Ленька-карьерист (СИ) - Коллингвуд Виктор - Страница 16

Чтобы не упасть с кровати, нам пришлось придвинуться друг к другу. Я чувствовал тепло ее тела, запах ее волос, и это было сладкой пыткой. Но я не позволил себе ни одного лишнего движения.

Заснуть мне удалось только под утро, когда за окном начало светать.

А утром, когда я, неловко одеваясь, собирался уходить, она села на кровати, обхватив колени руками.

— Леня, — сказала она тихо, но твердо.

— Да?

— Ты только дождись меня, — она посмотрела на меня своим серьезным, прямым взглядом. — Я закончу здесь учебу и обязательно приеду к тебе. В Москву.

Я ничего не ответил. Просто кивнул и вышел за дверь. Но теперь я знал, что от этой девушки, от этой ее тихой, упрямой решимости мне так просто не отделаться. И я не был уверен, что хочу этого.

Я вернулся в Москву другим человеком. Успешные переговоры с руководством ХПЗ, первый настоящий контракт для нашего студенческого КБ — все это придало мне и уверенности, и «веса». Когда я пришел в комитет комсомола и положил на стол Ланского официальный договор с ХПЗ, тот долго смотрел на бумагу, на гербовые печати, на размашистую подпись «красного директора», и на его лице было написано такое удивление, что я едва смог сдержать усмешку.

— Договор… — пробормотал он. — С Харьковским паровозостроительным…

— Настоящий, Сергей Аркадьевич, — кивнул я. — На опытную партию. Десять шлифмашинок и пять сварочных аппаратов. С предоплатой!

Ланской молчал. Он, видимо, понял, что его отмахнуться от моей идеи, возможно «забюрократизировать» ее, не получится. Я привез не просто обещания, а реальные деньги и реальный заказ от одного из крупнейших заводов страны. Это был несомненный успех, а с успехом спорить невозможно.

Отношение ко мне в училище кардинально изменилось. Студенты, что раньше смотрели на меня с недоверием или насмешкой, теперь подходили, жали руку, знакомились, расспрашивали о планах работы СКБ, спрашивали совета. Даже профессора старой закалки, встречая меня в коридоре, уважительно кивали. Я на деле доказал, что мои слова не расходятся с делами.

Наше конструкторское бюро, которое теперь гордо именовалось «Студенческое КБ средств малой механизации при МВТУ», заработало на полную мощь. Ребята, мои товарищи, горели энтузиазмом. Они чертили, рассчитывали, спорили до хрипоты. В наших учебно-опытных мастерских до поздней ночи горел свет, шваркали напильники и стучали молотки.

Конечно, Ланской пытался волокитить и гадить везде где только мог. Но я нашел решение, чтобы сильно подсократить его возможности: создать Совет Конструкторского Бюро'.

— Отчего у нас все решает руководство? Давайте важнейшие вопросы развития нашего Бюро ставить на общее обсуждение! — предложил я.

Предложение было с восторгом принято. Теперь я мог проводить нужные решения через Совет КБ, минуя Ланскова. Понятно, его любви мне это не прибавило.

Да и хрен с ним.

Справившись с этим вопросом, я вспомнил и разговор с Бочаровым, что на базе наших мастерских мы сможем сделать только опытные образцы. Для серийного производства нужны были другие мощности, другая культура производства. Нам нужна была кооперация с настоящими, большими заводами.

И я, вооружившись договором с ХПЗ и рекомендательными письмами из парткома, отправился в свой «крестовый поход» по станкостроительным заводам Москвы.

Первым в моем списке был завод «Красный пролетарий». Я встретился с его главным инженером, человеком старой, дореволюционной школы, поначалу отнесшимся ко мне со скепсисом.

— Студенческое КБ? — хмыкнул он. — И что же вы, молодые люди, можете предложить нам, старикам?

Я молча разложил перед ним чертежи нашей пневматической шлифмашинки. Он долго, внимательно изучал их, потом взял в руки наш опытный образец, который я принес с собой.

— Хм… — протянул он. — Конструкция проста, но остроумна. И материал, я вижу, подобран грамотно.

— Мы можем дать вам чертежи, — сказал я. — А вы — наладить у себя серийное производство. Спрос, я вас уверяю, будет огромный. А мы, со своей стороны, готовы разработать для вас и другие модели ручного пневмоинструмента.

Инженер задумался. Идея была заманчивой. Получить готовую, отработанную конструкцию, не тратя время и средства на собственные разработки.

— Что ж, — сказал он наконец. — Предложение интересное. Присылайте ваших конструкторов. Обсудим детали.

Следующим был завод «Станкоконструкция» — мозг всей отрасли. Там я говорил не о производстве, а о науке. Я рассказал им о наших разработках, о планах по созданию новых, советских станков. И предложил им сотрудничество.

— Вы — теория, — говорил я. — А мы — практика. Давайте работать вместе. Вы даете нам научные консультации, помогаете с расчетами, а мы, в наших мастерских, будем создавать и испытывать опытные образцы. А для начала можно заняться копированием западных станков. У нас в училище есть много отличных экземпляров — мы можем снять с них чертежи, подготовить спецификации, а вы — разработать техпроцессы и документацию на изготовление их в наших условиях!

Моя идея нашла отклик. Молодые, талантливые инженеры, изнывавшие от недостатка экспериментальной базы, с восторгом ухватились за возможность воплотить свои идеи в металле. Теперь дело было за нами. Нужно было провести идею копирования иностранных станков через совет нашего КБ. И я инициировал расширенное заседание Совета. Пришли все: и комсомольский актив во главе с Ланским, и наши ребята-конструкторы, и даже несколько молодых преподавателей.

— Товарищи, — начал я, разворачивая на столе большой лист ватмана. — Наше Бюро Малой Механизации с честью выполнило свою первую задачу. Мы доказали, что способны не только чертить, но и делать. Но это — только начало. Пришло время для настоящего, большого, государственного дела.

Я сделал паузу.

— Я провел переговоры с руководством московских станкостроительных заводов, — я намеренно преувеличил масштаб своих контактов, — с «Красным пролетарием» и заводом имени Орджоникидзе. Они готовы сотрудничать с нами. Они готовы предоставить нам всю необходимую документацию для того, чтобы мы, здесь, в наших мастерских, начали работу по воспроизводству лучших иностранных образцов.

Я ткнул пальцем в чертеж.

— Я предлагаю начать с двух моделей. Первое — американский универсальный токарно-винторезный станок «Lodge Shipley». Это — настоящая «рабочая лошадка», основа любого механического цеха. И второе, — я понизил голос, — швейцарский прецизионный координатно-расточной станок «SIP». Это — «король станков», ключ к производству точных деталей для авиационных моторов и коробок передач.

В аудитории воцарилась тишина. Все понимали масштаб задачи. Это был не просто ремонт или изготовление приспособлений. Это был вызов. Вызов всей западной промышленности.

— Если мы сможем скопировать эти станки, — продолжал я, — если мы наладим их мелкосерийное производство здесь, в наших мастерских, это будет не просто успех. Это будет революция.

И тут слово взял Ланской. Он сидел с кислым, недовольным лицом. Я видел, что мой успех, мой растущий авторитет не дают ему покоя.

— Революция — это, конечно, хорошо, товарищ Брежнев, — сказал он своим скрипучим, менторским тоном. — Но вы, кажется, немного увлеклись. Чтобы скопировать станок, его нужно сначала что сделать? Правильно. Разобрать. До последнего винтика.

Он обвел всех победным взглядом.

— А эти ваши «Lodge Shipley» и «SIP» — они ведь у нас в училище в единственных экземплярах. Это — наша главная учебная база. Если мы их разберем, то на чем будут учиться студенты? На чем будут выполнять лабораторные работы? Вы предлагаете, ради ваших прожектов, остановить весь учебный процесс на факультете? Да это — саботаж!

Что же, аргумент был веским. Я видел, как засомневались некоторые преподаватели. Ведь когда ответственные товарищи слышат про какое-то свежее, острое предложение, мысль о том, «как бы чего не вышло», всегда приходит в их головы первой. Ланской торжествовал: он нашел слабое место в моем плане.