Колокол по Хэму - Симмонс Дэн - Страница 16

– Познакомился, когда мы только приехали. Просил его не подстригать растения. Он сказал, что это его работа. Я сказал, что теперь его работой будет не стричь растения. Он ушел. Не смог найти другую работу. Вернулся сюда, попросился на старое место. Я уже нанял другого садовника и сказал ему об этом. Через пару недель старик бросился в этот колодец. – Хемингуэй скрестил свои волосатые руки и замолчал. Хитрой Конторе я, видимо, подходил лишь в том случае, если разгадаю эту загадку.

Мне хотелось послать его подальше – сказать, что работу в Конторе я уже получил, а раньше работал настоящим шпионом. Вместо этого я спросил:

– Так в чем вопрос-то?

– Почему он бросился в этот колодец, Лукас? – нахмурился Хемингуэй. – Почему в мой?

– Ну, это просто, – сказал я по-испански. – Он ведь бедный был?

– Ясное дело, – тоже по-испански ответил Хемингуэй и добавил по-английски: – Горшка не имел, чтоб поссать.

– Значит, своего колодца у него не было.

Хемингуэй ухмыльнулся, и мы пошли обратно к большому дому.

– Вы пили оттуда? – спросил я, глядя на неровный затылок Хемингуэя. К парикмахеру он не ходил – может быть, жена его стригла.

– Воду, в которой четыре дня гнил старый Педро? – хмыкнул он. – Это хотите знать?

– Да.

– Все об этом спрашивали, а меня это не особо волнует. Я пил из рвов, где гнило множество трупов. Лакал бы из ямки на горле мертвеца, если б нужда заставила. Какая к черту разница.

– Так пили или нет?

– Нет. – Хемингуэй открыл заднюю дверь и сердитым взмахом слегка скрюченной левой руки пригласил меня в дом. – Вода оттуда поступает только в бассейн. Может, я поссал в него тогда, не помню уже.

– Марти, это Лукас. Лукас – моя жена Марта Геллхорн.

Мы были на кухне – не современной, сплошь электрифицированной, а в старом кубинском стиле. Меня уже представили шести-семи котам из двадцати – здесь, похоже, распоряжались они, – почти всем слугам и повару, китайцу Рамону. Потом пришла эта женщина.

– Мистер Лукас. – Она пожала мне руку почти по-мужски. – Вы, как я понимаю, будете жить на финке, пока Эрнест играет в шпионов. Вас нормально устроили?

– Просто отлично, – сказал я. Играет в шпионов? Я заметил, как покраснели щеки и шея ее мужа.

– К ужину у нас гости, но джентльмен ночует здесь, в большом доме, а леди нужно вернуться в Гавану, так что спальня в гостевом флигеле нам не понадобится. Вы, кстати, тоже приглашены. Эрнест уже пригласил вас?

– Нет еще, – сказал Хемингуэй.

– Это не постоянное приглашение, мистер Лукас, – я хочу сказать, что вы не каждый день будете с нами ужинать. Вы, наверно, заметили, что в гостевом доме есть своя кухня, но мы подумали, что сегодняшние гости будут вам интересны.

Я кивнул. Она очень ловко указала мне мое место: сегодня ты приглашен, но не привыкай к этому.

Она отвернулась, будто вычеркнула меня из списка, и сказала мужу:

– Хуан везет меня в город на «линкольне» – надо выбрать мясо для ужина. Тебе что-нибудь нужно?

Да. Лента для пишущей машинки, бумага, забрать из чистки костюм. Пока Хемингуэй говорил, я смотрел на его жену в профиль.

Из досье я знал, что Марта Геллхорн – его третья жена. Поженились они года два назад, до того жили в грехе еще три. Геллхорн заменила Полину Пфейфер, заменившую в свое время Хедли Ричардсон.

Высокая блондинка с перманентом на подстриженных выше плеч волосах. Сильное, честное лицо среднезападного типа, но акцент говорит о Брин-Мар[15]. Одета в легкую полосатую юбку и голубую блузку с белым воротничком. Выглядит не слишком счастливой, но это, видимо, ее обычное состояние.

Выслушав поручения мужа, всего несколько часов назад съездившего в Гавану, она вздохнула и спросила:

– А вам что-то нужно в городе, мистер Лукас?

– Нет, мэм.

– Хорошо. Ждем вас к ужину около восьми, желательно в костюме и галстуке.

Она ушла. Хемингуэй, посмотрев ей вслед, сказал как бы в виде пояснения:

– Марти у нас тоже пишет.

Я промолчал.

– Она из Сент-Луиса, – добавил он, закрыв таким образом тему. – Пошли, покажу тебе дом.

Финка Вихия представляла собой длинный одноэтажный дом в классическом испанском стиле из тех, что расплодились на Кубе в последние десятилетия прошлого века. В огромной, футов пятидесяти в длину, гостиной стояли книжные шкафы, стены и пол украшали охотничьи трофеи. В одном конце, у картины с тореадором, висела голова лося, в другом – головы двух испуганных импал или каких-то других винторогих, между окнами над низкими шкафчиками – чьи-то еще. Мебель старая, удобная – не та, какую ожидаешь увидеть в доме преуспевающего писателя. В центре комнаты два пухлых кресла – Хемингуэй, по всему, занимал левое, с просевшим сиденьем; перед ним потертый вышитый пуфик для ног, сбоку столик, тесно заставленный бутылками и миксерами. На другом столике, между креслами, две парные лампы и бутылки с вином. Хорошее место для чтения – или для того, чтоб упиться вдрызг.

Хемингуэй, видя, что я рассматриваю трофеи, сказал:

– Первый раз был на сафари в тридцать четвертом. Когда чертова война кончится, поеду опять.

К гостиной примыкала библиотека. Здесь тоже стояли шкафы, от пола до потолка, набитые книгами, костями и сувенирами. На оставшемся стенном пространстве висело еще несколько голов травоядных животных. С блестящих плит пола перед низким длинным диваном скалилась львиная шкура. До верхних полок помогала достать деревянная стремянка у входа.

– У меня тут больше семи тысяч книг. – Хемингуэй скрестил руки, покачиваясь с пятки на носок.

– Неужели? – Я впервые слышал, как кто-то хвастает книгами.

– Да. – Он снял с нижней полки какую-то книжку и бросил мне. – Вот, смотри.

Книжка называлась «Великий Гэтсби», на титульном листе пространная надпись, подписанная «С любовью, Скотт». Я слегка удивился: согласно досье мистера Гувера, эту книгу написал Хемингуэй.

– Первое издание. – Он провел пальцем по корешкам на полке. – Эти тоже, и все подписаны авторами. Джойс, Гертруда Стайн, Дос Пассос, Роберт Бенчли, Форд Мэдокс Форд, Шервуд Андерсон, Эзра Паунд. Я их всех, само собой, знал.

Некоторые из этих имен мне были знакомы. У Гувера имелись толстые досье на Дос Пассоса, Паунда и кого-то еще, но их мне не доводилось читать.

Хемингуэй сунул «Великого Гэтсби» обратно на полку и повел меня в свою спальню.

– Над кроватью – «Гитарист» Хуана Гриса. В гостиной висят еще несколько Грисов, а также Клее, Брак, «Ферма» Миро и Массоны.

Я не сразу сообразил, что он говорит о чудацкой картине, которая там висит. Стало быть, остальное – тоже картины разных художников.

В спальне был большой письменный стол, заваленный газетами, журналами, письмами. Еще на нем виднелось несколько остановившихся часов, деревянные африканские статуэтки и куча прочего хлама. В стаканах торчали карандаши, авторучек тоже хватало. На полу громоздились кипы бумаги. Со стены напротив кровати смотрела презрительно-выжидающе огромная башка буйвола.

– А здесь вы, значит, пишете, – сказал я, делая вид, что стол меня впечатлил.

– Нет. Вон там. – Хемингуэй кивнул на шкафчик рядом с кроватью, по грудь вышиной, где стояла портативная пишущая машинка и лежала небольшая стопка бумаги. – Стоя. По утрам. Не будем об этом.

Меня это вполне устраивало.

Ванную я видел мельком, на выходе. На полках столько же пузырьков с таблетками, сколько бутылок с виски и джином в гостиной. На вешалке для полотенец манжета тонометра, чтобы мерить давление. На белых стенах какие-то заметки – скорей всего, давление на каждый день, вес и прочее. Что-то вроде мании. Я запомнил это, чтобы потом обдумать.

На финке было восемь больших комнат, не считая двух кухонь. В столовой на стол красного дерева смотрели еще чьи-то мертвые головы.

– Мы всегда ставим лишний прибор для нежданного гостя. Этим вечером им, видимо, будешь ты.