Кореец (СИ) - Ледов Вадим - Страница 1

Вечер 28 июня 2023 года. Неожиданно кольнуло в груди. Потом еще раз, уже сильнее. Марк Северин, семидесяти лет от роду, продюсер. Кажется, допродюсировался. Посидели с друзьями в «Гармонии», выпили неплохо… Вроде в меру. Или сердце со мной насчет «меры» не согласно?

Досадно платить за удовольствия не только деньгами, но и вот этим — болью. Я с ней знаком давно, привычки ее знаю. Иногда налетает внезапно, а сейчас предупредила. Сначала тихонько так, потом сильнее, а потом будто кулаком в дверь заколотила.

Пальцы нащупали блистер. Таблетки — мои лучшие друзья в этом году. Боль шла волнами, как звук в динамике: тише, громче, оглушительно. Телефон выскользнул из потной ладони, когда набирал скорую.

Минут через двадцать — молодая врач в белом халате. Строгая, деловитая. Руки порхали над приборами быстро, точно.

— Господин Северин, в вашем возрасте пора сбавить обороты. Музыка подождет, сердце — нет.

Я хмыкнул. Девчонка не понимает. Для таких, как я, остановка — это конец. Не физический, так творческий. Хиты живут неделю, звезды гаснут за сезон. Какая передышка?

— Вам нужен покой, — сказала на прощание.

Покой. Я коллекционировал бессонные ночи, как другие — марки. Адреналин от успеха, горечь провала — вот на чем я жил, а не на кефире и лечении в Кисловодске.

Ладно, попробую поспать. Хотя как тут уснешь? За окном — унылый июньский дождь, больше похожий на осенний. Ветер шуршит листьями. Даже пластиковые окна не спасают. Холодное лето двадцать третьего… Как и дела мои всё последнее время. Долбанные санкции здорово осложнили жизнь отечественного шоу-бизнеса — визы не дают, платежи не проходят — счета заморозили, монетизацию в соцсетях отменили, все гастроли и международные проекты накрылись. Аппаратуру и ту, через десятые руки приходится завозить. При этом каждая западная тварь, требует с тебя и с твоих артистов, чтоб они чего-то там осудили, а иначе… Того и гляди, персональные санкции впаяют, как Ёсе Пригожину.

В общем, приходится усиленно «импортозамещаться», что нервов не прибавляет. Кредиты в банках под конский процент. И на душе скребет. Сердце вроде отпустило, а покоя нет.

И тут — удар. Резкий, без предупреждения. Словно иглу сорвали с пластинки моей жизни. Я рухнул в кресло, хватая ртом воздух. Комната поплыла, звуки смешались в гул.

«Нелепый финал», — мелькнуло в голове, пока сознание гасло. Последнее, что я слышал — какая-то старая мелодия, становящаяся все громче, будто кто-то выкручивал ручку громкости до упора.

Темнота. И в ней — далекий, странный свет…

Так, в ночь с 28 на 29 июня 2023 года, когда город спал под шум дождя, музыкальный продюсер Марк Северин закончил свой земной путь. Чтобы тут же начать совершенно новый — в совсем другом времени.

Звуки проступали сквозь темноту — мерное пиканье, скрип колёс, отдалённые голоса. Что-то щёлкнуло, затем зажужжало. Сознание плыло, как лодка в тумане — то приближаясь к берегу яви, то снова удаляясь в серую мглу.

Я умер, и это был факт. Я отчётливо помнил ту последнюю вспышку боли и то, как внутри что-то оборвалось — будто лопнула струна на перетянутой гитаре. Марк Северин прекратил своё существование в московской квартире 28 июня 2023 года. В этом не было никаких сомнений.

Так почему же я всё ещё мыслю?

Яркий свет ударил в глаза, когда я попытался их открыть. Веки, тяжёлые как свинцовые шторы, едва подчинились.

— Зрачки реагируют, — произнёс женский голос где-то рядом. — Доктор Демченко, Николай Михайлович, посмотрите!

Тень склонилась надо мной, потихоньку материализуясь в мужчину в белом халате, с седыми висками и усталыми глазами.

— Интересно, — пробормотал он. — Хотя реакция на свет ещё не означает возврата сознания. После таких травм…

Что за травмы? О чём они говорят? И почему я вижу врачей, если уже умер?

Я попытался заговорить, но губы не шевельнулись. Горло, язык, челюсть — ничто не подчинялось. Тело ощущалось странно тяжёлым, чужим, будто я был закован в бетон.

— Вы меня слышите? — Доктор наклонился ещё ближе, вглядываясь в мои глаза.

«Да!» — закричал я мысленно, но с губ не сорвалось ни звука. Паника накатила волной — я был заперт в собственном теле, словно в каменном мешке. Я мог лишь смотреть — ничего больше.

— Записывайте, — сказал доктор медсестре. — Семнадцатое марта, девять тридцать утра. Пациент Ким Михаил, двадцать один год. Перелом основания черепа, компрессионная травма спинного мозга. Девятый день после травмы…

Внутри меня что-то оборвалось. Ким Михаил? Какой ещё Михаил? Я — Марк Северин, мне семьдесят лет, я…

— … борец-вольник, надежда олимпийской сборной, — продолжал врач, просматривая бумаги. — Травма получена на отборочных соревнованиях. Прогноз неблагоприятный, но будем бороться.

Семнадцатое марта? Но ведь было двадцать восьмое июня… И что за олимпийская сборная?

Врач достал неуклюжий фонарик, направил в мои глаза, и я на секунду ослеп от резкого света. Мне захотелось зажмуриться, отвернуться, но тело не подчинялось.

— Показатели стабильные, но восстановление нервной активности минимальное, — диктовал доктор. — Всё ещё в коме, хотя некоторые рефлексы сохранены.

В коме? Но я же в сознании! Я слышу, понимаю, мыслю!

Врач закончил осмотр, и они с медсестрой отошли к окну.

— Думаете есть надежда? — тихо спросила она.

— После таких повреждений… Мыслящее растение в гипсовом горшке — вот лучший исход.

Словно пощёчина. Мыслящее растение! Я попытался закричать, выругаться, броситься на этого доктора-мясника, но тело оставалось неподвижным.

Медсестра что-то добавила, но я уже не слушал. Моё внимание захватило нечто другое — отражение в стеклянной дверце медицинского шкафа. Оттуда на меня смотрело незнакомое лицо, обмотанное бинтами. Видны были только глаза — чёрные, чуть раскосые, совершенно не мои. Уставившись в них, я испытал головокружительное ощущение раздвоения.

Теперь я лучше видел палату — старые обшарпанные стены, массивная металлическая кровать с высокими бортами, допотопные медицинские приборы.

— Интересно, что у него сейчас в голове… если там вообще что-то осталось, — сказал доктор, направляясь к выходу.

У меня в голове был хаос. Нестерпимое желание закричать и абсолютная невозможность — это сделать. Я не мог пошевелить даже мизинцем. Всё, что мне оставалось — это смотреть в потолок и осознавать ужасающую правду.

Я не умер. Вернее, Марк Северин умер, но его сознание каким-то образом переместилось в тело молодого спортсмена, получившего тяжелейшую травму. Тело, которое врачи уже списали со счетов. Тело, парализованное, обездвиженное, превращённое в «мыслящее растение».

И тут, наконец, я увидел перекидной календарь на стене.

«17 марта 1969 года».

Я не просто оказался в чужом теле.

Я оказался в прошлом.

За пятьдесят четыре года до собственной смерти.

Абсурд этой ситуации был так велик, что на мгновение я решил, что это предсмертный бред моего угасающего мозга. Но ощущения были слишком реальными — антисептический запах больницы, жёсткая простыня под спиной, тупая боль, пульсирующая в основании черепа. И паралич — полный, абсолютный, превративший меня в узника собственного тела.

«Лучше бы я сдох», — подумал я, глядя в потрескавшийся потолок советской больницы 1969 года.

Но судьба, похоже, приготовила для меня нечто гораздо более изощрённое, чем простая смерть.

Должно быть, я потерял сознание от шока. Когда я снова открыл глаза, палата была погружена в сумерки. Тишина, только где-то в коридоре приглушённые голоса. Мой разум силился переварить случившееся, но каждая мысль рассыпалась, не успев оформиться.

В этой беспомощности, неподвижности что-то стало проступать изнутри. Словно фотография, медленно проявляющаяся в растворе. Картинки, ощущения, воспоминания — но не мои.