Измена. У тебя есть другая (СИ) - Ярина Диана - Страница 2

Однако муж смотрит на меня с презрением и огнем во взгляде.

— Ты — лечилась. Ты год мотала нервы мне и семье. Скандалами на пустом месте, криками и слезами. Ты стала сухая там, как наждачка, — смотрит на мои бедра. — И я давно прекратил попытки прикоснуться к тебе!

— Ты не понимаешь, это…

— Я ПОНИМАЮ! — рявкает он. — Но и ты пойми. Вот это… — сжимает свою ширинку. — Функционирует четко, как швейцарские часы. И вот эти яйца долго не могут быть переполненными. Я должен трахаться, черт тебя дери, ты мои потребности знаешь! Не можешь давать туда, хотя бы на коленях стояла чаще, но ты… Ты же такая брезгливая стала, такая обидчивая. Тебя простая просьба взять в рот могла довести либо до рева на целые сутки, либо до скандала с битьем посуды. Ты вытрепала мне все нервы. Ты стала мне противна. И я… нашел выход. Хороший выход, между прочим.

— Выход? Х-х-хороший?

Муж смерил меня взглядом с головы до ноги обратно.

— Отличный выход нашел. Не суюсь к тебе со своим агрегатом, не напрягаю требованием исполнить свои интимные обязанности. Не избавился от тебя, как от отработанного материала, позволил сохранить статус жены.

Он с довольным видом трет щетину.

Он хорош и знает это.

Хорош, как дьявол. Доволен собой.

В расцвете сил и на пике карьеры.

Гремучая, сексуально опасная смесь.

Красивый, притягательный мужик даже сейчас.

Особенно сейчас, когда он заматерел, стал шире в плечах и груди, избавился от юношеской худобы….

Мой муж.

Тот, кто клялся мне в вечной любви.

Тот, кто начал считать меня отработанным материалом.

— Кто она, Георгий? Я ее знаю?

— Неважно. — мрачнеет.

— Важно! КТО ОНА?!

Мой голос срывается на некрасивый визг, мне хочется побить мужа по голове, по плечам, вцепиться длинными ногтями в его лицо и расцарапать его до крови, вот только у меня ногти сейчас не длинные, а стриженные под корень, подпиленные и накрашенные нюдовым цветом, один-в-один, как моя ногтевая пластинка, только чуть более темный.

— ЗАТКНИСЬ! — повышает голос муж, сжав кулаки.

Надвигается на меня темным смерчем, сжимает шею пальцами.

Сильно и резко.

Это так неожиданно, что я задыхаюсь.

Не от того, что это больно.

Скорее, от того, что он раньше меня никогда не хватал.

Никогда не дергал.

Всегда проявлял заботу, был внимательным и нежным, а сейчас я чувствую на своей шее его пальцы и вдруг понимаю, что ему могло нравиться сдавливать шею в сексе, до хрипов.

Так же, как понимаю, что он мог позволить себе все это с другой.

Пульс учащается, кровь всего моего организма приливает не туда, куда нужно, и я плачу от унижения: даже собственное тело меня предает, реагируя на грубость мужа не так, как нужно.

Сейчас заметит мое резкое возбуждение и высмеет меня!

Однако муж лишь разжимает пальцы и смотрит на меня с липкой брезгливостью:

— Вот о чем я говорю, Света. Вот о чем я тебе говорю! Ты только что орала, как резаная, и была готова броситься мне в лицо, а сейчас рыдаешь, как квашня.

Он не заметил. Не понял.

Тот, кто раньше считывал меня по малейшим изменениям, тот, кто знал меня, как свои пять пальцев.

Тот, кто иногда нарочно меня смущал при гостях, делая это с невозмутимым лицом, потому что ему нравилось, как я смущаю и млею в ожидании нашей близости.

Тот, кто дарил столько ласки в постели, даже не понял, что женственность ко мне вернулась — резко, сильно, новым потоком хлынула в мое тело.

Я снова чувствую себя цветущей и полной соков жизни, ее сил и желаний, но…

За это время у мужа появилась другая, и теперь он настроен на нее.

Поэтому я для него более неинтересна.

— Кто она? — повторяю я, прижавшись лбом к стеклу. — Кто?

— Я сказал, неважно. Значит, неважно! Больше не поднимай этот вопрос! И нет, дорогая… — выплевывает это слово, как прокисший суп. — Ты не узнаешь. Не пойдешь устраивать ей истерики! Не будешь позорить меня скандалами!

— Что за цаца такая? — фыркаю я. — Которую расстраивать нельзя? Принцесса на горошине? Кто она, Георгий?

— Я сказал. Ты не узнаешь. Значит, не узнаешь. Детей расспрашивать бесполезно. Они не признаются, я их проинструктировал.

— Де… тей?

Это очередной удар под дых.

— СЫН?! — хриплю я. — СЫН ТОЖЕ?! Как? Когда…

О мой бог!

Сын!

Сыночек… Мой первенец, моя гордость и папина правая рука в бизнесе.

С недавних пор сын занимает высокую должность в бизнесе своего отца. Так, словно муж готовит его в преемники.

Или все-таки готовит по-настоящему, чтобы вскоре передать ему все дела?

Не зря же он так часто шутил в последнее время, что где-то там его ждет заслуженный отдых: море, теплый песок и танцы у костра.

В последнее время я настолько сильно была погружена в борьбу против своего взбунтовавшегося тела и организма в целом, что эти разговоры меня сильно раздражали, я не понимала одного: эти разговоры не обо мне.

Эти мысли и мечты — там нет для меня места.

Теперь понимаю.

Резко и сильно.

Всему телу больно, каждая его клеточка корчится в мучительной агонии.

— Я хочу попить. Дай мне попить, — прошу пересохшими губами.

Муж тянется к переднему сиденью, на котором лежит брошенная спортивная сумка и, не глядя, достает оттуда бутылку для воды.

Она неожиданно розово-фиолетовая, с красивым градиентом и в чисто девчачьем стиле.

Это не его бутылка.

Муж застывает, чертыхнувшись и заглядывает в сумку, рассмеявшись каким-то своим мыслям.

Весь сияет, от нелепости этой ситуации, в которой в его сумке для тренировки оказалась чужая бутылка с водой.

Или…

Это была бутылка его любовницы?

В моей голове мгновенно замелькали мысли, подозрения, сотни вариантов…

Значит, они ходят в один спортзал.

Я знаю расписание своего мужа и знаю все дни и часы его тренировок.

Знаю и… приду собственными глазами посмотреть на его шмару.

А пока сползаю на сиденье и накрываю голову руками:

— Я хочу домой.

— Без глупостей, ок?

Георгий повторял это на протяжении всей дороги. Такое чувство, будто его смущало мое молчание и безразличие.

Он злился, ерзал за рулем, бросал на меня через зеркало заднего вида яростные, горящие взгляды.

Такие, что я не выдержала и предложила ему:

— Да убей ты уже меня, а? Убей!

Он оторопело стискивает руль в ответ.

— ЧТО?! — голос осип внезапно. — Что ты несешь такое? Дура!

— Убей, чтобы не мучилась, — продолжаю я свистящим голосом. — Убей, чтобы я освободила место твоей шалаве.

— Она не шалава, что ты несешь.

— Шалава. Полезла на женатого. Значит, шалава.

— Уверена, что она на меня полезла? А не я — на нее? Одуревший от похоти, с опухшими посиневшими яйцами… — зло бросает.

— Избавь меня от подробностей и избавься от меня! — продолжаю раскручивать опасную тему. — Если я тебе настолько противна, неужели ты не думал об этом ни разу? С твоими связями и возможностями устроить надоевшей жене какой-нибудь несчастный случай…

Он молчит в ответ.

Шея и плечи напрягаются, и даже затылок с его короткими, но все равно топорщащимися вихрами кричат о чувстве вины, которое накрывает мужа в этот момент.

Я тихо ахаю и отворачиваюсь лицом к сиденью.

Меня аж трясет от понимания: он думал об этом.

ДУМАЛ!

Но не сделал…

И это слишком слабое утешение, слишком…

Из его машины, когда мы приехали, я вываливаюсь неуклюжим мешком картошки. Как он на меня смотрит в этот момент мне плевать. Я первой несусь к дому — некрасивая, заплаканная женщина.

Некрасивая, потому что слезы — это не про красоту.

Настоящие слезы — это всегда покрасневшие глаза, опухший и мокрый нос, кривящиеся от эмоций губы и слипшиеся ресницы, а я до сих пор крашу ресницы тушью, потому что у меня аллергия на клей для ресничек, которым делают наращивание. Я делала один раз и думала, лишусь глаз. Спасибо, больше не пыталась!