Измена. Право на ошибку (СИ) - Ярина Диана - Страница 5

— Не говорить о чем?

Он говорит не спеша и медленно делает шаг вперед.

Уверенный в себе, полный силы.

Такой, что становится понятно — наш разговор с сыном в секрете не удержать.

Он слышал.

Вопрос только в том, как много он услышал, и успел ли обсудить с врачом мои анализы?

— Вы, двое, что-то от меня скрываете, а?

Саша замирает, телефон зажат в его ладони. Взгляд мечется между мной и отцом.

Он не знает, как поступить: рассказать отцу или не стоит. После моего отчаянного рывка у него появились сомнения.

Я цепенею.

Где-то за спиной пищит монитор, учащая ритм – сто десять, сто двадцать, сто тридцать ударов в минуту...

Темные пятна плывут перед глазами.

Последнее, что я вижу — это как Евгений тянет руку, чтобы вырвать телефон у сына...

Я прихожу в себя медленно, словно всплываю со дна темного омута. Голова тяжелая, во рту неприятный привкус металла — то ли от крови, то ли от страха.

Мне сразу становится ясно, что я все еще нахожусь в больнице и никуда из нее не выбралась.

Типичная больничная кровать, катетер на руке, медицинские приборы.

В палате царит полумрак.

Я пытаюсь перевернуться на другой бок, и понимаю, что нахожусь в палате не одна.

Замираю

Темный силуэт в кресле знаком мне до мелочей.

Этому мужчине я посвятила двадцать три года своей жизни, вышла замуж сразу после универа.

Помню, как одновременно и обрадовались, и огорчились мои родители.

Они обрадовались, потому что Евгений им понравился — серьезный, статный, немного старше меня, уже подающий большие надежды, амбициозный, но не пустой. Его немногословность и аргументированность в любой из тем покорила родителей. Он не бросал слов на ветер, и они это оценили.

С другой стороны, когда мы остались наедине, они выразили сожаления, что я по специальности так и не поработала. Мол, куда они столько лет деньги тратили? Все впустую…

Тогда мне даже спорить с ними не хотелось, я не желала тратить ни одной минутки своего времени на то, чтобы спорить.

Мне казалось: мое счастье — в том, чтобы быть рядом с этим мужчиной, и я следовала за ним.

Все эти годы я была за ним, как за каменной стеной, ни разу не пожалев о своем решении.

Но теперь я задумываюсь, а вдруг родители были правы?

Может быть, мне стоило подстелить соломку? Обеспечить себе пути отхода…

Раньше в этом не было необходимости: когда любишь человека, доверяешь ему всем сердцем и душой, не ждешь подвоха.

А потом горе обрушивается, как снег на голову, и лишает тебе опоры под ногами.

Я не успела отвести взгляд в сторону, как Евгений медленно повернулся и посмотрел прямо мне в глаза.

Он не спит.

Я вздрогнула от его взгляда.

В полутьме его глаза кажутся холодными, а взгляд — пристальным, следящим за мной.

— Значит, ты беременна, — произносит он ровно.

Такое чувство, будто он уже знал, будто ждал этого.

Я не отвечаю, сжимаюсь под одеялом, стараясь не дышать, чтобы не выдать дрожь, которая бежит по спине.

Он встает, кресло скрипит под его весом. Тень нависает надо мной, заслоняя свет.

— Ты даже не представляешь, как я... — его рука тянется к моему лицу, пальцы почти касаются щеки...

— Не трогай меня, чудовище!

Я резко отворачиваюсь, губы дрожат.

— Только не после нее. Я вообще не решила, хочу ли сохранить этого ребенка...

После моих слов его рука замирает в воздухе.

— Даже не вздумай! Аборт я тебе делать не позволю! Ты родишь. Ясно?!

Его голос становится жестким и холодным, полным угрозы.

— Или что? — я резко привстаю, насколько мне хватило сил.

Больничная простыня сползает.

— Запрешь меня под замком, приставишь ко мне слежку?! Так, как уже делал это?!

Он сжимает кулаки, глаза сужаются.

Его лицо медленно приближается к моему, горячее дыхание опаляет кожу.

— Я тебя ненавижу! — шепчу. — Слышишь?! Ненавижу тебя, кобель. Предатель!

Он молчит. А я продолжаю:

— Презираю. Ты измазался в таком дерьме… Ты так низко пал, я просто не представляю теперь, что ты за человек, если полез в трусы к невесте родного сына!

В ответ — ни слова с его стороны, между нами — только густая, липкая тишина.

Он не двигается, только в глазах мелькнуло такое выражение, будто ему было больно слышать мои слова.

— Ты ненавидишь меня, — повторяет он тихо. — Пусть так, но нашего ребенка оставишь. И родишь его.

Спустя неделю

Я неделю провела под наблюдением врачей и пристальным вниманием Евгения.

Он приходил ко мне каждый день!

Теперь он решил устроить из моей выписки праздник какой-то, продолжая отыгрывать на публику роль любящего и внимательного, верного супруга.

Больничные двери распахиваются, передо мной разворачивается абсурдный спектакль.

Меня встречают роскошным букетом из белых роз, тго же редкого сорта, что муж дарил на годовщину нашей свадьбы. Они, источают нежный и сладкий аромат, который меня совсем не радует.

Зачем-то он собрал целую кучу народа: наши родственники, друзья, знакомые.

Растрезвонил на весь свет, что мы ждем ребенка!

Иначе как объяснить эти шары и плакаты с изображением беременной девушки или маленького карапуза.

Цветы, подарки, увеличенное внимание…

В довершении этого спектакля нас встречает кабриолет с откидным верхом, ярко-красный, сверкающий, словно сошедший в реальность с картинки.

Евгений даже запускает салюты, фейерверк в небе расцветает золотисто-красными вспышками.

Все кругом смеются и улыбаются, поздравляют нас с Евгением, желают стать счастливыми родителями.

Но ничто из этого меня не радует.

У меня на сердце — лед. Он сковывает все эмоции, душу, не оставляя места для тепла. Я смотрю на Евгения, он крепко держит меня за локоть, обнимает.

Он широко улыбается собравшимся и требует от меня того же.

— Улыбнись, ты же не на похоронах! Я такой праздник тебе устроил.

— Хочешь сказать, что все это ради меня, а не для того, чтобы замазать всем глаза?!

Он крепко сжимает челюсти, с трудом сдерживаясь. Евгений не привык, что я так открыто перечу ему.

Откровенно говоря, у нас за все время брака почти не было разногласий.

Так серьезно мы ссоримся впервые.

— Ради нашего ребенка, — произносит муж. — Улыбнись хотя бы ради него.

Я шепчу, глядя на улыбку Евгений:

— Как ты можешь быть таким? Самому не противно? Крутился с этой шалавой, а теперь играешь заботливого супруга.

Евгений наклоняется, словно для поцелуя, но его губы касаются только моего уха:

— Об этой девке ты больше не услышишь. Думай о ребенке. Все остальное... предоставь мне.

— А как же сын? — мой голос дрожит от негодования. — Ты и его предал!

Он отводит взгляд, впервые за все эти дни. В его глазах мелькает что-то, что я не могу понять.

Миг слабости, которую он тут же скрывает за маской равнодушия и всесилия. Я понимаю: спорить бесполезно.

Я опускаю глаза, притворяясь уставшей. Позволяю ему вести меня к машине, как марионетку на нитках.

Силой и открытым противостоянием здесь ничего не решить.

Нужно действовать иначе

***

Кабриолет мягко трогается с места.

Как же я ненавижу его ложь, предательство и весь этот показушный фарс!

Мы едем по узким улочкам, и я замечаю, как Евгений бросает на меня внимательные взгляды. Его напряжение ощутимо, но он старается это скрыть. Я сижу, прижав руки к груди, и пытаюсь успокоить дыхание.

План вырисовывается в моей голове, как карта на ладони.

Выждать, убежать и начать новую жизнь.

Внутри меня растет зреет решимость поступить именно так: ударить исподтишка.

Иначе ничего не выйдет.