Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 9

— Значит, так, товарищи, — сказал я, и голос мой звучал холодно и твердо. — Дальше так продолжаться не может. У нас не должно быть отстающих и лодырей.

Я посмотрел на Шуру.

— С тобой, Шура, мы будем заниматься дополнительно. Я и Андрей тебе поможем. Ты должна сдать эту сессию. Поняла?

Она благодарно кивнула.

Потом я повернулся к Петру.

— Слушай, я понимаю, что тебе тяжело, и нужно работать. Но учеба — это твоя главная задача сейчас. Партия послала тебя сюда не для того, чтобы ты гайки крутил, а чтобы ты стал инженером. Давай договоримся так: ты будешь выполнять хотя бы часть нашей работы. Ту, что можно делать по вечерам. Надеюсь, если моя идея с конструкторским бюро пройдет, тебе найдется работа прямо здесь, в мастерских училища. Тогда будет попроще. А пока — крутись, как знаешь! И обязательно приходи на наши общие «мозговые штурмы»!

Петр, немного подумав, согласился.

А потом я многозначительно посмотрел на Сеньку.

— А с тобой, товарищ, разговор будет короткий. Ты либо начинаешь работать, как все, либо завтра же я ставлю на комсомольском собрании вопрос о твоем поведении. О твоем наплевательском отношении к учебе и к своим товарищам. И, я тебя уверяю, из комсомола ты вылетишь, как пробка. А следом — и из института. Выбирай.

Сенька перестал ухмыляться. Он увидел в моих глазах то, что заставило его съежиться. Он понял, что я не шучу.

— Хорошо, хорошо, — пробормотал он. — Я буду работать.

Я не знал, надолго ли хватит моей выволочки, но понял главное: наша бригада, как и любой другой, в сущности, человеческий коллектив, требует постоянной настройки и контроля. И роль бригадира — увы, но это тяжелая, ежедневная работа. И я был готов к этому, ведь это — еще одна ступенька на моем пути к настоящему, большому руководству.

А вот комсорг даже через неделю собрание не провел. Вспомнил я об этом лишь через две недели после разговора с ним — так замотался со всеми делами. Пора выяснить, что у него случилось, а то все мои слова так и останутся пустыми разговорами.

Секретаря я поймал у деканата: он со снисходительным видом о чем-то разговаривал с группой рабфаковцев. Меня он при этом старательно не замечал. Пришлось подождать, пока он освободиться.

Закончив наконец разговор, он пошел прочь по широкому коридору.

— Сергей Аркадьевич! — окликнул его я. — Так что насчет моего предложения? Будем созывать собрание?

Оглянувшись, он смерил меня взглядом.

— Брежнев, очередное собрание ячейки факультета семнадцатого. У нас никому рот не затыкают, все могут высказаться, кроме троцкистов и зиновьевцев, конечно же. А специально собирать ради тебя я никого не собираюсь. Дел много!

И, равнодушно развернувшись, пошел дальше.

Вот тебе и раз! То, что для меня казалось крайне срочным и важным, этот фрукт, похоже, и в грош не ставит… Впрочем, поразмыслив, я решил, что нет худа без добра: за предстоящие десять дней я подготовил письменные тезисы, а еще — внимательно изучил станки, стоявшие в наших мастерских. Прийдя туда вечером, я тщательно осмотрел самые новые из имевшихся станков. Вот немецкий, Лоёве. Американский — Цинциннат. Швейцария, Австрия, Швеция… Да, вот бы скопировать все это! Собственно, вот они — современные станки, прямо под боком. Бери и копируй!

За одним из станков работал молодой парень. Неторопливо он закреплял в патрон токарного станка какую-то деталь сложной формы и пытался подточить ее, энергично вращая рукоятки суппорта. Когда я подошел, он оставил работу и с легкой улыбкой посмотрел на меня.

— Что делаете? — спросил я, с интересом осматривая его изделие.

— Работаю над дипломным проектом. Это — кок винта. Деталь самолета! — пояснил он.

Я осмотрел молодого человека внимательнее. Высокого роста, кучерявый, с сильно скошенным подбородком, выглядел он на несколько лет старше меня.

— Ты с авиационного?

— Да. «Воздушник». Специализируюсь на аэродинамике!

— Не очень удобно делать такое на токарном станке! — заметил я.

— Другого нет!

— Как тебя звать?

— Семен!

— А я — Леонид. Приходи на комсомольское собрание семнадцатого, я там за станки речугу толкать буду.

— Хорошо. Там увидимся! — произнес парень и вернулся к станку. Я же в раздумьях пошел дальше. Лицо парня показалось мне смутно знакомым, но где я его мог видеть, так и не вспомнил.

В общем, целую неделю я готовился: писал тезисы, репетировал речь. Раз у меня будет всего пять минут, чтобы зажечь ребят, пробить эту стену бюрократического равнодушия — значит, стоит подготовиться как можно лучше! И вот этот день настал.

Большая лекционная аудитория была набита битком. Я сидел в первом ряду и с нетерпением ждал своего часа. Но то, как началось собрание, повергло меня в полное недоумение.

— Товарищи, — сказал Ланской, поднимаясь на трибуну. — Сегодня у нас на повестке дня один, но очень важный, принципиальный вопрос. Об облике советского студента-комсомольца. О нашей одежде.

Я опешил. Я-то думал, будут обсуждать планы, задачи, борьбу с НЭПом. А они — про одежду!

Первым на трибуну взлетел рабфаковец Сенька, мой сосед по бригаде, который теперь, после моей «проработки», стал ярым борцом за чистоту пролетарских рядов.

— Товарищи! — загремел он. — Посмотрите вокруг! Во что превращается наша комсомольская ячейка? Некоторые товарищи, вместо того чтобы носить простую рабочую блузу, авангард нашей революции, начали напяливать на себя… галстуки!

Он произнес это слово с таким презрением, будто говорил о чем-то непристойном. По залу пронесся гул.

— Что такое галстук, товарищи? — патетически вопрошал Сенька. — Это — удавка на шее пролетариата! Это — буржуазный пережиток, символ господ, которые никогда не работали своими руками! Это — ошейник, который носили приказчики и лакеи, чтобы угодить своим хозяевам! Как может комсомолец, будущий красный инженер, добровольно надевать на себя этот символ рабства⁈ Я считаю, мы должны дать решительный, классовый отпор этому мещанскому поветрию!

Он сошел с трибуны под жидкие, но дружные аплодисменты своих друзей-рабфаковцев.

Тут же на трибуну выскочила девушка в простом ситцевом платье, но с аккуратно повязанным на шее пионерским галстуком, который она, видимо, надела в пику своему оппоненту.

— А я не согласна с товарищем! — звонко заявила она. — Мы строим новую культуру, товарищи! Новую, пролетарскую культуру! И мы должны показать нэпманам и буржуазным спецам, что мы — не лапотники, а будущая советская интеллигенция!

— Вшивая интеллигенция! — крикнули с места.

— Не перебивайте! — отрезала она. — Ленин призывал нас учиться, овладевать всеми богатствами, которые создало человечество! А аккуратный, чистый внешний вид, в том числе и галстук, — это и есть признак культуры! Мы должны быть не только идейно подкованными, но и опрятно одетыми! Чтобы на нас было приятно смотреть!

— На тебя и так приятно смотреть, Катюха! — снова раздался разухабистый крик, и зал дружно рассмеялся.

Катя покраснела, но продолжила:

— Я считаю, товарищи, что галстук — это не пережиток, а инструмент в нашей борьбе за нового человека. Мы должны отвоевать его у буржуазии, как мы отвоевали заводы и фабрики, и наполнить его новым, нашим, пролетарским содержанием! И не зря сам товарищ Ленин всегда носил галстук!

— А товарищ Сталин никогда его не носит! — вновь выкрикнул кто-то под дружный смех собравшихся.

Разгоралась дискуссия. Как водится, мнения разделились:

— Правильно товарищ сказал! — поддерживал Сеньку какой-то парень в косоворотке. — Сегодня — галстук, завтра — фрак, а послезавтра что? Монокли натянем, пенсне напялим, волосы набриолиним и станем с нэпманами раскланиваться, а нэпманшам ручки целовать?

— Глупости! — возражал ему студент в тюбетейке и очках. — Вопрос не в самой вещи, а в отношении к ней! Можно и в рабочей спецовке быть мещанином в душе. А можно и в галстуке оставаться настоящим большевиком! Я вот ношу шапку узбекских крестьян, но ведь не становлюсь от этого узбеком!