Мрачная фуга - Лавряшина Юлия - Страница 4

– Но если ты не один такой, уже легче!

Отчего-то Полине опять стало не по себе, она ускорила шаг. На ходу бросила:

– Мы не вместе. Я даже не знаю вашего имени.

Он не отставал, выдохнул над ухом:

– Влад. Точнее, Владислав Рихтер к вашим услугам.

– Звучит аристократично!

– Увы, мои родители простые крестьяне, живут в кузбасской деревушке. Сейчас они называют себя фермерами, но сути это не меняет.

– Но вас они отправили учиться в Москву!

– Надо отдать им должное…

– Полина.

Чуть склонив голову набок, он уточнил:

– Это ваше имя? Звучит божественно…

Полине показалось, он начинает переигрывать, а это всегда отдавало неискренностью. Незаметно отодвинувшись на ходу, она спросила с легким смешком, чтобы Влад не насторожился:

– Вы всегда так восторженны?

– Нет, – отозвался он моментально. – Я вообще довольно… э-э… рациональный человек. И не влюблялся… С какого же? Кажется, с восьмого класса. Та девочка разбила мне нос, когда я попытался ее поцеловать.

– О господи! Почему мне смешно?! Простите… Но вы же придумали это?

– Нет-нет, чистая правда! Дело было зимой на катке, она так красиво кружилась в свете фонаря, что у меня просто дух захватило. И я напрочь забыл, что она – первая красавица школы, а я – мелкий ботаник.

– Мелкий?

Полина снизу заглянула ему в лицо, он мягко улыбался. Ей захотелось задержать взгляд, но было, по крайней мере, невежливо так таращиться на человека. Тем более его лицо запомнилось мгновенно, и она отчетливо видела его, даже не поворачивая головы. Но это ничего не значило, у нее всегда была хорошая память на лица.

– Это я в десятом вырос. А тогда был совсем никаким… Да еще плохо держался на коньках, так что сразу опрокинулся на лед, когда она мне двинула. Заработал сотрясение мозга. Сами понимаете, после такого у меня долго не возникало желания влюбляться.

– Ну хоть геем не стали… Или?

– Не стал. Иначе не пошел бы за вами, ведь вы – сама женственность. С большой буквы.

Отчего-то ей опять стало не по себе, хотя Влад произносил приятные вещи, которые понравились бы любой девушке. Только Полине всегда становилось неловко на пьедестале, она чуть ли не извивалась под жалящими взглядами чужих людей, потому уже подростком перестала участвовать в соревнованиях по бегу, хотя знала, что может обогнать всех в школе. И не только в школе…

В театральный заставила себя поступить, чтобы справиться наконец с этим непроходящим страхом, от которого начиналась мучительная ломка, загоняющая в темные углы, где Полина корчилась и сжималась изо всех сил, пытаясь стать меньше, еще меньше… Но пока страх легко одерживал верх. И впору было смириться с тем, что ничего из нее не получится: актриса, панически пугающаяся внимания публики, – это нонсенс… Кто будет возиться с такой – палкой на сцену выгонять? Да и зачем? Чтобы она онемела и одеревенела на глазах у сотен зрителей?

«Он не понял меня, – подумала она с сожалением, чуть скосив глаза на Влада, который вышагивал рядом с серьезным выражением лица. – Ему показалось, будто я двигаюсь свободно… Как он сказал? Дарю себя миру? Чушь. Я же просто пьянею от ужаса, только выходя за порог. Двигаюсь наугад, в забытьи… Какая уж там свобода… Но я научилась прикидываться. Если у меня и есть какой-то актерский талант, он весь уходит на то, чтобы казаться не собой. Изо дня в день».

Внезапно остановившись, Влад вынудил ее обернуться. Он стоял спиной к фонарю и, опустив голову, смотрел на Полину исподлобья, а потому неожиданно показался ей побитым псом. И голос его прозвучал жалобно:

– Я что-то не то ляпнул? Не прогоняйте меня, пожалуйста. Я готов учиться…

– Чему? – не поняла она.

– Быть рядом с вами. На любых условиях.

У Полины вырвалось:

– Да что с вами такое?! Вы же совершенно не знаете меня! А послушать вас, так вы влюблены по уши…

С силой втянув воздух, Влад выдохнул:

– Так и есть. Уже год.

«Следственные мероприятия, проведенные в ходе расследования убийства собаки, обнаруженной в концертном рояле Детской школы искусств, одновременно выявили, что местонахождение преподавателя данного учебного заведения Трусова Родиона Сергеевича, 1982 года рождения, неизвестно. Данный гражданин признан безвестно отсутствующим с 23 сентября 2020 года, так как родственники не могут установить его местоположение. В течение пяти суток Трусов Р. С. не появляется дома, на работе, в школе, не поддерживает связь с друзьями и семьей».

– Ты только не вздумай умереть! Илья, ты меня слышишь? Эй… Да что с тобой? Любимый, ты жив?!

– Ну наконец-то…

– Да чтоб тебя!

– Катька, а ведь ты призналась, что я – твой любимый. Сама-то веришь в это?

– Я тебя убью сейчас своими руками!

– Но я уже услышал… Боже-боже, это самые прекрасные звуки! А мне много чего довелось послушать, как-никак с пяти лет музыкой занимаюсь.

– Что ты ржешь? Ты все подстроил, гад такой!

– И твой голос звучал так встревоженно-нежно… А сейчас ты опять выдаешь «ча мажор»[1]. Рыжая мегера!

– Просто я решила, что ты и вправду копыта отбросил…

– Копы-ыта? Ужас. Может, у меня еще и рога выросли?

– Пока нет. Но если будешь выкидывать такие номера…

– То? Что ты со мной сделаешь? Напугай меня… Нет! Катька, перестань, щекотно! Ну что ты творишь, я же и вправду болею.

– Только ни черта не умираешь… У тебя обычная простуда, а ты расквасился.

– А если у меня грипп?

– Тоже не смертельно.

– Не скажи, зайка! От гриппа ежегодно умирает примерно шестьсот пятьдесят тысяч человек.

– Как в твоей тупой башке застревают все эти числа?

– Я же музыкант. Почти все музыканты имеют математические способности. А ты всего лишь журналистка, поэтому… Ну не трогай ты меня! А то заору на весь дом, и меня выгонят с квартиры.

– Переедешь ко мне.

– О да! Твой папа-генерал будет в восторге.

– Полковник.

– Станет генералом, какие его годы… Он такой упертый, еще и до маршала дойдет. Почему он не разрешает мне прийти к вам в гости? Я хочу с ним познакомиться. Вдруг я его очарую?

– С какой стати мы говорим о моем отце?

– Мы говорим о тебе. И о том, как ты меня любишь.

– Кто сказал?

– Ты, зайка. Минуту назад.

– Тебе послышалось. И почему ты зовешь меня зайкой? Я же рыжая! Тогда уж лисенок или белка…

– Ты зайка. У тебя так же колотится сердечко, когда…

– Замолчи, а? Ты болеешь, у тебя галлюцинации. В том числе и слуховые.

– Хочешь, я сыграю тебе и докажу, что со слухом у меня полный порядок? Ты звучишь как «Анданте» из двадцать первого концерта Моцарта…

Когда он садился за рояль или хотя бы за электронное фортепиано, которое Илья перевозил с одной съемной квартиры на другую, в первое мгновенье у Кати цепенело все внутри, но с каждым звуком расправлялось, высвобождаясь от действительности. И она, считавшая себя такой земной, даже никогда не любившая ни фантастику, ни фэнтези, против воли воспаряла, подхваченная пенными волнами арпеджио, отталкивалась от крепких аккордов и неслась еще выше, оставляя внизу золотистые и покрасневшие верхушки деревьев.

И больше не существовало ни родителей с их болезненно-трепетным отношением к манерам («Выпрями спину», «Никакого мобильника за столом!»), ни журфака с его громоздкой программой, ни редакционных заданий, порой скучных до зевоты, вынуждавших ее окунаться в бытовую жижу жилищно-коммунального хозяйства или, того хуже, блуждать в политических кулуарах.

Пока Илья играл, Кате верилось, будто она… Нет, не акула пера! Скорее, летающая рыба, свободно скользящая в голубом пространстве если не океана, так неба. И может позволить себе писать о том, чего просит душа, – к примеру, о музыке, которую она полюбила через него. И отдавала себе отчет, что, будь Илья художником, ее увлекла бы живопись…