Мятежник (СИ) - Марли Вита - Страница 23

И поцелуев было много, как я люблю.

Он стелил дорожку от шеи к груди, ласкал языком сосок, а после не забыл уделить внимание его близнецу. Спустился ниже, покружил вокруг пупка, а потом ещё немного…

В голове промелькнула вздорная мысль. Пугающая, но сладкая. Может быть он, не обременённый приличиями, сможет поцеловать меня ещё ниже…?

По старой привычке я напрягла спину и втянула живот.

— Почему ты так напряжена? — вдруг, отстранившись, спросил он. — Что-то не так? Скажи, как тебе нравится и я сделаю.

Он заметил. Заметил, как застыла в красивой позе, боясь пошевелиться. Для него.

— Мне хорошо, — ответила я, смущаясь. — Но если совсем расслаблюсь, моё тело уже не будет так совершенно, как ты говоришь об этом.

Эолис навис надо мной, заслоняя свет, и его фиалковые глаза горели нескрываемой страстью. Он нежно провел рукой по моему животу, опускаясь к развилке бедер, и я невольно выгнулась навстречу его прикосновениям.

— Занятие любовью не подразумевает эстетики, моя Гвилисс, — пальцами коснулся нежной плоти у меня между ног. — Этому занятию сопутствуют шлепки, всхлипы, стоны и прочие непристойные звуки. — Принялся кружить вокруг входа, ласкать нежный бугорок. — Волосы липнут, лезут в рот, тела потеют. Ты совершенна, просто потому, что это ты. Не думай ни о чём, моя королева. Позволь себе заблудиться и скажи мне только одно — как ты хочешь, чтобы я поклонялся тебе сейчас?

Интимный дебют, или даже последующие разы, часто скованы ограничениями. Стеснение мешает озвучить желания. Боязнь показаться странным подавляет спонтанность. Напряжение не дает раскрыться. В итоге, первая близость, не важно первая ли вообще, редко приносит удовольствие.

Но рядом был мужчина из чуждого мне мира. Он не боялся говорить со мной о том, о чём я не могла вести беседу даже с самыми близкими. Не требовал хорошего тона и даже сейчас просил меня забыть обо всём, кроме его ласк.

То, что творил Эолис руками заставило меня поскуливать. Я почти не слышала его поучительный монолог, двигая бёдрами навстречу. Расслабилась, как он и просил.

В этом расплавленном мареве, я, обожающая поцелуи, рискнула сказать ему о своей смелой фантазии, на которую он сам же меня и вдохновил. Ахнув от ласк, шепнула ему прямо в губы:

— Хочу, чтобы ты поклонялся мне своим… языком.

Я знала, что Эолис не оскорбится. Даже бровью не поведёт. Он был открыт к экспериментам и настойчиво тянул меня за собой. Полагаю, в Ливеноре такие ласки находились под негласным запретом. Предложи я подобное Альверону, он бы…

Нет!

Не хочу о нём вспоминать в этот блаженный час. Нет, нет и ещё раз нет. Вон из моей памяти, все вон!

На мой ответ Эолис отреагировал мгновенно. Его глаза вспыхнули лиловым пламенем, и он, словно хищник, получивший разрешение на охоту, провел дорожку из поцелуев от шеи вниз по ложбинке между грудей, а потом и дальше. Мир сузился до точки, где его горячее дыхание ощущалось на моей коже, а пальцы играли мелодию нарастающего безумия.

В этот раз поцелуи были спешные, смазанные. Он торопился низложить себя до положения добровольного слуги и выполнить мой «приказ».

Каждый выдох обжигал, каждое касание вызывало сладкую дрожь. Меня всё ещё сковывал стыд, но он целовал с таким упоением, с таким сладким стоном, — мужчины тоже умеют стонать? — что я отважилась отпустить. Отпустить всё. Мысли, страхи, невольные сравнения, установки, заложенные воспитанием.

Его язык ласкал и терзал, дразнил и обещал, томил и исследовал. Внутри меня разгорался пожар, опаляющий всё на своём пути. Хотелось кричать, комкать простыни, дёргать его за волосы, царапать. Царапать! О, Высшие силы, дайте терпения, чтобы не впиться ногтями в расчерченную шрамами спину.

Время остановилось. Существовали только его губы, его язык, его руки, творящие со мной нечто невообразимое. Лаская, он иногда поднимал взгляд и ох… Как порочно выглядел. В его глазах — обожание, смешанное с первобытным голодом и немой — но весьма распутный — вопрос «тебе нравится?»

Безумец! Он играл со мной, как виртуоз с драгоценной скрипкой, извлекая из моей души мелодию, о существовании которой я и не подозревала. Каждое движение было отточено, каждое касание — выверено, словно он веками практиковался в искусстве обольщения. Он превратился в художника, мое тело стало его холстом, на котором он создавал своё творение. Шедевр, который никто не увидит. Вершина мастерства, доступная мне одной.

И в тот миг, когда я чувствовала себя на пределе возможностей, когда казалось, что ещё немного — и я разлечусь на множество мелких частиц, он отстранился.

— Можно? — шепнул, поцеловав внутреннюю поверхность бедра. — Я пьян тобой, моя Гвилисс… Так нестерпимо мне, моя королева. Если бы ты только позволила… Мне хочется чувствовать твоё наслаждение всем своим существом.

Он запинался. Запыхаясь, подбирал слова.

Всё это время, пусть его ласки и были откровенными, я висела на тонком волоске от греха. В полушаге от настоящей близости. Уже порочна, но ещё не до конца…

Сейчас он умолял о соитии. И пусть я буду навеки проклята, если мое желание не было таким же сильным.

— Иди ко мне, — потянула его за волосы. Почувствовала вкус собственной эссенции на его губах и языке, когда мы слова слились в поцелуе.

Его член упирался мне в бедро. Моя ладонь скользнула по всей его восхитительной длине, и рукой я направила его в себя. Последние сомнения исчезли. Нить, удерживающая от падения в пучину греха — оборвалась. Эолис замер, давая мне время привыкнуть к его присутствию, в ответ я обхватила ногами его талию, притягивая ближе, желая ощутить целиком.

Он откликнулся на мой безмолвный призыв.

Задвигал бёдрами сначала медленно и аккуратно, а затем — настойчивее и резче. Каждый вздох, каждый стон, каждое касание становились молитвой, вознесенной запретной любви.

— Ты — мой грех, Эолис, мой сладчайший грех, — прошептала я, и он в ответ прикусил мочку моего уха, оставляя на коже огненный след.

— Мне нравится, как ты зовёшь меня, — проговорил дроу, углубляя толчки. — Твой.

Эолис был не просто любовником. Он был моим соблазном, моей погибелью, моей упоительной тюрьмой, из которой я не стремилась сбежать. Я провела ладонями ему по спине, ощущая бугристые шрамы под кончиками пальцев.

Обожаю!

Всё, что есть в нём — обожаю. Глаза, губы, экзотический цвет кожи, длинные волосы, выбритые виски, кольца серёжек в ушах, по несколько штук в каждом. Его тело, его шрамы, его прошлое — всё моё. Целиком и полностью.

Двигаясь навстречу, стремясь оттолкнуться как можно сильнее и быстрее, я громко стонала эльфу прямо в рот. И вот оно — долгожданное освобождение. Взрыв, разнесший меня на мириады частиц, каждая из которых сияла неземным светом. Я кричала, извивалась в его объятиях, чувствуя, как все мое существо наполняется экстазом.

Эолис не выдержал.

Резко вышел из меня и, сделав несколько движений кулаком, излился мне на живот.

О, да, разумеется. Даже сейчас, даже со мной он всё держал под контролем. Возможно, он был так же влюблён в меня, как я в него, но своё дело он несомненно любил больше. Эолис не был бы собой, если бы не думал наперёд о возможных рисках…

Лёгкое разочарование утонуло в очередном поцелуе. Его семя стекало с моего живота, капая на мягкие шкуры.

Я дышала часто и сбивчиво.

Он приподнялся на локте, смахнул прилипшие пряди волос. Фиалковые глаза, теперь уже без страстного пламени, смотрели на меня с нежностью и какой-то робкой надеждой.

— Твой, — повторил он. — Богиня Полнолуния смеётся надо мной, если я — Я! — добровольно стал твоим наложником. О, как я счастлив, моя Гвилисс, что ты взяла меня в свой гарем.

Дроу опустился рядом, обнимая меня так крепко, словно боялся, что я исчезну. Уткнувшись лицом ему в плечо, я вдыхала его запах — смесь мускуса, пота и секса. Запах, который стал для меня самым желанным и родным.