхаемый воздух может убить. Вдыхать запах любимого существа было наслаждением, а стало приговором. Это мгновенно охлаждает любовный пыл. Испытание ковидом показало, как же мы, сами того не сознавая, были счастливы прежде, каким невероятным было то, что представлялось нам самым обыкновенным.

Мы утратили беспечное отношение к простому насморку, к неизбежной зимней простуде. Запершит ли в горле, потечет ли из носу — о ужас! Вдруг это что-то серьезное? Стоит кому-нибудь рядом с нами кашлянуть — мы, бросив все дела, шарахаемся от него, как от прокаженного.

Появится ли новая эротика на расстоянии, этакая «коронасутра» с разработанными медиками позициями? Познаем ли мы тактильный голод и удовольствие с экрана, как в «Барбарелле», допотопном фильме Роже Вадима (1968), где героиня занималась любовью, касаясь партнера кончиками пальцев? Теперь, когда желанное или соблазнительное существо снимает маску, мы возбуждаемся так, будто он или она начинает обнажаться. При этом есть риск, что открывшиеся лица разочаруют смотрящих, которых завораживали таинственный взгляд и чистый лоб. В публичных местах люди теперь не общаются, не беседуют, а лишь опасаются друг друга. От необходимых мер предосторожности (вакцины, пропуска, дезинфекция) до отказа от всяких контактов один шаг. Ковид воскресил две величайшие фобии современности: паранойю, боязнь другого, и ипохондрию, боязнь самого себя, уверенность в том, что наше тело несет в себе смертельную заразу или недуг.

Есть культуры, где вошло в норму воздержание от тесных контактов: в Азии в знак приветствия люди кланяются, сложив ладони, у них выработалась привычка жить кучно, и это не наш стадный конформизм, а искусство находиться в большой, в десятки миллионов общности. Эти людские потоки, то разлитые широким половодьем, то обмелевшие, имеют свой смысл, свою логику, можно сказать, свой этикет. В Северной Америке люди обмениваются приветствиями, чтобы успешно избегать друг друга. Улыбаются не для того, чтобы завязать беседу, а чтобы дать знак: оставайся на своем месте. Я тебя заметил, и ты имей в виду, что вот он я, да иди своей дорогой. Попробуйте-ка там по-нашему, по-французски, чмокнуть женщину, которую вам представляют. Она передернется, будто ее лизнула жаба, и только из снисхождения к варварским обычаям чужестранца не подаст на вас в суд. Что до тамошнего hug[4], то это вовсе не жаркое объятие, а протокольный, чисто символический жест: обниматься надо, вжав живот и избегая соприкосновений. Правда, и у нас традиционные поцелуйчики выходят из моды к большому облегчению тех, кому противно ощущать на щеке чужие слюнявые губы и слышать двух-трех-четырехкратное чмоканье над ухом. Этот обычай сохранится в кругу семьи и между близкими друзьями и станет чем-то вроде ценности, которую забыли включить в список культурного наследия ЮНЕСКО. В этой области, как и во всех прочих, первенство переходит к мизантропам и пуританам.

Но для людей с латинским средиземноморским темпераментом что это за жизнь, когда ни к кому не прикоснись и никого толком не обними? У нас в Европе цивилизация городская, а городская среда — своего рода театр, где все мы попеременно то актеры на сцене, то зрители в зале. Публичная жизнь едва ли не сводится к тому, что все разглядывают и оценивают друг друга. Сидеть на террасе кафе и глазеть на прохожих — упоительное занятие! На этой огромной сцене, где представлены все расы, все слои, все возрасты, что ни день разыгрывается та же, но всегда другая пьеса, захватывающая, но и утомительная. Толпа дивится самой себе в калейдоскопе лиц. Во что превратится это чудесное городское представление, если мы так и будем, чуть что, загораживаться козырьками, напяливать тряпичные намордники и хирургические перчатки? Какой будет физиономия города, населенного безликими людьми, похожими на статистов дешевого сериала про врачей? Тематический маскарад — приемный покой под открытым небом. Ведь маска испокон веков служила для коллективной игры на балах и карнавалах. А теперь вот уже два года, хотя в последнее время немного реже, она прикрывает рот, будто он стал каким-то неприличным органом. И наоборот, голое лицо на фоне масочников бросается в глаза как нечто неподобающее. Как, вы все еще не прячете лицо? В середине двадцатого века тело получило право обнажаться. Теперь оно прикрывается: началось лет тридцать тому назад с презервативов, а сегодня вот вам маски, перчатки, козырьки, халаты, стерильные фартуки и шапочки, не считая хиджабов и буркини.

Дальше — больше. Уже давно все шло к тому, чтобы физическое влечение стало предосудительным, так называемый сильный пол — подозрительным, и «ошибочный принцип презумпции виновности стал слишком часто применяться в делах о сексуальных домогательствах», как говорится в петиции, подписанной сотней женщин — адвокатов по уголовному праву, убежденных феминисток, напоминающих о таких понятиях, как презумпция невиновности и срок давности[5]. Ничего удивительного, что рождаемость резко сократилась в 2020 году (с тех пор она несколько повысилась) и что сама тяга к сексу значительно ослабела — еще бы, раз любой телесный контакт, с одной стороны, чреват судебным преследованием, а с другой, грозит страшными последствиями для здоровья. Правильно и хорошо, что женщины заговорили открыто. Но когда санитарные ограничения сочетаются с директивами #MeToo, наступает время, когда все эротическое вызывает недоверие. Особенно мужское желание, априорно объявленное чем-то негативным, подразумевающим агрессию и насилие. Если каждый мужчина отягощен врожденной виной как обладатель пениса, каждый мальчик нуждается не просто в воспитании, а в перевоспитании, чтобы исправить этот природный изъян, если каждой девушке следует внушить, что любые гетеросексуальные отношения — это замаскированное потенциальное изнасилование, то неудивительно, что молодежь cклоняется к воздержанию и целомудрию.

Сегодня фильм Франсуа Трюффо «Украденные поцелуи» (1968) был бы переименован в «Попытку домогательства». Поехать в лифте наедине с женщиной, коснуться ее спины, просто задержать на ней взгляд — все это может приравниваться к оскорблениям (у американцев это rape look). Насколько оправданна борьба с насилием, настолько вредно и неестественно объявлять преступным простой флирт и удовольствие от ласк. Не стоит также забывать, как действует на подростков порнография, эта напористая училка, которая своей эффектной хореографией обесценивает неловкие попытки дебютантов и заставляет их довольствоваться онанизмом. Сегодня в любовной сфере господствуют разглагольствования с пеной у рта — удовольствие приносит не взаимность, а раздор, нападки на мужчин, на патриархат, на капитализм, на несогласных с нами. Наслаждение не в том, чтобы разделить с кем-то миг счастья, а в том, чтобы направить воинственное острие на весь мир. За последние полвека сложился широкий спектр сторонников разных видов любви, даже многобуквенное сообщество LGBTQI+++^{1} превратилось в поле битвы всех против всех: геи против лесбиянок, лесбиянки против трансгендеров, и в этой битве в ход идут проклятия, суды, угрозы смерти. Cовременный либертинаж — это бочка меда с ложкой дегтя, культ тела вернулся, украшенный маской омерзительного догматизма. Развелся целый легион сексуальных инквизиторов разных убеждений, с разными credo. Занимайтесь любовью, а не войной — говорили в шестидесятые годы. Сегодня заниматься любовью значит вступить в войну всех против всех. Представление, что можно получать удовольствие от простого контакта кожных покровов, устарело. Секс — больше не сладостное занятие, это дубина, чтобы разить противников. В результате общепризнанная тенденция нашего времени заключается вовсе не в разнузданной чувственности, а в ее полном банкротстве[6]. Увидим ли мы нашествие таких небывалых персонажей, как добровольные девственницы и воинствующие евнухи, прозелиты активной абстиненции, антисексуальности? Неожиданный исход революции, которая начиналась так пламенно, а закончилась вялым разочарованием. И риском утратить само представление о плотских радостях. Эрос остается жизненной силой, соединяющий раздельные сущности, он — единственный универсальный язык, которым владеют все, вспышка короткого замыкания, швыряющая наши тела друг к другу.